И пусть судят нас по делам, а не по своему недомыслию или по чьей-то клевете...

Н.К. Рерих

В предыдущих разделах статьи, основанной на переписке Николая Константиновича Рериха c его ближайшим помощником в Европе Михаилом Александровичем Таубе, хранящейся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета США, говорилось о Пакте Рериха, о Знамени Мира — его неотъемлемом символе, об условиях, в которых Рерихом утверждались эти важнейшие для человечества идеи.

В письмах затронуты и другие вопросы: они дают представление о том, с какими злостными вымыслами, нацеленными на подрыв его миссии, приходилось сталкиваться великому Послу Иерархии Сил Света; побуждают задуматься, насколько каждый из нас, принявших за основу своего мировоззрения Учение Живой Этики, на деле прилежит Учению и всё ли мы делаем для того, чтобы в меру своих сил облегчить ношу наших Старших, в кровавом поту отстаивающих само существование планеты. Завершая обзор писем Н.К. Рериха, коснёмся этих тем.

Е.И. Рерих писала: «Н[иколай] К[онстантинович] — великий дух, кристальной чистоты, ибо иначе он не мог бы пребывать в таком постоянном непосредственном Общении. И часто он говорит и пишет под Лучом Иерархии. (...) Каждую минуту готов он следовать малейшему Указу Владыки. Терпимость великая — природа его, и, как магнит, притягивает она самых различных людей и группирует их вокруг имени его»².

Призыв Рериха объединиться в самом широком сотрудничестве во имя Культуры нашёл большой отклик в среде интеллигенции разных стран мира. К началу 1930-х годов образовалось свыше 50 организаций, носящих имя Рериха. Члены этих сообществ разделяли его взгляды на мироустройство, на роль культуры в нём. Именно они первыми поддержали идеи Рериха и подняли у себя Знамёна Мира. Роль этих организаций в утверждении великого символа Знамени Мира на начальном этапе его вхождения в мир была огромна.

Терпимость и вмещение Николая Константиновича, которые отмечает Елена Ивановна, были безграничны, и своих сотрудников он призывал к тому, чтобы они стремились находить применение каждому подошедшему. Тема широкого культурного сотрудничества затрагивается в большинстве писем Рериха к Таубе: «...в нашем Ковчеге должно быть место всем стремящимся к просвещению и просветлению, в самом широком понимании с нашей стороны, — пишет Николай Константинович. — Правда, мы не должны ограничиваться каким-либо одним мировоззрением, но отбрасывать всё, в чём была бы какая-то крупица созидательная, мы не можем. Одно ясно, что мы не с разрушителями и не с клеветниками, но там, где есть поиски и хоть какое-нибудь горение сердца, там и мы должны проявить и бережность, и чуткость» (22 марта 1932 г.).

А народ подходил самый разный, и не на всех можно было положиться. Это хорошо иллюстрируют слова Е.И. Рерих из письма Николаю Константиновичу и Юрию Николаевичу: «Каковы Утвержденцы?³ Можно ли было отметить кого, как годного работника?»⁴

Не обошлось и без тех, кто в силу своих «ментальных особенностей», а значит, и соответствующих человеческих качеств дискредитировал и идеи, которые утверждал Рерих, и высокий авторитет их автора. Своё письмо барону Таубе от 19 января 1931 года Николай Константинович заканчивает такой фразой: «Эту неделю здоровье Е[лены] И[вановны] очень неважно. Она так волновалась письмом Дэдлей».

Что могло так взволновать Елену Ивановну?

Упомянутая мадам Дэдлей — так эта особа именуется в переписке — обвинила Рериха в меркантильных побуждениях при создании музея его имени в Америке, приписав ему «торжествующее чувство собственника», которое, по её мнению, испытывал Николай Константинович. Другими словами, она утверждала, что музей создавался как частное заведение и источник прибыли для Рериха. На одном из заседаний в Европейском центре предложение мадам Дэдлей написать Николаю Константиновичу по этому поводу «обличительное» письмо вызвало аплодисменты, т.е., как мы понимаем, остальная масса присутствующих не обременила себя раздумьями на этот счёт. Вот такие события происходили в Париже, в Европейском центре, созданном при нью-йоркском Музее Н. Рериха.

