Журнал: № 4 (120), Апрель, 2004

26 июля 1926 года члены экспедиции Рериха прибыли в Новониколаевск (ныне Новосибирск). На обратном пути они задержатся здесь на восемь дней, но в этот раз они на следующий же день погрузились на пароход и направились в столицу Алтайского края — Барнаул. Зинаида Григорьевна Фосдик пишет об этой поездке в дневнике: «...Мы плыли по реке Обь, прекрасные места, вели такие беседы, так много было нам дано... Незабываемые дни. (...) Огромная река Обь и такая широкая!»¹ «Кругом леса, чудесный, благоухающий ароматом сосен воздух»².

В Барнаул Рерихи с экспедицией прибыли 28 июля и остановились недалеко от пристани в гостинице «Империал» (ул. Мало-Олонская, 28), расположившись в комнатах на втором этаже, в южном торце здания, где был выход на небольшой балкон.

«В Барнауле Н.Рерих выступил с лекцией-беседой перед художниками города. Встреча проходила в доме по ул. Мало-Тобольская, 36, на втором этаже здания. В этом старом двухэтажном доме напротив "Старого базара" были залы, где устраивались выставки картин, была изостудия, собирались художники. На этой встрече с Рерихом было около двенадцати человек, среди них художники Алексей Николаевич Борисов (1889 – 1983), Андрей Осипович Никулин (1878 – 1937), Василий Васильевич Карев (1886 – 1970) и другие. А.Н.Борисов был учеником Н.К.Рериха по школе Общества поощрения художеств в Петербурге. В Барнауле Борисов вёл городскую изостудию, преподавал в школе им. III Коммунистического Интернационала, стал одним из ведущих в то время художников»³.

30 июля Рерихи отправились пароходом в Бийск. Остановились в гостинице «Деловой двор», чуть позже она стала носить имя «Бия», а в настоящее время в этом здании располагается Комитет по образованию г. Бийска (ул. Толстого, 144). Члены экспедиции занимали комнаты на втором этаже с окнами на улицу, в восточной части здания.

7 августа 2002 года на этом здании в честь Николая Константиновича Рериха была установлена мемориальная доска, автор-оформитель — художник С.А.Морозов.

«В гостинице с Н.Рерихом встречались алтайский художник Дмитрий Иванович Кузнецов (1890 – 1980), преподаватель рисования Н.В.Бучерников и другие. Николай Константинович показывал им свои картины, рассказывал о путешествии, о пройденных им странах. Встречи были неоднократными, произвели на Д.И.Кузнецова громадное впечатление. Рерих со своими спутниками ознакомился с краеведческим музеем, размещавшимся тогда в Доме культуры (теперь — драмтеатре), осматривал окрестности города, хотел съездить к месту слияния Катуни и Бии. Придавал этому месту большое значение.

Впоследствии, уже возвращаясь с Горного Алтая, Рерих вновь останавливался в Бийске в ожидании парохода в Барнаул и Новониколаевск. Опять были встречи с художниками, с Д.И.Кузнецовым. Николай Константинович показывал им свои алтайские этюды, в их числе этюд "Катунь"»⁴.

 

Уймонская степь, куда направлялась экспедиция, расположена на высоте 1000 м над уровнем моря и закрыта со всех сторон горами. С запада на восток она простирается на 30 км, с севера на юг — на 8–12 км. С севера долину закрывает Теректинский хребет, средняя высота которого составляет 2500 м; с юга её обрамляет Катунский хребет. Долину пересекает река Катунь таким образом, что сама долина находится преимущественно на левой стороне реки. На западе в Катунь впадает её главный приток — речка Кокса, по имени которой назван районный посёлок Усть-Кокса. В Усть-Коксинском районе сосредоточено 80% всех ледников Алтая, они дают начало многочисленным речкам, формирующим крупнейшую реку Горного Алтая — Катунь. Реки Катунь и Кокса, протекая по району, делят его на три долины — Абайскую, Уймонскую и Катандинскую.

Уймонскую долину издревле населяли коренные жители из племён тодошей и кыпчагов, русские стали селиться на Алтае с конца XVII века. Сюда приходили разные потоки переселенцев: спасались от притеснений и непосильного труда беглые крестьяне, приписанные к демидовским заводам и рудникам, а также другие беженцы из бывших кабинетских земель Кузбасса. «Кабинетских» — потому что земли в Алтайском и Кузнецком округах некогда принадлежали «Кабинету её Величества Екатерине Второй», отсюда и название. Здесь селились искатели Беловодья — страны счастья и благоденствия. Понимая, что им не найти сказочной страны, скитальцы останавливались в долине, основывая новые заимки, выселки и мелкие деревеньки.

Основное население Уймонской степи составляли раскольники, 300 лет назад бежавшие от реформ Петра Первого и митрополита Никона, чтобы сохранить свою веру, старорусский быт и уклад. Ушли сначала за реку Керженец, откуда и получили название «кержаки»; не найдя там спасения, они двинулись далее в Сибирь и на Алтай. Не возражая против названия «кержаки», о себе они до сих пор говорят: «стариковские мы», что означает «люди стариковской веры».

Для жителей этих мест основным занятием являлось скотоводство и хлебопашество. «До революции хлеб из Уймонской долины доставляли к царскому столу. Алтайские земли оставались вотчиной императорского двора. И масло из горных долин, и альпийский мёд, и орех кедровый — всё, чем богат Алтай, попадало в Зимний дворец»⁵.

В Уймонской долине находится древнейшее село Алтая — Верхний Уймон. Всего тогда в долине было вдоволь, всего уйма. Отсюда, говорят, и название села: Уймон. Но «единого мнения на этот счёт до сих пор нет. Одни переводят название долины как "шея коровы", другие предлагают более простой перевод: "коровья кишка". Но алтайские сказители и мудрецы не соглашаются с простыми объяснениями и переводят слово "оймон" как "десять моих мудростей", и в этом названии слышатся отзвуки неведомых знаний, за которыми ходили на Беловодье»⁶. Этот поэтичный перевод нам тоже кажется ближе к истине.

 

Зинаида Григорьевна Фосдик записывает в дневнике, что в Бийске они «наняли возниц, четыре брички, упаковывали вещи... (...) Е.И.[Рерих] не понравился возница Едоков, сказала, что у нас с ним будут неприятности, умоляла нас оставить его и взять других лошадей, возницу и брички. Мы не послушались, но слова её, как всегда, оказались пророческими: в пути мы всё время подвергались опасности из-за Едокова»⁷.

Из Бийска экспедиция выехала 1 августа. Путь лежал через сёла Красный Яр, Алтайское, Баранчи, Таурак, Мариинское, Чёрный Ануй, Усть-Кан, Кырлык, Абай, Юстик. Н.К.Рерих, Ю.Н.Рерих и М.М.Лихтман ехали верхом. Добирались семеро суток. С Едоковым через несколько дней пришлось всё-таки расстаться, дорога была плохая, ломались подводы. Зинаида Григорьевна пишет об этих днях: «Ночью в тумане была опасная переправа через Синий Яр и Громотуху. Всё время лил сильный дождь, продолжавшийся четыре дня. Наш багаж превратился Бог знает во что, весь вымок и разбух, кожаные чемоданы намокли и стали краситься. (...) Поздно ночью, промокнув до костей, приехали в Усть-Коксу. Переночевали в конторе Госторга. (...) Наутро, несмотря на сильный дождь, выехали в Верхний Уймон, с трудом переправились на пароме. Морис, Юрий и возница толкали паром. Переправились через Катунь и в одиннадцать утра были уже в Верхнем Уймоне. Лил сильный дождь, удалось снять два дома, очень хороших: один для Рерихов, другой для нас. Прелестное место, чистое. Примечательно, что во всех деревнях очень чисто и нет насекомых. Сейчас мы остановились у кержаков. В общем ехали семь дней по опасным и почти непроезжим дорогам. Геген сказал — и очень правильно, — что на пути к Шамбале должны быть препятствия»⁸.

Трудная дорога не затмила красот Алтая. Художник записывает в путевом дневнике: «А когда перешли Эдигол, расстилалась перед нами ширь Алтая. Зацвела всеми красками зелёных и синих переливов. Забелела дальними снегами. Стояла трава и цветы в рост всадника. И даже коней здесь не найдёшь. Такого травного убора нигде не видали»⁹.

Даже в плохую погоду Рериха очаровала Катунь: «Шамбатион-река стремительно катит по порогам и камням. Кто не пострашится, перейдёт её. (...) Катит камни — катунь настоящая...»¹⁰

«Катун» — по-тюркски «женщина». У алтайцев есть легенда: злые духи скал разлучили красавицу Катунь с её женихом Бием, другой рекой Алтая. Высокие горы и хребты взгромоздили они между влюблёнными. Но устремлённые друг к другу Катунь и Бий преодолели все преграды и за пределами гор, на равнине, соединились вместе, образовав реку Обь, которая знаменовала их победу.

В дневнике Рериха «Алтай — Гималаи» читаем: «Приветлива Катунь. Звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны зелёные травы и кедры. Кто сказал, что жесток и неприступен Алтай? Чьё сердце убоялось суровой мощи и красоты?»¹¹

Прибыв в Верхний Уймон, Рерихи расположились в знаменитом на всю округу доме Варфоломея Семёновича Атаманова, односельчане называли его Вахрамеем. Он являлся патриархом многочисленного семейства, владельцем двухэтажного дома, пасеки и кузни. В хозяйстве его имелись также стада овец, коров и лошадей до 300 голов. «Жена была алтайкой. Он уважал её, старался помогать ей в работе»¹². По рассказам и рекомендациям Рерих знал этого крестьянина как удивительного и широко одарённого человека. Неизвестно, какое образование он получил, скорее всего был самоучкой, одним из тех самородков, какими по праву гордится Россия. У Атаманова была хорошая библиотека, он выписывал из Барнаула книги по медицине, лечил всю округу, правил кости, принимал роды. Известен случай, когда он сам сделал «кесарево сечение» одной из алтайских рожениц.

Вахрамей Семёнович знал лечебные травы, его библиотека на верхнем этаже дома, где он принимал больных, была увешана пучками целебных растений, в знании которых ему не было равных: к нему для консультаций приезжали специалисты по ботанике даже из Москвы.

Общаясь с Атамановым, Рерих видел в нём черты Пантелеймона-Целителя: «Он [Вахрамей], по завету мудрых, ничему не удивляется; он знает и руды, знает и маралов, знает и пчёлок, а главное и заветное — знает он травки и цветики. Это уже неоспоримо. И не только он знает, как и где растут цветики и где затаились коренья, но он любит их и любуется ими. И до самой седой бороды, набрав целый ворох многоцветных трав, он просветляется ликом, и гладит их, и ласково приговаривает о их полезности. Это уже Пантелеймон Целитель, не тёмное ведовство, но опытное знание»¹³.

Атаманов, как лучший знаток потаённых троп Алтая, водил по горам и долинам Прикатунья экспедиции учёных и художников, таких как профессора Томского университета, исследователя Алтая Сапожникова, инженера-геолога Падурова, знаменитого алтайского художника Гуркина и других. В доме Атаманова была картина Гуркина — горная река, и по жёрдочке проходит через бурный поток охотник-алтаец.

Вахрамей Семёнович был отцом десятерых детей. Одна из его четырёх дочерей, Агафья, взяла на себя бытовые заботы о гостях. Вместе с Рамзаной, прозванным сельчанами «монахом», она исполняла разного рода домашние обязанности: стирала, стряпала, готовила обеды. Рамзана поселился в отдельной избе, что стояла на подворье Атаманова, а супруги Лихтман остановились у одного из соседей — крестьянина Куприяна. До наших дней этот дом не сохранился, но есть предположение, что он находился где-то поблизости, может быть напротив, так как известно, что в первый же день по приезде в Уймон от калитки «ставки» экспедиции до ворот дома Куприяна была вымощена камнями дорожка, чтобы непролазная грязь не мешала Зинаиде Григорьевне и Морису Михайловичу быстрому сообщению с домом Атаманова, где жили Рерихи.

Юрия Николаевича поселили в библиотеку. Вход в неё чадам и домочадцам был строго воспрещён, об этом помнят ещё живые потомки. Когда-то в библиотеке располагалась молельная комната староверов. На одной из её стен — рисунок красной чаши. Рерих записывает в дневнике: «Стоим в бывшей староверской моленной. По стенам ещё видны четырехугольники бывших икон. В светлице рядом написана на стене красная чаша. Откуда? У ворот сидит белый пёс. Пришёл с нами. Откуда?»¹⁴

В комнату напротив библиотеки поселили Елену Ивановну и Николая Константиновича. Когда художник занимался живописью, никто не имел права заходить к нему, кроме Вахрамея Семёновича. Они очень подружились, о многом беседовали. Рерих даже пригласил Атаманова поехать с ними далее в экспедицию в качестве проводника, но тот отказался и проводил их на обратном пути только до Бийска. После окончания экспедиции они переписывались. Известно, что Рерих прислал Атаманову один из зарубежных журналов, в котором была опубликована фотография, где они были вместе запечатлены на фоне алтайских гор. А Атаманов, помимо писем, по просьбе Рериха отправлял из Верхнего Уймона в Индию посылки с семенами лекарственных трав. Старожилы вспоминали, как Вахрамей Семёнович, перебирая травы приговаривал: «Надо, надо послать...» Замечательна и фраза из дневника Николая Константиновича: «Здравствуй, Вахрамей Семёнович! Для тебя на Гималаях Жар-цвет вырос»¹⁵.

Жизнь крестьян интересовала гостей. Их полюбили дети. Николай Константинович катал их на лошади по двору, а Елена Ивановна очень привязалась к внучке Вахрамея Семёновича четырёхлетней Оле, сшила ей вручную красивое платьице, даже просила невестку Атаманова, Марину Карпеевну, отдать ей малышку «в дети». Родители не согласились. «Но уже многие годы спустя сама Ольга Прокопьевна Атаманова об этом сожалела. И старожилы говорили: "Зря не отдали". Её дальнейшая жизнь сложилась тяжело»¹⁶.

В деревне многие дома были расписаны родной сестрой Вахрамея Атаманова — бабушкой Агашевной. В дневниках Рериха она названа «тёткой Еленой». Агашевна расписывала стены, потолки, двери, наличники и скрыни в древнерусском стиле, травяными узорами с фантастическими зверьками. Расписывала и предметы обихода: мебель, прялки, люльки, квашни, бочонки, кубышки, при этом не пользовалась кистями: макала пальчик в охру и рисовала. Готовила краски, отваривая олифу и смешивая её с особыми добавками. Н.К.Рерих называл её «травчатым живописцем». Односельчане очень высоко оценивали работу самодеятельной художницы. Однажды за роспись избы она получила в дар коня! Из воспоминаний старожилов: «Домик Агашевны, который стоял на берегу реки, возле горы, очень украшал село. Домик был под розовой крышей. Снаружи и внутри был окрашен снежно-белой краской с узорами цветов и трав, изображениями птичек и зверей. На окошках — изящная резьба. В одной комнате пол был покрашен под рисунок цветных дорожек, в другой имитировал затейливый персидский ковёр. Всё украшалось с неудержимой фантазией. Домик её был буквально сказочным... Все удивлялись, как она умеет так чудно "красить". И птички, и звери были с характерами — то горделивые, то нахохлившиеся... Её приглашали расписывать избы и в Усть-Коксу, и в Мульту, и в Нижний Уймон»¹⁷.

В настоящее время в Верхнем Уймоне, в Музее старообрядческой культуры, хранится дверь, расписанная Агашевной. В Краевом музее изобразительного искусства есть доски, расписанные этой народной художницей. И красную чашу в бывшей молельной в доме Атаманова также нарисовала она. В Музее Н.К.Рериха в Верхнем Уймоне, который создаётся Сибирским Рериховским Обществом на базе усадьбы Атаманова, имеется одна из досок Агашевны. Как украшение, она вставлялась внутри избы между наличниками парных окон. После реставрации доска будет выставлена в Музее наряду с другими экспонатами.

Агашевна хорошо разбиралась в лечебных травах, слыла «письменной искусницей»: всей деревне письма писала, но не в прозе, а в форме «сердечного стихотворного послания», длинного и талантливого. «Наденет очки в чёрной оправе, наклонится над бумагой и начнёт выводить самодельным гусиным пером ровные, аккуратные строчки. Чернила делала сама из берёзовой чаги. А написанные строчки посыпала золой — вместо промокашки. В верхнем краю мудрила заставку, то узорчато-травяную, то затейливую с фигурами. Буквицы обязательно были большие в старославянском стиле.

С художником Гуркиным была хорошо знакома»¹⁸.

Старообрядцы несли к ней и древние рукописные книги. Очень бережно она подклеивала переплёт и листы, восстанавливала старославянские буквы. Внучка Вахрамея Атаманова, Мария Васильевна Сошнева, вспоминает: «Я запомнила её в холщовом сарафане, ситцевой рубахе, на голове платок... На боку холщовая сумка, а в ней баночки с красками, кисточки. Запомнила её босой...»¹⁹

Древнее прикладное искусство, одежда привлекали внимание членов экспедиции. Николай Константинович написал этюд девушки в древнерусском наряде. Позировала ему местная черноглазая красавица Варвара Ипатьевна Бочкарёва. Он говорил: «Будет эта девушка в музее». Экспедиция закупала некоторые образцы местной одежды для коллекции, например староверские самотканые опояски, с узорами и письменами. А Юрий Николаевич щеголял по деревне в зелёной коленкоровой рубашке, которую носил навыпуск, перепоясавшись ремешком, «в полном соответствии с модой Верхнего Уймона. Она "была ему мила" настолько, что он просил Агафью Вахрамеевну стирать рубашку "осторожно, чтоб не полиняла, не порвалась", ибо он хотел её "до дому довезти"»²⁰.

Юрий Николаевич снимал на плёнку людей и окружающие горы, говорил сельчанам: «Будете у нас по стенке бегать». Тогда в Уймоне ещё не знали кино. К сожалению, материалы кинохроники погибли во время экспедиции.

Село Верхний Уймон стало стационарной базой, откуда члены экспедиции ежедневно выезжали на конях в горы и окрестные селения. Собирали горные породы, исследовали старинные погребения, изучали местные обычаи и наречия, записывали легенды о Чуди, о Беловодье, о Белом Бурхане и Ойроте.

Рерихи просили крестьян собирать в разных местах особые камни, а женщины в селе шили под них мешочки. Находки оплачивались из специальной шкатулки, сведения о местах сбора записывались, тут же бралась проба и камни сортировались по мешочкам. В наиболее перспективные для открытия залежей места совершались специальные поездки. «Находили свинец, каменный уголь, золото, железо. Руководил геологическими работами Морис Лихтман. Проводник показывал Рерихам заброшенные шахты, бывший асбестовый завод»²¹.

«Почти полных две недели неустанно изо дня в день продолжалась напряжённая работа членов экспедиции. С раннего утра, после лёгкого завтрака, начинались маршруты, пешие или конные, близкие или дальние, строго продуманные по целям... У каждого были свои, строго очерченные обязанности, но выполнялись и общие, когда поездки совершались в полном составе. Определились и пристрастия индивидуальные: Морис Михайлович, помимо занятий минералами и обдумывания проектов экономического сотрудничества, увлёкся записями алтайских народных мелодий; Юрий Николаевич много фотографировал и, очарованный, как и отец, недюжинной личностью Вахрамея Семёновича, эпизод за эпизодом снимал кинокамерой "жизнь его, опыты его и науки", что должно было стать частью большого фильма об Алтае и его жителях; Елена Ивановна в полную силу пользовалась возможностью в дни, свободные от "экскурсирования", спокойно работать над книгою. Она так и запомнилась жителям села: "Возле окна обычно сидела. Всё писала, писала. Не по книгам, а на память писала". Сыну от неё постоянно доставалось: "шутила, мол, он ленивый, дневника писать не хочет".

Наибольшая нагрузка приходилась, между тем, на Николая Константиновича, как на общего координатора действий... А ведь ко всему прочему рука каждую свободную минуту тянулась к этюднику...»²² Рерих «писал этюды везде, никогда не расставаясь с мольбертом. Даже к седлу он прикреплял маленький ящик — этюдник и во время езды на лошади набрасывал красками пейзажи»²³. Известно, что из экспедиции Николай Константинович привёз около 500 работ.

О минеральных богатствах Рерих говорил: «Здешняя местность как вчера родилась. Золотые здешние места». И сожалел: «...Глух и заброшен Алтай...»²⁴ «И не построен ещё город на месте новом»²⁵. Он писал Валентину Булгакову: «...Алтай является не только жемчужиной Сибири, но и жемчужиной Азии. Великое будущее предназначено этому замечательному средоточию...»²⁶

Рерих считал долину между Верхним Уймоном и Катандой местом будущего центра культуры, для которого всё здесь подходило: и богатства природные, и красоты пейзажные, и земли плодородные. Оно виделось ему подходящим для строительства будущего города — Звенигорода.

Рерих предпринимал практические шаги для культурного развития этого района. По воспоминаниям Фёдора Лаптева, в то время работавшего в конторе «Заготпушнина», Н.К.Рерихом были посланы письма из Верхнего Уймона в Москву наркому иностранных дел Чичерину и в Горно-Алтайск председателю облисполкома Алагызову. В них предлагалась реконструкция уже существующих в Горном Алтае заводов и строительство новых, а также начало разработок залежей минерального сырья в отрогах Катунского хребта. Николай Константинович был уверен, что всё это вполне возможно осуществить, тем более что здесь ещё до первой мировой войны была запроектирована железнодорожная ветка «Барнаул — Катанда». Однако этот проект до сих пор так и не осуществлён.

Богатства Уймонской долины заключались не только в рудных залежах. Из собранных экспедицией материалов упоминаются корни маральника, рога марала и струя кабарги. Н.К.Рерих отмечал: «Маральи рога и мускус кабарги до сих пор являются ценным товаром. Нужно исследовать ценные свойства толчёного рога марала. Весенняя кровь, налившая эти мохнатые рога, конечно, напитана сильными отложениями. В чём разница мускуса тибетского марала и алтайской кабарги? Кабарга питается хвоей кедра и лиственницы. Алтайцы жуют хвойную смолу. Все качества мускуса должны быть исследованы»²⁷. Для лечебных целей в Сибири используется мускус алтайской кабарги, а в Тибете — мускус горного барана.

«В большинстве зажиточных хозяйств держали маралов, причём в большом количестве. Панты маралов они отправляли в Монголию и Китай, получая с продажи большие деньги. (...) "Крестьяне говорят, что маралов выгоднее для них держать, чем лошадей, — писал в 1879 году Г.Н.Потанин в очерке "От Кош-Агача до Бийска", — сена они съедают менее лошади, а за рога можно выручить столько, сколько лошадь никогда не заработает. И надо сказать, выгоды от мараловодства столь велики, что уймонцы жертвовали даже пашней, чтобы огородить новые маральники"»²⁸.

Объектом пристального внимания Н.К.Рериха были древности Алтая. Он упоминает в своём дневнике «каменных баб», «оленьи камни», «керексуры» и «кезеры». Оленьи камни — это скалы и камни, загадочные плиты, покрытые древними петроглифами, изображениями оленей с заброшенными на спину рогами с витиевато закрученными отростками. Керексуры — это древние курганы, надмогильные холмы, насыпанные из больших камней, ограждённые каменными столбами или плитами с нанесёнными на них знаками, похожие на кельтские менгиры в Европе. Кезеры — надмогильные памятники Алтая, каменные изваяния. Они настолько хорошо сохранились, что можно даже представить покрой древних одеяний, а также типы оружия. Многие из этих памятников относятся к уйгурской эпохе (X–XIV вв.), имеют надписи, частично прочитанные. Всё это Рерихом было описано и сосчитано.

При почти ежедневных маршрутах по окрестностям и ограниченном времени нечего было и думать о том, чтобы приступить к раскопкам. Речь могла идти лишь о чисто внешнем осмотре памятников, о предварительных оценках их значимости, о сборе сведений, связанных с отношением местных жителей к памятникам старины. Рерих говорил, что «и в доисторическом и в историческом отношении Алтай представляет невскрытую сокровищницу»²⁹. Слова его оказались пророческими. После него было сделано много замечательных открытий, которые поставили Алтай на одно из первых мест по богатству памятников культуры. Самые знаменитые — это Пазырыкские курганы, открытые известным археологом Руденко, раскопки которых были закончены после второй мировой войны, а все экспонаты отправлены в Ленинград, в Эрмитаж, и составляют его гордость. Это произведения скифо-сибирского звериного стиля, о котором Рерих писал, как о наследии высокохудожественных сибирских древностей. Академику Покровскому посчастливилось найти в Верхнем Уймоне древнюю рукопись и ссудный список Максима Грека — знаменитая находка! Здесь было большое собрание рукописей христианского толка, украшенных миниатюрными заставками.

В долине находится множество удивительных пещер, о которых ходят легенды. Старожилы говорят, что по ним можно добраться до самих Гималаев, что есть выходы из трансазиатских подземелий. Из дневника Н.К.Рериха: «Около Чёрного Ануя на Караголе — пещеры. Глубина и протяжение их неизвестны. Есть там кости и надписи. (...) В скалах, стоящих над Кырлыком, чернеют входы в пещеры. Идут пещеры глубоко, конца им не нашли. Здесь также пещеры и тайные ходы — от Тибета через Куэнь-Лунь, через Алтын-Таг, через Турфан; "длинное ухо" знает о тайных ходах! Сколько людей спасались в этих ходах и пещерах! И явь стала сказкой»³⁰.

Уже упоминалось, что в Уймонскую долину со всех сторон стремились искатели Беловодья — священного места, где обитают кроткие и справедливые люди, обладающие уникальными знаниями, нам пока недоступными, живёт там высшая мудрость на спасение всего будущего человечества. Маршрут в Беловодье был известен жителям долины, правда, весьма пространный: «...Пойдёшь между Иртышем и Аргунью. Трудный путь, но коли не затеряешься, то придёшь к солёным озерам. Самое опасное это место. Много людей уже погибло в них. Кто пути не знает, тот пропадёт в озерах или в голодной степи. Но коли выберешь правильное время, то удастся тебе пройти эти болота. И дойдёшь ты до гор Богогорше, а от них пойдёт ещё труднее дорога. Коли осилишь её, придёшь в Кокуши. А затем возьми путь через самый Ергор по особому ходу на конях, к самой снежной стране. А за самыми высокими горами будет священная долина. Там оно и есть, самое Беловодье»³¹.

Трудно было придерживаться пути шириною от Иртыша до Аргуни, но люди всё равно шли по этому маршруту, некоторые возвращались, некоторые пропадали, а кто возвращался — рассказывал другим, что мало преодолеть все физические препятствия, — попасть в Беловодье могут только чистые духом. Подходили они близко к Заповеданной Стране, уже слышали и колокольный звон, и пение петухов, и мычание коров, но напускался туман, и пройти было невозможно. «...Непозванный не дойдёт»³².

Фёкла Семёновна Бочкарёва из рода Атамановых, всю жизнь прожившая в Верхнем Уймоне, так рассказывала о Беловодье в 1982 году: «Надо искать Беловодье, потому что там горячие целебные воды. Да не даётся оно всем, Беловодье. Недостойный, неправедный душой не попадёт туда. Беловодье-то, сказывают, между Бухтармой и Китаем. Широко место-то. Зиновья Харитоновна Соколова, в деревне её все Соколихой звали, с сыновьями (у неё парни были 15–17 лет, да и сама-то немолода была, лет 50 поди было) искали Беловодье, ушли из деревни. Сказывают люди, будто она письмо присылала, да адрес свой не указала. Старики говорили: "Есть оно, Беловодь-то, есть. Добраться туда нелегко, подойдут люди близко-близко, на другом берегу петухи кричат, коровы мычат, а туман-то, туман, синё аж! Застелет всё... Кто не грешный-то, тот и проходил, поди"»³³.

Тот же рассказ про Соколиху слышал и Николай Константинович в 1926 году в Верхнем Уймоне, и он отметил его в своих дневниковых записях.

Жители Уймона были уверены, что Рерихи успели побывать в Беловодье за то короткое время, что жили в селе. Доктор исторических наук В.Е.Ларичев в работе «Н.К.Рерих и сотоварищи в Сибири» приводит рассказ дочери Атаманова — Агафьи Вахрамеевны: «"Они и на Беловодье были! Три дня там гуляли. Идёшь, с одной стороны — горы, с другой — болота. Никто не может доехать. Туман покрывает, только петухи слышны. А им раскрылось. Фотографии показывали оттуда. Василисе скатерть подарили, кому-то рубаху оттуда. Скатерть белая, вышитая чёрными цветами. Шаль белую вязаную. Из Беловодья всё". Нашлись, правда, бородатые скептики, кто захотел сбить с толку Агафью, ядовито спрашивая: "А что ж они на Беловодье-то не остались, коли там были?" Рассказчица, однако, парировала сомневающихся вполне уверенно: "А сам (Н.К.Рерих. — В.Л.) ответил, что и другие страны повидать надо, и многое что сделать"».

«"С каких же пор пошла весть о Беловодье?" — "А пошла весть от калмыков да от монголов. Первоначально они сообщили нашим дедам, которые по старой вере, по благочестию".

Значит, в основе сведений о Беловодье лежит сообщение из буддийского мира. Тот же центр учения жизни перетолкован староверами. Путь между Аргунью и Иртышем ведёт к тому же Тибету»³⁴.

Продолжение следует

 

---

* Продолжение. Начало см. в № 3-2004. По материалам «круглого стола» СибРО 28.03.2004.

¹ З.Г.Фосдик. Мои Учителя. М., 1998. С. 258-259.
² Там же. С. 258.
³ Л.Цесюлевич. Рерих и Алтай // Перед Восходом. № 4, 1995. С. 6.
⁴ Там же.
⁵ Р.П.Кучуганова. Уймонские староверы. Новосибирск, 2000. С. 122.
⁶ Там же. С. 15.
⁷ З.Г.Фосдик. Мои учителя. С. 259.
⁸ Там же. С. 262.
⁹ Н.К.Рерих. Алтай — Гималаи. Рига: Виеда, 1992. С. 280.
¹⁰ Там же. С. 279.
¹¹ Там же. С. 291.
¹² Л.Цесюлевич. Рериховский Вестник. Вып. 4, 1991. Санкт-Петербург — Извара — Барнаул — Горно-Алтайск, 1992. С. 23.
¹³ Н.К.Рерих. Алтай — Гималаи. С. 282-283.
¹⁴ Там же. С. 290.
¹⁵ Там же. С. 283.
¹⁶ Л.Цесюлевич. Рерих и Алтай // Перед Восходом. № 4, 1995. С. 7.
¹⁷ Л.Цесюлевич. Цит. по: Р.П.Кучуганова. Уймонские староверы. С. 49.
¹⁸ Там же. С. 50.
¹⁹ Р.П.Кучуганова. Уймонские староверы. С. 50.
²⁰ В.Е.Ларичев, Е.П.Маточкин. Рерих и Сибирь. Новосибирск, 1993. С. 100.
²¹ Л.Цесюлевич. Рерих и Алтай // Перед Восходом. № 4, 1995. С. 7.
²² В.Е.Ларичев, Е.П.Маточкин. Рерих и Сибирь. С. 126.
²³ Л.Цесюлевич. Рерих и Алтай // Перед Восходом. № 5, 1995. С. 5.
²⁴ Н.К.Рерих. Цветы Мории. Пути благословения. Сердце Азии. Рига: Виеда, 1992. С. 184.
²⁵ Н.К.Рерих. Алтай — Гималаи. С. 279.
²⁶ Л.Цесюлевич. Рерих и Алтай // Перед Восходом. № 4. 1995. С. 8.
²⁷ Н.К.Рерих. Алтай — Гималаи. С. 290.
²⁸ Р.П.Кучуганова. Уймонские староверы. С. 39.
²⁹ Н.К.Рерих. Цветы Мории. Пути благословения. Сердце Азии. С. 186.
³⁰ Н.К.Рерих. Алтай — Гималаи. С. 280-281.
³¹ В.Е.Ларичев, Е.П.Маточкин. Рерих и Сибирь. С. 105.
³² Надземное. 16.
³³ Р.П.Кучуганова. Уймонские староверы. С. 24.
³⁴ Н.К.Рерих. Алтай — Гималаи. С. 281-282.

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: