Рукопись статьи, которая многие годы хранилась в архиве Латвийского Общества Рериха, издательству «Россазия» любезно предоставил председатель Общества Алвилс Хартманис, за что выражаем ему нашу признательность.

Выставка картин Н.К. Рериха в Москве была встречена с исключительным интересом. Прислушиваясь к голосам зрителей, читая восторженные отзывы в книге для посетителей, а также газетные рецензии, видим, что все единодушно отмечают высокое художественное мастерство Рериха, очарованные прежде всего несравнимой колоритностью его полотен. Говорю: «несравнимой», ибо трудно найти даже в мировом искусстве такого художника, который в своей красочной тональности достиг бы такой глубинности и огненности цветовой гаммы, такой убедительности и оптимизма, как, например, Рерих в своих картинах гималайско-тибетской серии.
Но когда посетители начинают обсуждать содержание той или иной композиции, хотя невольно и чисто «интуитивно» увлекаются и сюжетом, задают многочисленные вопросы, начинают дебаты.
Всех поражает необычность колорита, трактовки, тематики. Хотя по большей части представлены гималайские пейзажи, многие как бы в недоумении спрашивают: «Разве бывают горы, отливающие всеми цветами радуги? Разве кто видал горные хребты насыщенных фиолетовых, оранжевых, синих, солнечно-золотистых, а иногда как бы лучезарных тонов? Разве бывают такие деревья — как бы в огненном цветении, — как, например, персиковые и абрикосовые сады в "Гуга Чохане"?»
Сам автор ответил бы: «Да, это всё совершенно реально, всё это есть в природе». Нечто подобное мы могли бы наблюдать, хотя бы на утренней заре или при закате созерцая белоснежные заоблачные вершины кавказских кряжей. Тем более — гималайские вершины, где на всё всегда следует смотреть с гелиоцентрической точки зрения, где солнце (близко к тропикам) каждую вещь в определённый час дня окрашивает в тот или иной цвет световой гаммы. Притом Рерих в большинстве своих пейзажей изображает восход солнца, скорее предрассветный час, который активно связан с жизнью восточных людей, из-за дневной жары встающих очень рано. Этот напитанный необычной бодростью и мощью предутренний час насыщен предчувствием пробуждения великого созидательного биения жизни, когда в долинах среди хребтов ещё сумерки, но гребня горы уже коснулся первый луч и дальнее отражение солнца преображает и всю гамму тонов полумрака склонов, облаков и ещё полусонных предметов. Так солнце насыщает огненным цветом все вещи и даже воздух. Потому и колорит Рериха заимствован из «кладовой солнца», — если смотреть издали, краски его картин как бы «лучезарят», горят, фосфоресцируют каким-то скрытым насыщенным огнём.
Но совсем не надо ехать в горы, чтобы наблюдать эту изумительную симфонию красок. Каждый, кому, например, на заре или на закате солнца удавалось на самолёте подняться на высоту двух или трёх километров и очутиться над густой облачной занавесью, мог быть очарован такой же радужной гаммой, как на картинах Рериха; так же как и тот, кто созерцал исключительную красоту восходов и закатов Заполярья (не говоря уже о самом северном сиянии), когда весь небосвод пламенеет такими сильными изумительными красками, с которыми редко соприкасается обитатель других географических широт.
Особенного мастерства Рерих достигает в передаче голубого цвета. Его синий тон, в сущности, — это гамма бесчисленных тонких полутонов, один выразительнее и привлекательнее другого. Но на его полотнах в радуге жизненного оптимизма расцветают и другие краски. Например, в «Гесэр-Хане» (1941): всадник, народный герой, в боевой готовности, весь напрягший свой лук, посылает стрелу, подобную огненной молнии. От стрелка исходит волна такой пламенной энергии — мощь и устремление к подвигу, которая как бы отражается в пурпурных облаках вечернего зарева, и это увлекает зрителя.
Надо отметить ещё другую характерную черту творчества Рериха: именно музыкальность — не только цветовой гаммы его колорита, но и линий и даже всей композиции. Можно даже говорить о симфоничности построения картин Рериха, ибо иногда создаётся впечатление, что там всё вибрирует, звучит, переливаясь в тончайшие гаммы цветов, контуров, идейных компонентов. Такое впечатление создаётся тем более, что в каждой композиции Рериха чувствуется внутренняя изумительная логика.
Картины Рериха — царство мысли. Всё в них напитано мыслью, всё идейно осмысленно. Как отдельные тона, так и весь цветовой фон картин часто служат у Рериха цели характеристики изображаемой личности, выявления духовной красоты героя-подви­жника. И кажется, не только фигура человека, сидящего в размышлении или несущегося в боевом напряжении на подвиг, но и каждый предмет, будь то скала, облако, самое небо, — что-то говорят. Это может казаться символикой, но скорее это можно определить как великую правду жизни, так как, говоря словами Р. Тагора, самовыражение прекрасного в природе есть великая правда, только каждое сознание воспринимает эту правду красоты по-своему. И разве и сама природа не выражает своей великой правды вечно пульсирующей, активной жизни, постоянно меняя свой «психологический облик», своё «настроение», то окрашиваясь лазурью спокойного трудового дня, то облекаясь в пурпур завершения, то в мрачные бездны непогоды — мятежа и очищения. Рерих просто старался читать в извечной «Голубиной книге» жизни, как это делает каждый великий художник — поборник прекрасного, только по-своему подходящий к письменам сущего.
Истинно многокрасочная палитра Рериха передаёт живую реальную природу с её неисчерпаемым богатством цветовых гамм, энергий, обликов, индивидуальных ощущений человека и его идейных мотивов — во всех их взаимоотношениях и вариациях. Только у Рериха, как мы уже говорили, другой, своеобразный, совсем необычный подход. Он не воспринимает природу фототипично, но его реализм выявляется в том, что он хочет услышать и увидеть в природе такие эстетические звучания и краски, такую правду жизни, какую познал только он сам. Именно Рерих в природе и в пульсирующей жизни услышал те животворящие музыкальные и эволюционные тона, которые может воспринять лишь художник с абсолютным слухом и музыкальной душой. Недаром поэтому некоторые художественные критики отмечали реалистический характер его искусства.
Что же является компонентом художественной мысли Рериха?
Прежде всего, повторим ещё раз, его великая жизненная правда. Рерих отнюдь не уводит от жизни, как это может казаться кому-то, видевшему его горные пейзажи. Наоборот: Гималаи для Рериха — живой организм, и под спокойной неподвижной гармонией вершин чувствуется трепет или пульс жизни, даже как бы зов к более гармоничным, творчески преображённым её формам. Само пространство картин Рериха словно насыщено, наполнено мириадами космических лучей и энергий, всё в нём будто тянется ввысь к очищающим жизнедательным лучам восходящего солнца. Потому даже гималайские виды Рериха дают зрителю, одновременно с радостью созерцания красоты, и динамику оптимизма и мужество, устремление в будущее, беспредельное утверждение и веру в прогресс человека, даже можно сказать — зарождают в нём искру подвига.
Тем более в жанровых картинах Рериха ощущается великое биение подвига жизни.
«Помни» — никто не пройдёт равнодушным мимо этой изумительной по силе картины, каждый старается найти в ней толкование, более близкое своей душе. На величественном фоне Гималайских хребтов, в тот час, когда внизу всё ещё окутано тёмно-фиолетовым туманом, а гребни гор уже озарены обновляющей лаской предрассветного луча, — стоит всадник; расставаясь с горными высотами для подвига жизни, он в последний раз с тоской оглядывается, — возможно, что он слышит напутствие своей матери: «Иди, борись, созидай, только не забывай о горах — своей Родине, всю свою жизнь носи память о них в своём сердце, устремляясь к своей заветной цели».
Истинно: есть и среди людей «горные души», которые в вечном горении, стремлении, в непрестанном подвиге строительства отдают себя лучшему будущему своего народа, — они живут как бы на высотах своей мечты — Народного Блага. А есть и люди, для которых горы — нечто чуждое, непонятное, которые даже боятся гор, — но смогут ли они устоять и на «горных тропах» самоотверженного строительства жизни?
Унести память о горах с собой в жизненную борьбу, страдания, удачи и неудачи — отнюдь не означает потерять эту гармонию гор, то есть дисциплину духа, культурность и непреклонное мужество, а наоборот — проявить нравственную дисциплину в каждом своём поступке.
С вершины человек подходит как бы объективнее ко всему, видит всё как «на ладони». Так и в картинах Рериха иногда чувствуется космичность, беспредельная даль, будто сам автор поднялся над нашей планетой и любуется ею: как она прекрасна и полна эволюционных возможностей, она является «аэродромом» к дальним мирам, к космическому пространству. А сам он пламенно желает помочь преображению нашей земли в царство мира, справедливости и строительства гармонии.
О том, что Рерих не остаётся только мечтателем, говорит его динамичная культурно-организационная деятельность, созданные им музеи и институты, проведённые им научные экспедиции по Тибету и Монголии, наконец, также десятки художественно-научных книг. За границей Рерих был популярен и как поборник мира.
Как известно, Пакт Мира Рериха был принят в 1954 году ООН, а в 1956 году ратифицирован и Советским Союзом. Рерих — в вечной творческой динамике, весь в неудержимом движении вперёд, он никогда и нигде не проходил мимо современной жизни, он болел и радовался всему прогрессивному в мире, особенно на своей Родине. Но он шёл по живой жизни, сохраняя в себе горную душу художника-мыслителя.
Мало представлен на нашей выставке, к сожалению, жанр. Мы уже упоминали о «Гесэр-Хане» — герое, пламенный подвиг которого устремлён на помощь народу. Там же «Настасья Микулична» — русская женщина-богатырь, которая из алых пламён зарева мятежного прошлого на тяжёлом коне подымается в гору, где всё уже дышит спокойствием весеннего строительства. Там же «Огни на Ганге», где девочка звёздной ночью пускает по реке зажжённые «плошки» — свои мечты — добрые мысли на помощь неизвестным друзьям. Или же «Сострадание» — преисполненный жалости отшельник закрывает рукой ищущую у него спасения лань, и стрела охотника вонзается в его руку.
Или же серия картин, зовущих в Будущее. «Шёпоты пустынь» — тёмно-синей ночью путники-тибетцы у костра ведут вдохновенную беседу о наступающей Новой Эре. «Держательница мира» — символ женщины, матери нового человечества, несущей в руке Сокровище Мира — дар духовного обновления человечества. Также и «Красные кони» (символ Новой Эры), и «Ждущая», и «Мощь пещер» и прочие, из которых каждая по-своему увлекает зрителя в светлое Будущее. Даже в изображениях событий из мира легенд, на фоне прошлого, чувствуются аналогии с настоящим или устремление в грядущее. Знаменательно, что свой «Поход Игоря» Рерих создал в 1941 году, в дни мировой войны. Нельзя не заметить также величественную картину «Сантана», или «Река жизни», символизирующую путь и законы человеческой жизни.
Судить по данной небольшой выставке обо всём Рерихе означало бы только сузить представление о нём. Чтобы оно было полным, надо было бы ближе познакомиться со всем его художественным наследием, охватывающим свыше 3000 картин и этюдов*, разбросанных по всему миру. Даже беглое знакомство с ними хотя бы по репродукциям покажет, что творческий путь Рериха (как и его деятельность писателя и культурного труженика) — это утверждение широчайших горизонтов культуры и строительства жизни.
Последние два десятилетия своей жизни Рерих провёл на Востоке, или в путешествиях — в экспедициях, или в своём Гималайском научном институте в Пенджабе, и понятно, что, помимо славянских мотивов, он отображал преимущественно восточную жизнь: тибетско-гималайские пейзажи, памятники древних культур, народный быт или же образы героев-подвижников, но во всём и через всё — пробуждение Востока, носителя духовных ценностей прошлого для строительства будущего, и вместе с тем — призыв к сотрудничеству всего человечества. Рерих, всегда утверждая, что искусство является принадлежностью всего народа, ставил искусству наивысшую задачу: поднять и объединить народ и человечество.
Искусство должно пробуждать в зрителе наилучшие, высокогуманные чувства, должно вдохновлять на подвиг, говорил художник. Именно таким и является творчество Рериха.