Это обвинение было настолько несправедливым и вредоносным, что Николай Константинович посчитал необходимым составить декларацию, объясняющую его позицию относительно затронутых вопросов. Текст декларации на английском языке Рерих адресует мадам де Во Фалипо — председательнице Французского общества Рериха и Европейского центра, русский текст он отсылает Таубе.

Приведём выдержки из декларации Николая Константиновича Рериха. Обращаясь к мадам де Во, он пишет: «В письме Вашем от 31-го декабря заключаются два выражения, которые во имя нашей общей Культурной работы я считаю совершенно необходимым выяснить. Конечно, это выяснение я делаю не для Вас лично, ибо в оговорках письма Вашего Вы даёте понять, что Вы лично не согласны "с ошибочным мнением Европы". Но если где бы то ни было такое несправедливое мнение существует, я хочу, чтобы в делах наших осталась совершенно ясна моя декларация. Два понятия, против которых в каждой Культурной работе издавна приходится бороться, являются: понятие Блефа и понятие меркантильности. Если кто-нибудь употребляет это выражение "Блеф" (я не спрашиваю об имени этого человека), он должен сказать совершенно точные факты из нашей деятельности, которые, по его мнению, подходят под это постыдное понятие. Ещё в России в течение 17 лет, лично представляя Государю Императору отчёты о деятельности вверенных мне Учреждений, я привык к необычайной точности фактов и цифр. Поэтому хотя бы косвенное заподазривание Учреждений, во главе которых я стою сейчас, в неточности фактов, с моей точки зрения, требует коренного выяснения. (...)

Теперь обращаюсь к заподазриванию Учреждений наших в меркантильности, выраженной в чьей-то фразе, приведённой в письме Вашем: "Итак, в итоге Музей Рериха является обширной коммерческой ант­репризой"⁵. В этой формуле заключается наибольшее обвинение для Культурного Учреждения. (...) Без всякой расплывчивости обратимся к точным фактам. Хозяйство наших Учреждений, при которых уже выросло 52 культурных Общества, как в Америке, так и на других континентах, требует больших расходов даже при сравнительно скромных оплатах труда. (...) Кому-то может показаться, не следует ли сократить что-либо в бюджетах, но, просмотрев бюджеты наши, каждый увидит, насколько они сведены до минимума и сколько постоянного бескорыстного пожертвования, в виде бескорыстного труда и всевозможных трогательных и благостных приношений, постоянно вносится в общую культурную работу. Не будучи американцем и не получая жалованья от Учреждений, я могу незаинтересованно судить, насколько организация далека от постыдного обвинения в меркантильности. (...) Где же искать сотрудничества? Конечно, наиболее культурная форма сотрудничества будет обращение к массам, где каждый совершенно незаметно для себя, платя только то, что он и без того бы истратил, вольёт в фонд, так полезный Культурному просвещению. Говорю это по долголетнему опыту в России. Мне довелось быть в числе ближайших инициаторов организации фонда Евгеньевской Общины-Госпиталя... Для составления этого фонда было начато художественное Издательство Евгеньевской Общины, о котором каждый русский человек вспоминает с признательностью. В течение нескольких лет мы достигли ежегодного дохода, достигшего десятков тысяч долларов. Эти крупные суммы, всецело пошедшие на лечение неимущих и на медицинские цели, составились, главным образом, от продажи художественных открытых писем. Я счастлив вспомнить, что в числе этих пожертвований была целая многочисленная серия и с моих картин. Также и теперь, обращаясь к добровольному широкому сотрудничеству масс, мы можем самым лучшим путём решить финансовую проблему. Даже странно подумать, что может существовать у кого-то такое нежелание ознакомиться с действительностью, с фактами и посылать в пространство братоубийственные стрелы взаимных подозрений и оскорблений. (...) Вы понимаете, что именно побуждает меня оставить в делах наших эту декларацию, чтобы никто никогда не мог бы сказать, что мои намерения были необоснованны и неясны. (...) Ещё раз обращаюсь к письму мадам Дэдлей, где она говорит о торжествующем чувстве собственника. Такое выражение от члена общества совершенно недопустимо, ибо оно глубоко несправедливо. Вы знаете, как сердечно ценю всякую инициативу и радуюсь каждому сотрудничеству, ведущему к процветанию и расширению дел. Всякий закрывающий двери шовинизм и чувство собственника или узость взглядов совершенно не существует в моем обиходе. (...) Не подумайте, что, упоминая миссис Дэдлей, я сержусь на неё. Нет, я глубоко скорблю, что вместо внутреннего улучшения дел она внесла смущение умов» (14 января 1932 г.).

Впоследствии Николай Константинович не раз вспоминает это обвинение. В письме к Таубе от 18 февраля 1932 г. он, возвращаясь к недостойным выпадам госпожи Дэдлей, говорит: «Такое отношение уже не будет дружественным сотрудничеством, а будет каким-то злостным сыском, который пусть приличествует озлобленным невеждам и завистникам, желающим отвлечь внимание от строительства и истинных накоплений и устремить сотрудников к разрушительной взаимокритике, очернению и умалению. Но не осуждением живём. (...) А ведь уколы и раны заживают, Вы знаете, вовсе не так быстро. И сейчас я вижу, что необходимо принять самые экстренные меры к умиротворению прежде всего той группы, откуда начались взрывы. (...) По-латински нас давно учили тому, что единением и малые дела растут, а раздором и великие разрушаются».

Отвечая Рериху, Таубе советует не придавать особого значения словам «несколько экзальтированной» госпожи Дэдлей, подчёркивает её полезную деятельность: «...несомненно, что делу нашему она искренне предана, ведёт пропаганду по Парижу — в англо-американских кругах — самую деятельную, направляет к нам очень интересных лиц и, наконец, служит пока едва ли не единственным соединительным звеном на Англию» (15 февраля 1932 г.).

Совершенно понятно, что преданный и честный барон не понимал до конца ни значения Рериха, которого он безмерно уважал и ценил, ни всей вредоносности происходящих событий, подрывающих саму основу построений, инициируемых Рерихом.

Между тем мадам не унимается, она шлёт письма с бестактными намёками и лживыми домыслами уже в Америку. Рерих вынужден разбирать каждое обвинение, посылая свои заключения по ним Таубе, который, в свою очередь, должен был донести это до мадам де Во и Георгия Шклявера.

«...Я чувствую, — пишет Николай Константинович, — что формулировка г-жи Дэдлей родилась вовсе не в её мозгу. Откуда-то она заимствует постоянный приток этих оскорбительных намёков. (...) Спрашивается, где же находится тот разлагающий фокус, который может питать эти недопустимые мысли? Вам, сообща в Париже, легче выяснить, где притаился не только просто враждебный, но разлагающий сердце человеческое сатанинский сотрудник. (...) Тут не может быть ни Америки ни Европы, ни Запада ни Востока, но одно общечеловеческое достоинство. И во имя этого достоинства не только обсудите втроём сообща о мерах, которые следовало бы принять, чтобы подобные, разлагающие дело намёки не проникали в пространство. (...) Переписка с мадам Дэдлей уже принесла несомненный вред, и я горю желанием скорейше её исчерпать» (7 апреля 1932 г.).

Это был не единственный случай клеветнических измышлений. В архиве Таубе сохранилось письмо, написанное Рерихом в это же время неустановленному адресату: «После появления в Горчаковском "Двуглавом Орле"⁶ известной Вам клеветнической статьи "Масонская Экспедиция в Тибет", в которой были собраны всевозможные лживые измышления и бессмысленные фантазии, я очень осторожно отношусь к печатному слову. Помните, ещё в Париже мы обсуждали и негодовали по поводу такого клеветничества. Я к масонству не принадлежал, не принадлежу и принадлежать не буду». И далее с горькой иронией Николай Константинович продолжает: «Я сам видел газету с известием о моей смерти, но ведь это несомненное преувеличение» (21 апреля 1932 г.).

Завершая тему немыслимых инсинуаций, нацеленных в Рериха, вспомним слова из книги «Надземное»: «Также наблюдаем и бескровные раны, они опаснее кровоточащих. Люди умеют наносить без ножа раны, и такие раны залечиваются трудно»⁷.

Описанные клеветнические выпады, поглощавшие силы Николая Константиновича, были только предвестниками известных событий, происшедших через три года, когда трое ближайших сотрудников Рерихов учинили злодейское ограбление музея, своих бывших товарищей и самих Рерихов — их учителей. И суд США будет на стороне грабителей. Трудно даже представить, через что прошли Николай Константинович и вся его семья, выполняя свою миссию.

Почему мы говорим об этом сейчас? Борьба за идеи, пришедшие в мир через семью Рерихов, за достойное отношение к самим представителям Иерархии в настоящее время не стала меньше. Сотрудница архива Колумбийского университета, наша бывшая соотечественница, выдавая нам документы, уверенно сказала: «Рерих нарушил закон, он не платил налоги, по-другому и быть не могло». Это — Америка. Скажем о России. Многие годы мы принимаем посетителей в двух музеях Рериха — в Новосибирске и на Алтае, и нас нередко спрашивают: «На какие средства Рерих осуществил экспедицию в Центральную Азию, кто её финансировал?» Или: «Вы же не станете отрицать, что на картине "Святой Сергий" изображён масонский знак?» Отвечая на эти и другие подобные вопросы, понимаем, что некоторым вопрошателям наши ответы нужны только для дискуссии, — они приняли точку зрения уже современных так называемых исследователей, которые злостно искажают в своих публикациях весь смысл деятельности великого Вестника Культуры.

Ещё пример несколько другого рода. «Зависть человеческая не знает предела, — писала Елена Ивановна. — Приходится привыкать к мысли, что живёшь среди злобных диких зверей, готовых при малейшей вашей удаче растерзать вас на куски»⁸. Рерих знал это не теоретически. Но как ярко и наглядно проявилась высота его духа в истории его отношений с А.Н. Бенуа — художником, немало сделавшим для развития отечественного искусства. Поразительно, как Н.К. Рерих умеет разграничить талант художника Бенуа и его хроническую, длящуюся десятки лет злоречивость по отношению к нему самому. Бенуа-художник и Бенуа-человек — для Рериха разные понятия. Среди великих имён деятелей русского искусства он называет имя Бенуа. В своей статье о лучших художниках⁹, собравшихся после революции в Париже, он также упоминает Бенуа. Сколько прекрасных слов Рерих адресует Бенуа в своих письмах к нему. При этом Николай Константинович отлично знает о его отношении: «Не однажды Бенуа давал обо мне необос­нованные, вредительские сообщения. Когда летом 1926 года Бенуа и мы были на Родине, он ухитрился дать в московских газетах измышленное известие о том, что Папа меня проклял. Спрашивается, к чему такое сочинительство?»¹⁰

Затронута тема отношений с Бенуа и в переписке с Таубе: «Вам небезынтересно будет знать, — пишет он Михаилу Александровичу, — что в Нью-Йоркском Музее был художник Борис Григорьев, рассказавший, что Александр Бенуа при одном упоминании моего имени начинает дрожать в судорогах зависти. По словам Григорьева, многие зловредные слухи фаб­рикуются именно в доме Бенуа. Удивительно, что вражда, выказываемая А. Бенуа, началась в 1896 го­ду, когда он вообще и картин моих не видал и не мог видеть. Дело всё в том, что в Гимназии Мая Бенуа, Философов и Сомов были на шесть классов старше меня и, таким образом, в их глазах, уже усатых шестиклассников, кто-то поступивший в приготовительный класс не должен быть им равен. Таковы человеческие слабости. Любопытнее всего то, что сын Бенуа выказывал такие же чувства по отношению к Юрию» (1 февраля 1933 г.).

Лишь через много лет Николай Константинович расставил акценты, называя в своих статьях всё своими именами.

В конце 1950-х у Р.Я. Рудзитиса в Москве состоялся такой разговор с Ю.Н. Рерихом. Рихард Яковлевич посетовал, что в Рижском музее не пускают посетителей в зал, где висят картины Н.К. Рериха, «ибо он будто бы эмигрант и т.д.». Юрий Николаевич предположил, что это влияние художников Москвы, где у Николая Константиновича много завистников. «"Верхи" относятся всё же доброжелательнее»¹¹.

Но если личные отношения с Бенуа, являвшим яркий пример патологической зависти, стали для Рериха чем-то обычным, то с какой болью говорит Николай Константинович о недостойном поведении его соотечественников в эмиграции. Узнав о выходе вредоносной брошюры, он пишет своему корреспонденту: «...вернее всего предположить, что указанная Вами брошюра является ещё одной попыткой для внесения разложения в эмигрантские слои, и без того уже потрясённые. Неужели стариннейшее русское наблюдение — "едят друг друга и тем сыты бывают" — ещё так близко действительности? Хочется кричать и молить: "Напряжёмте все силы, чтобы забыть злобу, деление, соперничество, ибо время и без того неслыханно напряжено!" Неужели же требуются какие-то неслыханные подземные извержения и какие-то ослеп­ляющие грозы небесные, чтобы человечество поняло страшное время Армагеддона! Если мы, ко всему прочему, ещё перестанем верить друг другу, то ведь не только обрушится Культура, но нарушится и примитивная цивилизация. (...) ...Совершенно с Вами согласен, что всё человечество разделилось на признающих духовность и культы Высших Духовных Начал и на отрицающих их» (21 апреля 1932 г.).

Вопросы, связанные с этическими основами жизни, затронутые в переписке Н.К. Рериха и М.А. Таубе, никогда не потеряют своей актуальности, как и мысли, высказанные Николаем Константиновичем.

«Когда вы чувствуете, что людей на свете много и комбинации их бесчисленны, тогда всякая работа во Благо становится исполнимой. Все эти наветы и мелкие лживые выдумки делаются ничтожными сравнительно с заданиями Блага. А опытность сердца достаточно подскажет, где оно, Благо. Трижды повторяю это слово, так оно нужно сейчас при смятении народов», — утверждает Н.К. Рерих (10 августа 1932 г.).

Обратим внимание на мысли Николая Константиновича о том, как нужно строить отношения внутри организаций, собравшихся для совместной деятельности. Обращаясь к редакции журнала «Утверждение», Рерих пишет: «Каждому мыслящему тесно в условных разделениях, страшных в ничтожестве своём, душно от смрада невежества, от яда некультурности, которые разлагают и отравляют всё сущее. Все, кому дорого достоинство человеческое, все, кто стремятся к поистине суждённым совершенствованиям, естественно должны работать вместе, отбросив, как постыдную ветошь, словарь злобы и лжи и памятуя, что в словаре Блага так много не отвлечённых, но действительно жизненно-применимых понятий» (24 ноября 1931 г.).

«Шлю искренний привет к избранию Вашему Председателем Русской Ассоциации нашего Общества в Париже, — пишет он Михаилу Александровичу Таубе. — Под Вашим просвещённым руководством нестеснённо направляемые и самодеятельные в существе своём группы, конечно, будут расти, и Вы найдёте каждой из них соответственное созидательное применение. (...) Главное же, чтобы культурная работа налаживалась в широких линиях нестеснённо никакими убийственными предрассудками, словом, в том широко строительном размере, который Вы благожелательно сумеете внести. И по нашим с Вами общественным связям и по родственному положению мы всегда будем укреплять согласие, пресекая в самом зародыше разлагающие недоразумения среди сотрудников» (24 ноября 1931 г.).

Среди препятствий к сближению разнородных групп не последнее место отводится и религиозным представлениям. «По-прежнему полагаю, что нет ничего плохого молиться в церквах о сохранении храмов и всех памятников духа человеческого, — пишет Николай Константинович Таубе. — Я знаю, что Вы-то лично не против молитв и понимаете их глубокое действенное значение. Но, конечно, есть люди, которым каждое религиозное выступление претит. Вообще тьмы очень много, и именно она нашёптывает всю предрассудочную узость сознания, разрушающую всякое строительство» (13 февраля 1932 г.).

События ХХ века и нашей современности придали понятию «национализм» ярко отрицательный смысл, связанный с утверждением отдельными нациями своей исключительности, узконационалистическими интересами, в итоге порождающими войны. Рерих трактует это понятие в его подлинном значении, как любовь к родной культуре, родному языку. Из его письма от 31 декабря 1932 г.: «Действительно, если малоценные монеты интернационализма совершенно стёрлись, а, с другой стороны, человеко-ненавистническое чучело достаточно озлобило людей, то действительно может и должен быть настоящий светлый и просветлённый национализм, который поймёт и Культуру очень человечную. Знаю, что светлое понятие национализма в его подлинном значении близко Вам. Никакой историк, никакой деятель народного просвещения не отречётся настоящего национализма, опирающегося на культуру, крепкую всеми культами света».

Не так много оказалось преданных учеников у Рерихов. И в этом случае можно привести известную фразу Учителя: «Я Говорю, что пальцев на руках слишком много, чтобы сосчитать Моих учеников». Но среди этих немногих особое место принадлежит Борису Николаевичу Абрамову, давшему миру бесценные Записи — пояснения к текстам учения Живой Этики, которое человечество будет постигать тысячелетия. В Записях Бориса Николаевича есть такие слова: «Настоящее не может служить критерием для будущего, если не оценена и не видна его внутренняя сущность. (...) Много, много их, пострадавших за Свет, потому, если судить о величине Гуру, посмотрим на него, вдвинув явление его в будущее, когда сущность его станет во весь свой гигантский рост истинного Носителя Света, принёсшего человечеству провозвестие нового Учения духа, старого как мир, но Единого в сущности своей со всеми теми Учениями, которые были ранее даны Иерархией Света»¹².

Страшным называет Н.К. Рерих время Армагеддона, в которое велась эта переписка. О ещё более трудном времени он говорит в своих статьях об Армагеддоне Культуры, утверждая, что он «свирепее, нежели Армагеддон войны». Всю верность этих слов подтверждает время, в которое мы живём, когда человечество достигло апогея немыслимых злодеяний. Мы очень хорошо знаем о единственном выходе из ситуации, которая сложилась в мире и всё больше усугубляется. Спасение — только в Культуре. Какие бы планы и методы преображения мира ни высказывались представителями разного рода многочисленных сообществ, какие бы идеи ни провозглашались, Учитель Сказал однозначно: «Земля без Общины жить не может». Следовательно, роль последователей Учения, роль рериховских организаций — ключевая. К сожалению, современное состояние рериховского движения таково, что вызывает глубокую тревогу. «Текут потоки Благодати, но где сосуды их вместить?..» — написала в 1990-е годы Н.Д. Спирина. Но это тема отдельного разговора.

Ко всем, кто сознательно выбрал свой духовный путь, обращён поэтический призыв Екатерины Грачёвой:

...Защити. Охрани. И в боях никогда не забудь

Ту любовь и гармонию, ради которой рождён.

Будь героем. Строителем. Хлебом и песнею будь!

Созидателям мира идти за Всемирным Вождём¹³.

* Окончание. Начало в № 4, 5-6, 2015.

¹ Рерих Н.К. Институту Востоковедения в Париже. 7.11.1932 // Бахметьевский архив, д. 14, оп. 9.

² Рерих Е.И. Письма. Т. 2. М., 2000. С. 27 – 28 (17.02.1934).

³ Группа соотечественников, выпускавших журнал «Утверждение».

⁴ Рерих Е.И. Письма. Т. 2. С. 36 (27.02.1934).

⁵ Антреприза — частное зрелищное предприятие, театр.

⁶ Эмигрантский русский монархический журнал.

⁷ Надземное, 230.

⁸ Рерих Е.И. Письма. Т. 6. М., 2006. С. 28 (8.02.1938).

⁹ Рерих Н.К. Художники // Листы дневника. Т. 1. М., 1999. С. 211.

¹⁰ Рерих Н.К. Бенуа // Листы дневника. Т. 2. М., 2000. С. 197.

¹¹ Рудзитис Р. Встречи с Юрием Рерихом. Минск, 2002. С. 35.

¹² Грани Агни Йоги. 1954. 411.

¹³ Огни трудов – 2015: Сборник стихов. Новосибирск, 2015. С. 16.