Журнал: № 5-6 (253-254), Май-Июнь, 2015

II. Переписка Н.К. Рериха и М.А. Таубе

Мы работаем не только для цивилизации, но именно для высшей Культуры, в которой «несть ни эллин, ни иудей».

Н.К. Рерих

Н.К. Рерих. 1931 – 1933. Наггар, Индия М.А. Таубе Н.К. Рерих. ЖАННА Д’АРК. МОЛИТВА. Правая часть триптиха. 1931 Н.К. Рерих. ЖАННА Д’АРК. МОЛИТВА. Фрагменты

Расскажем о переписке Николая Константиновича Рериха с бароном Михаилом Александровичем Таубе, внёсшим очень большой вклад в организацию первых двух конференций, посвящённых Пакту Рериха и Знамени Мира.

Помимо основной темы, касающейся Пакта, в письмах затрагивается много других вопросов, представляющих для нас большой интерес. Подчеркнём два момента: во-первых, переписка раскрывает события изнутри — при каких обстоятельствах и условиях решались вопросы, связанные с Пактом; во-вторых, мы знакомимся с размышлениями Николая Константиновича, его оценками отдельных явлений и событий.

Н.К. Рерих с уважением и доверием относился к М.А. Таубе. Начало их переписки, сохранившейся в Бахметьевском архиве, датировано 2 ноября 1929 года, конец — 1935 годом. Открывает её письмо Николая Константиновича, написанное на бланке Музея Рериха на пишущей машинке по-английски, с его автографом. Оно гласит: «Мой дорогой барон, я получил Ваше сообщение по случаю открытия Музея Рериха в его новом здании. Позвольте мне поблагодарить Вас за Ваши пожелания и за Ваше приветствие, адресованное мне лично. Хочу также воспользоваться этим поводом, чтобы передать Вам мои самые искренние пожелания успехов в Ваших трудах на ниве культуры. Наши общие представления о великом понятии Культуры объединяют нас как искренних друзей. Во имя этого понимания и дружбы приветствую Вас. С самыми сердечными пожеланиями, Н. Рерих» (2 ноября 1929 г.).

За два месяца до Первой конференции в Брюгге в доверительном письме к Таубе Рерих пишет: «Радуюсь и тому, что Ваше компетентное юридическое слово укрепит наш Пакт в постановлениях Конференции. И по родству, и по родству духа Вы скажете крепкое слово в пользу культурного завоевания, которое символизирует наше Знамя Мира, нужное в мирное время ещё более нежели в военное. (...) Имейте в виду, что Конференция созывается вследствие нашего Пакта. Это не есть что-то отдельное или, чего Боже сохрани, конкурирующее. Уже вижу Вас мысленно во всех регалиях Ваших и в вооружении доспеха культуры, непроницаемого ни для каких врагов. Вы чувствуете мировой международный масштаб этого Знамени Культуры. (...) Может быть, Вы встретитесь на Конференции с предложением другого знака (один католический член Конференции предложил красную звезду, что, по нашему мнению, совершенно неприемлемо). Но наш знак, уже опубликованный и множествами принятый, — знак Три­единства, знак Троицы — нужно сохранить» (3 июля 1931 г.).

22 июля 1931 года Елена Ивановна Рерих записывает слова Учителя: «Мы желаем видеть Знамя Мира развевающимся — да, да, да!» И в своём письме от 24 августа 1931 года Николай Константинович пишет Таубе о предложении, которое могло бы быть принято конференцией. Оно заключалось в следующем: «Чтобы вне зависимости постановления Лиги Наций все Учреждения, Музеи, Общества, принявшие Пакт, немедленно уже подняли и развернули над своими Культурными Сокровищницами наше знамя. Этим гласом народным всемирное Знамя Культуры уже войдёт в жизнь, и Вы, конечно, оцениваете практическое значение этого. Это не должно остаться каким-то предложением, повисшим в воздухе, но должно сразу войти в жизнь...»

Посылая Н.К. Рериху свой, как он выразился, «фотографически точный отчёт» о прошедшей Первой конференции, М.А. Таубе сообщает: «Конгресс бесспорно удался, насколько может быть удачным первый шаг большого международного и гуманитарного дела, предпринятого частными людьми и притом в области новой, трудной и "деликатной". (...) Его плюсы я приписываю тому, что Ваша благородная идея успела зажечь сердца многих благородных людей романского мира, частью достаточно влиятельных, чтобы не дать этой идее заглохнуть и в практическо-международной области; его минусы — приходится отнести на счёт явно недостаточной предварительной подготовки конгресса... а также выжидательно-недоброжелательному отношению международно-дипломатическо-официального мира, с "Лигой Наций" во главе» (23 сентября 1931 г.).

Говоря о «минусах» и недостатках подготовки конференции, Михаил Александрович сообщает, что «главное их объяснение лежит в оригинальном характере председателя конференции, стремящегося всё делать лично и ревниво отстранявшего всякое сотрудничество». Речь идёт о Камилле Тюльпинке, члене комиссии по охране памятников Бельгии. Полностью отсутствовали американцы: «По газетам, ожидали их несколько сот, город был украшен американскими флагами»; отсутствовал дипломатический мир, не было представителей «внероманского мира — англичан, немцев, скандинавов». М.А. Таубе описывает и самый опасный момент конференции, которая, как он выразился, могла совершенно провалиться на этом пункте — «по вопросу о немедленном поднятии нашего флага на сочувствующих идее учреждениях и музеях». К этому могли привести организационные разногласия между ответственными устроителями форума. Таубе подчёркивает, что продвижение этой инициативы в Европе будет сложным: «...европейцы настолько подавлены — и даже задавлены всяческим бюрократизмом и государственною ферулой¹, что и думать нечего сейчас склонить их к такому "пожеланию", т. е. до решения этого вопроса правительствами». Напомним, что над Обществами имени Рериха в разных странах Знамя было поднято, об этом говорилось в первой части статьи. Здесь речь идёт о поднятии флагов над государственными учреждениями культуры.

Невзирая на меньшее, чем ожидалось, представительство других государств, а следовательно, и меньший размах, Первая конференция принесла свои замечательные плоды.

Из письма Н.К. Рериха от 19 ноября 1931 г.: «Всё последнее время мы имели от католического мира хорошие сведения. Папский нунций на Индию прислал мне своё благословение. Монсеньёр Колас, архиепископ Французский Индии прислал мне рекомендацию свою ко всем католическим миссионерам. Словом, где-то что-то стоит на хорошем месте; а все наши с Вами беседы о всевозможных духовных воссоединениях ведут к тому же доброму пути. (...) С этой же почтой я послал в Париж "О Культуре и Мире Моление", для прочтения 27-го Декабря во всех церквах. Такая манифестация постановлена нашим Комитетом нашего Пакта в Нью-Йорке. Хорошо, если бы католический мир и в этом случае широко отозвался на призыв о Культуре и Мире. Не сомневаюсь, что Митрополит Евлогий и Отец Спасский также не откажут поддержать этот призыв».

Рерих посылает Таубе для сведения копию своего письма Бюджетному комитету (15 декабря 1931 г.), где говорится: «Само Провидение судило, чтобы именно Брюгге стал постоянным местопребыванием нашего мирного союза. Освящение знамени нашего не случайно должно было произойти в соборе Св. Крови, во имя всей Мученической Крови, пролитой за Прекрасную Истину. Где объединяется столько высоких символов, там возникает истинная твердыня. (...) Сколько чудесного и в великом и в малом! И когда писалась опера "Принцесса Малэн", то именно карильон Брюггских колоколов лёг в основу вступительной темы. Посвящена была эта музыка мне как выразителю образов Метерлинка и обожателю старого Брюгге². Ведь во имя Бельгии, во имя Брюгге я заклинал войну первого Марта 1914 года картиною моею "Зарево". Сейчас облики Малэн и Брюгге в моих картинах живут в шести странах».

Далее Николай Константинович вновь возвращается к главному, напоминая о ближайшей обязанности в отношении Знамени Мира: «Поистине, многие из вновь заговоривших о Культуре без импульса деятельности нашей и не заговорили бы о великом начале, не нашли бы времени помыслить о нём, заваленные массою обиходных дел и житейских соображений. Пусть даже ненадолго некоторые из них обратят мысли свои к Культуре, но всё же, хотя бы временно, они помыслят о ней и тем приобщатся к сообществу строителей жизни. (...) Мы опять приходим к идее бесконечной цепи, когда каждый приобщившийся к благой идее берёт на себя приобщить к ней хоть бы семерых друзей своих, и таким образом это моление о Культуре и Мире, в быстро нарастающей прогрессии, безудержно входит в жизнь» (Гималаи. Декабрь 1931. Николай Рерих).

Позднее текст этого письма Рерих вставит в свою статью «Городу Брюгге», которая войдёт в его сборник «Твердыня Пламенная», выпущенный в Париже в 1933 году. (Из письма Е.И. Рерих, написанного несколько лет спустя, мы узнаём такую деталь: «Книга "Майтрейя" была переименована в "Твердыню Пламенную"»³.)

Рериху приходилось сталкиваться с разными проявлениями непонимания. Сколько терпения требовалось при этом Николаю Константиновичу! Так, он описывает Таубе предложения Тюльпинка о дальнейших мероприятиях по Пакту, в числе которых было и «назначение приза за противогаз для художественных сокровищ». Высказывая своё мнение на этот счёт, Рерих говорит: «...не лучше ли вообще протестовать против газов, нежели придумывать противогаз, который, конечно, немедленно будет покрыт новым губительным изобретением. Среди таких побочных и могущих вовлечь в осложнение соображений мы пока не видим никаких мер ни к распространению самого Знамени, которое естеством своим будет уничтожать нравственную возможность войны, не видим также и мер к мировому школьному Дню Культуры, когда будет сказано повсеместно о значении культурных сокровищ и тем будет насаждаться новая традиция возвышенной и утончённой Культуры, которая так нужна в наше одичалое время» (23 ноября 1931 г.).

Ещё пример: «К сожалению, из Америки опять вчерашняя почта принесла сведения о том, что мадам де Во⁴ протестует против латинского слова Культура, сообщая в Америку, что во Франции некоторый слой людей смешает это с агрикультурой. Конечно, это меня нисколько не устрашает, ибо удельный вес людей, не понимающих всемирного значения латинского слова, совершенно ничтожен и такое невежество не может иметь решительно никакого значения вообще, во всех вопросах Культуры» (2 апреля 1932 г.).

Но как меняется тон письма Николая Константиновича, когда речь заходит о критике символики Знамени Мира: «Не сообщите ли мне имена тех исключительных идиотов, которые привязываются и не понимают разницы значения идеи от слепой копии? Ведь когда я говорил о том, что первая идея Знамени появилась у меня от иконы Св. Троицы в Сергиевской Лавре, то этим вовсе не думал говорить ни о каком точном воспроизведении иконы. Одно дело идея Св. Троицы, а другое дело механическое расстояние между кругами. Действительно, как Вы пишете, нужно быть какими-то троглодитами, чтобы уже не различать идеи от копии!»

Началась подготовка Второй международной конференции. В начале 1932 года Рерих пишет Таубе: «Как Вы себе представляете будущую Конференцию? Видите ли Вы случайное многолюдство или же она может быть составлена из представителей дружественных Пакту стран, которые могли бы ближайшим образом обсудить меры по введению Пакта, по крайней мере, в этих уже заявивших о себе дружественных странах, которых, по счастью, уже не мало? По-прежнему думаю, что Пакт должен быть вводим в жизнь постепенно и неукоснительно. Ожидать внезапного введения его во всём мире невозможно...» (3 января 1932 г.).

«После Высочайшего понятия Святой Крови, после уже совершившегося освящения Знамени все наши отдельные предложения являются лишь малыми по­дробностями, и сроки этих подробностей так незначительны в сравнении с малейшею каплею Священной Крови. Если в дело Пакта и Знамени уже вошли эти высочайшие понятия, то и малейшие подробности приложатся» (28 февраля 1932 г.).

Таубе, будучи профессором Международного института права, много ездил по Европе, имел обширные связи. И везде он прощупывал почву для реализации планов по Пакту Рериха. В своём письме от 15 февраля 1932 года Таубе замечает: «Я не могу не сказать, что у нас для немедленной дальнейшей работы в международном масштабе нет пока другого пути, как всё-таки этот путь через Брюгге». Он сообщает о том, что благодаря Тюльпинку удалось заручиться официальным покровительством бельгийского правительства. Через несколько месяцев М.А. Таубе подтверждает своё предположение относительно столицы Бельгии: «Моё первоначальное впечатление — после таких разговоров в Париже, Риме и Берлине — только подкрепляется: большие государства значительной пользы нашему делу не окажут, но могут быть вовлечены в работу малыми культурными государствами с Бельгией во главе. Вот почему так важно строительство именно в этой стране и в союзе — или под эгидой — именно её правительства» (15 июня 1932 г.).

Интересна и нова для нас следующая деталь, о которой пишет Таубе. (Примем во внимание, что барон профессионально занимался генеалогией, являлся одним из разработчиков Устава Русского генеалогического общества. Он автор нескольких научных работ, посвящённых происхождению русского государства, крещению Руси и др.) Увидев в «Бюллетене» Нью-Йоркского Музея Н. Рериха за 1932 год триптих «Жанна д’Арк», он пишет по этому поводу: «Перехожу к... Вашему чудному новому триптиху "Жанна д’Арк". Он чрезвычайно красив по выполнению (воображаю, что это должно быть в оригинале, в Ваших волшебных красках) и глубок по замыслу — и в общей его конструкции, и в деталях. Относительно этих последних излишне Вам говорить, что мой "геральдический" глаз сразу же устремился, когда я перешёл к частностям, на рассмотрение щитовых изображений и что я пожалел, что так скромно приютившийся крайним справа щит не ясно (по крайней мере, судя по виньетке) изоб­ражает Ваш герб. А второй за коленопреклонённой Жанной — неужели это действительно, как чудится мне и моему сыну, "три голубя" древних рейнских Дувэ-Таубе?» (15 февраля 1932 г.)

Рерих нацеливает Таубе на расширение круга тех, кого можно привлечь к культурной работе, на что Михаил Александрович отвечает: «Вашей мысли о привхождении к нам новых групп я придаю особое значение, и благодаря некоторым уже сделанным шагам на днях в нашу русскую группу... вступит молодой и энергичный Али Акбар бек Топчибашев, ведущий за собой наших кавказских мусульман». Он описывает другие эмигрантские круги, которые его настораживают: «Иногда "союзники" такого рода более мешают, чем помогают делу. От всякой русско-эмигрантской политики, я думаю, нам следовало бы держаться подальше; тоже — и от той или другой специфической группы духовенства, на которые, к сожалению, распалось наше зарубежное православие» (13 января 1932 г.).

В ответном письме Николай Константинович говорит: «...о моих отношениях с православными иерархами. Со всеми тремя митрополитами, Платоном, Евлогием и Антонием, я нахожусь в личной переписке и имею от всех них знаки чрезвычайно сердечные. Каковы бы ни были их личные отношения, но Христос Един, и христиане могут знать лишь Единого Христа. К тому же мне кажется, что все пререкания созданы вовсе не самими иерархами, а каким-то тёмным подпольем, которому выгодно сеять вражду там, где, казалось бы, должно быть Едино и Нерушимо одно величайшее Понятие. На этом Единстве пока и закончим и будем ждать следующего Вашего сообщения» (26 января 1932 г.).

Николай Константинович пишет и о своём отношении к сибирякам. Так, приветствуя барона в связи с его избранием председателем Русской Ассоциации общества Рериха в Париже и узнав о наметившемся вхождении в ассоциацию Калмыцкой группы и большой Сибирской группы, он пишет: «Вы знаете, как велика моя личная симпатии к Сибири» (24 ноября 1931 г.).

К вопросу привлечения бывших соотечественников они возвращаются в ряде писем. Описывая различные эмигрантские круги, в которых, учитывая большой диапазон политических взглядов, «скандал следует за скандалом», Таубе вновь подчёркивает: «Совсем другое — сибирцы, которые имеют особое к Вам тяготенье, а также кавказцы, поскольку они сами проявляют интерес к Вашим идеям. (...) Также сдержанно я лично отношусь и к различным представителям нашего окончательно расколовшегося церковного мира. В Ваших благостных словах и пожеланиях единения между ними Вы, конечно, совершенно правы, но, к сожалению, прекрасные их письма, Вами получаемые, очевидно пишутся в незнании, что Вы состоите в такой переписке параллельно со всеми ими. Иначе, как это они практикуют здесь со всеми "инакомыслящими", они давно и Вас предали бы всяческим "анафемам" за один факт сношений с тем и другим взаимно "отлучённым" архиереем. Своими взаимными распрями и интригами, принимающими подчас прямо кощунственные формы (по отношению к таинствам, совершаемым "отлучёнными"), они уничтожили и тот жидкий авторитет, который оставался за ними у религиозных людей до революции. (...) Другое дело митрополит Платон, который сумел создать себе твёрдое и независимое положение, непоколебимо оставаясь на своём незыблемом каноническом основании и не забегая ни к "соборам"... ни к англиканам, ни к сербам, ни — что хуже всего — к весьма подозрительному и крайне корыстному Константинопольскому патриарху» (1 марта 1932 г.).

По-прежнему не решается вопрос манифестации Знамени Мира в Европе. Михаил Александрович подчёркивает, что, заводя на этот счёт разговор в о???? чень влиятельных кругах во Франции, он получал абсолютно отрицательный ответ: «...при полном объёме сочувствия к Вашей идее, здесь — как и в Италии — не находят возможным поднимать его на музеях, библиотеках и пр. (как нам, собственно, хотелось бы) до официального принятия этой эмблемы в международном договоре. Старая Европа, к сожалению, настолько бюрократична, что между признанием известной идеи и её "оказательством" все ждут ещё соответствующего междуправительственного акта» (15 марта 1932 г.).

А вот строки из писем Н.К. Рериха по поводу настойчивого предложения, высказанного сотрудниками Американского Комитета Пакта: «Теперь мне хочется сказать о предложенном из Америки паломничестве Знамени Охранителя. (...) Я понимаю паломничество Знамени так: у нас 52 Общества, и потому было желательно, чтобы внутри каждого Общества хранилось это Знамя, а получение его было бы сопровождено внутренним собранием Общества, с лекцией, с молебствием или с какой-либо подобной внутренно-дружественной манифестацией» (3 марта 1932 г.).

«Во всяком деле нельзя ограничиваться, как делают некоторые наши сотрудники, лишь критическими замечаниями, но необходима всюду поступательная программа. Если мы замечаем, что некоторые двери открываются слишком туго и скрипят, то ведь дверей на свете много, и, значит, со всею находчивостью мы должны идти туда, где благо и расположение» (22 марта 1932 г.).

Тема Знамени Мира звучит и во многих письмах Елены Ивановны Рерих. «Ведь самая широкая ко­операция начертана на Знамени Владыки. Его купол вмещает всё и всех. Явим самую широкую терпимость»⁵, — пишет она 13 октября 1930 г.

А какая терпимость и всевмещение звучат в следующих словах Николая Константиновича: «Посылаю Вам мою записку-статью "Знамя", она не для печатания, но, если признаете за благо, можете прочесть её кому найдёте полезным», — пишет он Таубе 6 февраля 1932 г. Вот небольшая выдержка из статьи «Знамя»: «Будем же смотреть лишь в существо дела, не будем останавливаться перед преходящими формулами. Ибо именно они часто мешают людям увидеть существо дела в полноте. (...) Кто-то не хочет никаких манифестаций. Пусть будет так. Кто-то не хочет паломничества Знамени, не хочет церковных освящений Знамени, не хочет выставок, связанных со Знаменем. Заслушаем и это. Кому-то хочется, чтобы всё, связанное со Знаменем и Пактом об охранении человеческого гения, проводилось в пониженном тоне, и это заслушаем. Кому-то кажется, что вместо слова Культура нужно в данном случае сказать "цивилизация", ибо, очевидно, он полагает, что даже уже цивилизация находится в опасности. Конечно, такое суждение немного сурово, но обстоятельства времени, может быть, действительно намекают уже и на опасность для цивилизации. Заслушаем всё. (...) К своеобразию выражений сердец человеческих, конечно, нужно привыкнуть. (...) Если кто-то сердится по поводу Пакта и Знамени, то и это уже хорошо. Пусть сердится, но пусть, хотя бы в гневе, думает о сохранении сокровищ, которыми жив род человеческий. Часто сказано, что враг явный всё-таки ближе к истине, нежели срединный несмысляй, который, не будучи ни горяч, ни холоден, извергается по всем космическим законам».

Ещё один фрагмент письма Рериха: «Так хотелось бы, чтобы около Пакта не происходило никакого маленького затхлого мышления. Ведь тёмные и предатели только и ждут какую-либо возможность, чтобы по ниточке слабого мышления забраться внутрь и насорить. (...) ...Проведя 43 года в общественных делах в качестве Руководителя, я знаю, что даже каждый эмбрион умаления и опошления должен быть сразу искореняем. (...) Лишь неустанным строительством, благотворчеством и подлинною неутомимостью мы можем засыпать все пропасти, разверзаемые демонами. (...) Им мало разрушать храмы рукотворные, им нужно разложить сердце человеческое» (13 марта 1932 г.).

Так мыслит великий водитель Культуры, стараясь достучаться до современников. И в эти же годы, с опережением событий, в Америке, в среде русской эмиграции начинается шельмование и самого Н.К. Рериха, и его идей. Таубе, конечно, обо всём сообщал Рериху. В ответ Николай Константинович пишет: «Итак, слышанные Вами наветы сводятся: к масонству, к большевизму, к тибетским документам. Лица, повторяющие эту заведомую клевету, являются или невеждами, или убеждёнными клеветниками. Можно только пожалеть, насколько человечество не любит узнавать факты, а часто для каких-то своих тёмных соображений даже пытается извращать их. (...) К масонству я не имею касания, это достаточно известно или могло бы быть известным желающим. Лица, хотя бы слышавшие названия моих картин и моих статей, понимают, что это всё не есть путь большевизма. Утверждающие противное подвергают самих себя обвинению в крайнем невежестве и недобросовестности. О тибетских документах Вы достаточно ознакомлены из моей статьи "Легенда Азии"» (26 января 1932 г.). В этой статье Н.К. Рерих пишет, как много сказаний существует у разных народов Азии «о великом Иссе, о Божественном, о Пророке, о Лучшем из сынов человеческих». «Неужели же люди дошли до такого отупения и озверения, что даже не могут без пены злобы слышать о том, что и в далёких просторах Азии Священное Имя упоминается с трогательным почитанием. Даже ребёнок поймёт, что мусульманин или индус не имеют материала, чтобы поминать это Имя со всею догматическою кафоличностью⁶. Но знаменательно уже и то, что далёкие народы своим внутренним сознанием тянутся к Свету» (29 сентября 1932 г.).

Через несколько месяцев Рерих продолжает эту тему: «Судя по последней почте из Америки, чилийская клевета померкла перед клеветой, переданной одной очень хорошей барыней из Вашингтона. Она сообщила, что слышала, что мы взяли в плен Далай Ламу и завладели всем его золотом и прочими сокровищами. Надо сознаться, что, при всём абсурде выдумки, она не лишена некоторого размаха фантазии и, как большинство клевет обо мне, не страдает умалением. При этом мне вспомнилось, как однажды я уже слышал о завоевании мною Китая, как в Сибири трижды служили торжественные панихиды по мне, а известный Вам барон Мейендорф в Лондоне серьёзно спрашивал Шклявера, правда ли, что от взгляда моего седеют волосы. Когда же Шклявер ему сказал, что он был неоднократно под моим взглядом, а волосы его не поседели, то барон совершенно серьёзно заметил: но, может быть, Н.К. не захотел показать на вас свою силу. Вот как совершенно серьёзно говорил бывший Товарищ Председателя Государственной Думы⁷. Конечно, я Вам привожу эту быль совершенно доверительно, лишь как пример размера чьей-то неведомой нам фантазии. Как я уже писал Вам однажды, Коренчевский в Лондоне таинственно и конфиденциально спрашивал меня признаться, что ведь фамилия моя не Рерих, но Адашев. Куда же дальше идти?» (28 февраля 1933 г.)

Прошла Вторая конференция Пакта. Одновременно в Брюгге, по инициативе Камилла Тюльпинка, был основан Музей им. Н.К. Рериха, куда Николай Константинович передал ряд своих работ, в которых выражена идея Пакта и Знамени Мира. Была устроена выставка фотографий архитектурных памятников, которую могли видеть делегаты конференции.

«Дорогой Николай Константинович! — пишет Таубе. — Из Гааги я прибыл в Брюгге 6 Августа и уехал оттуда 9-го. Наши собрания продолжались всего только два дня (7-го и 8-го), причём бельгийцы и не думали скрывать, что все интересы в Бельгии лежат сейчас совсем в другой плоскости. Многое там напоминает, действительно, наше предреволюционное время. Дай Бог, чтобы им удалось с ним справиться удачнее, чем нашему отечеству». Далее Михаил Александрович рассказывает о выставке, которая, по его словам, «производит наилучшее впечатление, — и в этом все согласны. Устроена она с большим вкусом... (...) Центр, конечно, — зала, посвящённая Вашим картинам: настоящее ожерелье драгоценных жемчужин, среди которых всеобщее изумление и восторг возбуждают, само собою, "Мадонна" и "Святой Франциск". Мои чувства, как "профана", могут Вас не интересовать, но я передам только общее мнение, когда скажу, что, например, бархат на платье Мадонны и сияние у св. Франциска производят прямо волшебное впечатление» (10 августа 1932 г.).

Итак, две конференции прошли в Брюгге. Но все заинтересованные в продвижении идей Пакта в международном сообществе, понимали, что нужна и другая, более крупная и влиятельная, страна, правительство которой также поддержало бы эти идеи. Таубе, положение и связи которого были не просто очень весомы, но позволяли иметь контакты на самом высоком уровне, без устали предпринимает всё возможное, чтобы решить этот вопрос. В письме из Парижа от 1 октяб­ря 1932 г. он описывает свои встречи в Стокгольме с «балтийцем-католиком», имевшим непосредственный контакт с Ватиканом: «Если ему верить, ватиканская политика по всем разветвлениям "русского вопроса" (а Ваше дело, по знаменитому инициатору, классифицируется там прежде всего как часть русско-азиатской политическо-религиозной проблемы) попала (опять) в русло — пагубных для всех — исканий какого-либо компромисса с советским правительством. Вследствие этого на все дела, так или иначе связанные с представителями старой России, наложен, будто бы, тормоз... (...) Для меня выяснилось теперь, после всех моих откровенных бесед в течение летних месяцев, что одним из главных препятствий к нормальному развитию нашего дела (в официальных кругах) в Европе служит отсутствие поддержки ему со стороны таких же кругов Нью-Йорка и Вашингтона. Писать об этом в Америку я, конечно, не могу, но от Вас скрывать это совершенно невозможно. (...) Я и спрашиваю себя, не начать ли нам "кампанию" в этом направлении, заручившись, само собою, прежде всего принципиальной поддержкой (более определённой, чем сейчас) со стороны Ватиканских кругов. Если бы Вы одобрили эти мысли в общих чертах, то мы... немедленно разработали бы план такого "делового паломничества" в Рим... (...) Мне ясно одно: нужно принимать какие-то экстраординарные меры так называемого устроительного характера, чтобы выйти из заколдованного круга, в который необычайная сложность здешних политических и иных условий грозит нас замкнуть, несмотря на максимальные старания тех или других из наших многочисленных друзей».

У Таубе появляется и другое предложение относительно выхода на Ватикан. В чём оно заключалось, можно понять из ответа Рериха: «Мысль о поднесении Его Святейшеству картины моей мне не только была приятна, но оказалось, что, как бы предвосхищая эту мысль, я начал писать МАДОННУ ПОКРОВИТЕЛЬНИЦУ, защищающую покровом своим храмы, возглавляемые Собором Петра» (1 февраля 1933 г.). В настоящее время местонахождение этой картины неизвестно.

Ещё один штрих, касающийся Америки. Обеспокоенный барон пишет: «...беда в том, что Вашингтон нам неприятен не только своим бездействием, неже­ланием официально поддержать Пакт, но и прямо враждебными ответами на запросы об этом деле: из Америки неизменно отвечают, что всё это, дескать, инициатива каких-то частных лиц, которыми и которой Стейт Департмент "не интересуется". Для всех знающих дипломатическую практику ясно, что такие ответы для дела прямо убийственны и, конечно, гораздо хуже простого бездействия» (1 ноября 1932 г.).

После этого понятным становится письмо Е.И. Рерих в Америку: «Мне хочется спросить, всем ли сотрудникам ясна та невероятная огромная важность успеха Второй Конференции! Не затемнено ли сознание общим тяжким положением вещей? Но если вознице даны двенадцать вожжей, то он должен держать их все, по мере нужды натягивая то одну, то другую сильнее. Но упущение одной из них грозит гибелью ему. (...) Неужели Америка изгонит Знамя из своей страны? Неужели она отклонит от себя эту великую честь? Всё ещё надеюсь, что просвещённый правитель поймёт всю созидательную красоту этого Знамени. Неужели Знамя будет поднято другими руками? Родные, сильно говорите. Помните, что не в Нью-Йорке помощь, но в Указанных местах. Все эти дни у меня в голове жена губернатора Франклина Рузвельта, может быть, она могла бы оказать влиятельную поддержку против банды и могла бы что-нибудь сделать и в отношении Знамени среди официальных кругов»⁸.

Поясним: в пору написания этого письма президентом США был Г. Гувер, а Ф. Рузвельт — губернатором влиятельного в экономическом и политическом отношении штата Нью-Йорк, что открывало ему дорогу в Белый дом. В президентской кампании 1932 года Ф. Рузвельт одержал внушительную победу над Г. Гувером и в марте 1933 года стал президентом США.

В ноябре 1933 года Третья конференция Пакта Рериха состоялась уже в Вашингтоне. Конференция получила поддержку 35 стран, которые рекомендовали подписание Пакта правительствам других государств.

«Нужно признать её прошедшей прямо-таки блистательно и только воздать должное энергии и организационным способностям наших американских друзей», — пишет Таубе. Обратим внимание и на такие слова из его письма: «Благодаря моей информации уже к сентябрю определённо выяснилось, что по отношению к Вашингтонской конференции все правительства распадаются на три группы: искренно сочувствующих, колеблющихся и определённо враждебных, — предводительствуемых страною "ямщиков"» (нетрудно понять, какую страну имеет в виду М.А. Таубе). «Особенно сильное давление эта страна оказывала на всю северную группу, и при моём посещении В. там прямо было мне сказано: 1) что они примут участие в Конференции (конечно, только в форме наблюдателей)... и 2) что для остановки разрушительной и упорной пропаганды против нас, идущей от "ямщиков", желательно было бы попытаться уговорить на месте именно Эстонию, за которой тогда пойдут и другие государства балтийской группы — во всяком случае, Латвия и Финляндия» (9 декабря 1933 г.).

15 апреля 1935 года в Вашингтоне представителями 21 страны Северной и Южной Америки был подписан Пакт Рериха. «Великий День Торжества Духа» — так назвала его Елена Ивановна Рерих.

Из письма Таубе от 1 октября 1935 года: «Вопрос о Вашем Пакте и Знамени Мира, по-видимому, "застрял" в его дипломатическо-американской фазе. После блестящего успеха наших американских друзей и принятия Пакта всей Америкой этот величайший триумф, которым Вы, как инициатор, вправе гордиться, должен был бы претвориться, конечно, в общемировой дипломатический акт. Но тут-то, попав в обычные каналы дипломатической канцелярщины (да ещё европейской), он и застрял, как я говорю, — ибо к "официальному" движению дела мы уже не имеем касательства, а частные о нём справки и напоминания неизменно наталкиваются на холодный ответ, что сейчас в Европе так всё перепуталось, что "им" — "не до этого"». Таубе сообщает, что, ввиду катастрофического материального положения и решения председательницы сложить с себя полномочия, деятельность Рериховского Европейского центра фактически сворачивается. В это же время сам Таубе переезжает из Парижа в Германию, в Мюнстер, где, с принятием звания профессора университета, вынужден был «отказаться от всех должностей и званий по "Рериховскому Музею". В настоящее время в Германии относятся с особой "ревностью" и даже подозрительностью к иностранным учреждениям и предприятиям, имеющим хоть какой-нибудь "политический" привкус».

Подводя итог, можно сказать следующее. В Америке, после столь блистательной кульминации этой акции, продвижение Знамени Мира было блокировано, противостоящие ему силы попытались сделать всё для пресечения его дальнейшего распространения. В странах Европы оно не было принято. Мы не знаем, как сложилась бы история человечества, если бы пусть не большинство, но хотя бы несколько европейских держав откликнулись на призыв Рериха встать под Знамя Мира и присоединились к Пакту, уже подписанному странами Америки. Но ни народы, ни их правители не были готовы к этому.

Есть только одно исключение — это король Юго­славии Александр I Карагеоргиевич. В 1934 году он был убит боевиком болгарской террористической организации. Будь он жив, Югославия обязательно присоединилась бы к подписанию Пакта Рериха.

Однако идея Знамени Мира исходила из Твердыни и не могла бесследно раствориться. Великий Учитель говорит: «Наши Братья... прилагают все усилия, чтобы умиротворить народы. Они готовы нести тяжкое Служение, вовремя предупреждая лиц, от которых зависит народная судьба. Они не щадят сил своих, чтобы поспеть принести весть. Они ценою неугодных приёмов несут Свет, который силы тьмы пытаются потушить. Но посев семян добра не сохнет, и во дни суждённые зёрна процветут»⁹.

О том, где и кому суждено продолжить утверждение Знамени Мира, ясно сказала Е.И. Рерих в своём письме от 9 октября 1951 года: «Сейчас ничего существенного по Знамени Мира сделать нельзя. Лишь огонёк должен быть поддерживаем, и в назначенное время он разгорится в Свет Неугасимый, Свет, исходящий из Твердыни Света и Знания. (...) Другие Иваны Стотысячные понесут и водрузят Знамя на высотах Земли. Всему большему суждено своё время»¹⁰.

И мы видим, как неудержимо распространяется Учение и идеи Нового Мира овладевают умами многих тысяч людей, понимающих, что сейчас Ноев ковчег — это уже вся планета, которую надо спасать. События нашего времени вновь заставляют народы и страны определиться и уже окончательно сделать выбор: чему они прилежат — стану Света или лагерю тьмы? И вновь во многих местах поднимаются Знамёна Мира — руками космонавтов, альпинистов, культурных, общественных и политических деятелей и просто людей доброй воли. «Пора, давно пора одичавшему человечеству разоружить сердца и попросту, по-человечески подойти друг к другу и протянуть руку дружбы», — сказано в Записях Б.Н. Абрамова¹¹.

Знамя Мира вновь разворачивается над планетой, собирая под Стяг Света воинство Майтрейи.

Продолжение следует

---

* Продолжение. Начало в № 4, 2015.

¹ Ферула — строгое обращение, тяжёлый режим (от лат. ferula — хлыст, розга).

² «Уже во время войны в 1915 году в Музыкальной драме была поставлена "Сестра Беатриса", музыкальное вступление к ней было написано Штейнбергом и посвящено мне», — писал Рерих в «Листах дневника» (Рерих Н.К. Театр // Листы дневника. Т. 2. М., 1995).

³ Рерих Е.И. Письма. Т. 4. М., 2002. С. 178 (14.05.1936).

⁴ Мадам де Во Фалипо Мари — председатель Французского общества Рериха и Европейского центра при Музее Николая Рериха в Нью-Йорке.

⁵ Рерих Е.И. Письма. Т. 1. М., 1999. С. 117 (13.10.1930).

⁶ Кафоличность — соборность.

⁷ Товарищ — в Российской Империи заместитель министра или председателя.

⁸ Рерих Е.И. Письма. Т. 1. С. 324 – 325 (22.06.1932).

⁹ Братство. 190.

¹⁰ Рерих Е.И. Письма. Т. 9. М., 2009. С. 99 (9.10.1951).

¹¹ Абрамов Б.Н. Устремлённое сердце. Новосибирск, 2012. С. 96 (14.04.1952).

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: