Знаменательно, что многолетние путешествия Рериха совершались по самым труднопроходимым и неизвестным землям, по горным регионам, наиболее отдалённым от нашей индустриальной жизни с её ложными идеалами. Только ответствуя на зов Высших Сил, можно было отправиться в такой путь. Неиссякаемым источником вдохновения художнику послужили эти величайшие горы — резервуары духовной силы и горней красоты, по счастью, не затронутые вредоносным влиянием механической цивилизации. Вот как писал о них сам Рерих: «Когда уже знаете красоты Азии, уже знаете всю насыщенность красок её, и всё-таки они опять поражают, опять возносят чувства. И самое недосягаемое становится возможным»².
Путевые дневники Николая Рериха, повествующие о его экспедиции по Центральной Азии, впоследствии сложились в уникальную книгу «Алтай — Гималаи», восхищающую красотой языка, которым она написана. Когда вы впервые читаете записи, посвящённые Тянь-Шаню, Куэнь-Луню, громадным горным хребтам Алтая, вы совершенно явственно видите и ощущаете красоту этих мест. Если бы не Рерих, нам бы понадобилось не одно тысячелетие, чтобы дорасти до такого восприятия. Проникновенная поэзия этой книги и живопись мастера дали нашему веку то новое чувство красоты, которое когда-то мы получали от Шелли³ и Китса⁴. И эта красота соответствует нашему времени, ибо она приобретена путём героизма и подвига.
Эти мысли, записанные у костра или в бескрайней пустыне, можно по праву назвать живописью в слове. И если бы издатель сопроводил эти красочные повествования соответствующими им репродукциями, мы бы получили образец синтеза красоты, редчайшей в своём роде, как стихи Ли Бо⁵ или оды Шелли и Китса.
В Сиккиме Рерих записывает: «Каждый перевал увенчан красивым мендангом⁶ с колёсами жизни, с рельефами молитв и с нишами седалищ перед ликом зовущих далей. Здесь медитируют ламы и путники. Здесь развеваются знамёна. Здесь каждый ездок приостановит коня»⁷. И мы тотчас же представляем эти необозримые территории и странствующих по ним путников. Словесная живопись Рериха отличается средневековой красотой, напоминающей мир из «Кентерберийских рассказов» Чосера⁸, не имеющий ничего общего с жизнью промышленных, тесно застроенных городов.
Чувство Рериха, что величайшие горы мира полны заповедных тайн, является самым возвышенным в западной художественной литературе. Я не знаю ни одного творца, кто бы так же воспринимал горы, за исключением лишь нескольких китайских художников. Духовный слух Рериха улавливает торжественные песни этих высочайших вершин. Алтайские горы, которые он так горячо любит за их первозданную северную красоту, за могучие кедры и чистые родники, он называет «самыми синими, самыми звонкими».
Когда же художник упоминает голубую гряду Куэнь-Луня, мы испытываем восторженный трепет, потому что таким слогом не писал ещё никто и никогда. «А за Белухой покажется милый сердцу хребет Куэнь-Луня, а за ним — "Гора божественной владычицы"...»⁹ Так иносказательно Рерих приоткрывает нам в своих дневниках то сокровенное, что он слышал в храмах или вечерами у костра; те тайны, которые многие народы издавна связывают со священными вершинами Кайлас, Мориа, Меру, Алтайскими горами. Автор завершает свои рассуждения прекрасными словами: «Пришла пора просветления Азии»¹⁰...
Восхищаясь вновь и вновь сказочной грядой Куэнь-Луня, Рерих говорит: «Яркое солнце напомнило замёрзшие фьорды Норвегии или голубую сказку зимней Ладоги. Но здесь всё шире и мощнее. Перед нами вдали горы, испещрённые белыми контурами, как на старых китайских пейзажах»¹¹. А поутру взгляд художника приковывают «кристально-синие горы востока» и «сапфировые предгорья Гималаев»¹².
Рерих обладает глубокими врождёнными знаниями о древних религиях, буддизме, ламаизме и тибетских традициях. Он относится с сочувственным пониманием ко всему, что происходит в этих далёких регионах, ибо он не отделяет себя от них. Его зоркому глазу открывается сияющее великолепие древних твердынь Ладака: «Те, кто строил Ламаюру и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники, на турмалиновых песках. (...) Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою»¹³.
Это описание заключает в себе и исторический смысл. Оно как бы определяет переломный момент нашей истории, поскольку утверждает совершенную красоту Азии. И Николай Рерих стал первым, кто ближе всех подошёл к суждённой Новой эпохе возрождения. Никто до него не говорил о великолепии Азии так много, и именно Красота всегда привлекает художника; он знает, что это и есть то единственное, что не имеет конца.
В Сиккиме художник посещает горные монастыри; в мощном крещендо звучат их названия — Чаконг, Пемайанцзе, Ринченпонг, Санга Челлинг, Далинг, Ташидинг. За сорок миль они уже открываются взору! Рерих отмечает сказочную красоту этих мест, обвеянных «персиковым, розовым цветом и усыпанных орхидеями и дикими пионами»¹⁴, где «серебром звучат гонги и колокольчики на заре утра и вечера, когда высокие токи напряжены»¹⁵.
Эти описания возвращают нас к мысли о том, что именно горы сберегли духовные сокровища Азии. В отличие от Запада, культура которого в основном развивается в условиях больших городов, Азия совершенствует свои искусства, религию, философию и поэзию среди гор. И в результате жизнь Запада стала почти полностью интеллектуальной, прозаичной и механической, в то время как в Азии в целом сохранился духовный уклад, основанный на искусстве.
Исследуя эти неизвестные территории и открывая красоту местных традиций, Рерих ко времени дал нам нечто гораздо более ценное, чем когда-то Марко Поло¹⁶. Даже в нескольких словах ему удаётся создать картину, достойную сравнения с произведениями лучших голландских мастеров: «В Маульбеке мы побывали в типичном тибетском доме старого уклада. (...) С балконов — прекрасный вид со всеми горами и фантастикой песчаных изваяний. Тихие горницы. На полу, около двери, девушка выжимает растительное масло для лампад. За спиной у неё шкура яка, на голове тяжёлый убор из бирюзы»¹⁷. Здесь мы видим тибетского Вермеера в далёкой местности, где, возможно, не бывал ни один белый человек.
И научная работа Рериха во время Центрально-Азиатской экспедиции, и его живопись, и исследования легенд и искусства Азии, да и, можно сказать, все его дела отличаются уникальным качеством — одухотворённостью. Думается, ни один другой исследователь не проявил бы именно это качество. Многие считали бы своим долгом собирать информацию, вести научные наблюдения и соответствовать исключительно современному научному направлению, часто бесплодному и тщеславному во многих его аспектах...
Рерих несомненно прав, утверждая глубокое значение искусства в нашей жизни, ибо это та единственная сила, которая может искоренить несовершенства, порождённые повсеместной механизацией и утилитарными и коммерческими идеалами XIX века.
Искусство Рериха и мир гор — если мы к ним небезразличны — дарят нам бесконечное чувство радости и устремляют к духовным вершинам. И если мы тщательно изучим живопись Николая Рериха, поймём его глубокие сочинения и примем его чудесные открытия в области тончайших энергий, служащих основой всей жизни, мы найдём в них самое сильное противоядие от всех худших зол нашей механической цивилизации и всей тьмы, нависшей над миром...
Николай Рерих утончённо воспринимает красоту Азии, и это очень редкое качество. Сочетая в себе и художника, и поэта, Рерих повсюду замечает прекрасное; и даже когда он ведёт свой караван чуть севернее Тянь-Шаня через регионы, кишащие бандитами, он восхищается красотой диких пионов на фоне синих снеговых гор и хризопразами взгорий¹⁸ Джунгарии. Эти сравнения напоминают строки древнекитайского поэта:

Уж с гор сошли снега;
весна идёт —
Прекрасна и чиста её лазурь
на фоне потемнелой бронзы улиц¹⁹.

  Краткие словесные зарисовки Рериха написаны в духе китайской поэзии и напоминают слог Ду Фу, Ли Бо, Лу Ю. «Кукушка отсчитывает долгую жизнь. На лужайке расстелены белые полотна и кипит самовар. (...) Глазки фиалок и бело-жёлтые нарциссы ткут пёстрый ковёр. (...) Вереница бурлаков ведёт крытые лодки... По широкой дороге тянутся волы и скрипят колёса. Трёхсотлетние чинары и высокие тополя оберегают пути»²⁰ — эта миниатюра, наполовину персидская, наполовину китайская, всецело проникнута красотой Азии! Приготовляясь пересечь великую пустыню, Рерих говорит нам: «Рано зажигаются звёзды. К востоку неугасно горит тройное светило Ориона. По всем учениям проходит это поражающее созвездие»²¹. И мы опять вспоминаем известные строки древнекитайского поэта:

Вдали мерцает тусклый-тусклый огонёк —
восходит Солнце.
И звёзды выстроились в ряд
чуть западнее от Пяти ворот²².

Можно сказать, что путевые дневники Рериха передают нам необыкновенную поэтичную атмосферу, которой проникнуты высокогорные регионы и их первозданная природа, дарят нам ощущение тайны бытия и красоту, учат тонкому восприятию красок окружающего мира, в общем, дают всё то, чего нам так не хватает, приобщая нас таким образом к великой духовной благодати...
Именно глубокая связь Николая Рериха с Азией будущего делает все его труды такими насущными и необычайно интересными. Он трепетно ожидает наступления Новой Эпохи, Благодатного Века, и прихода Майтрейи, в который он верит так же твёрдо, как и любой азиат. И это, несомненно, случится. Накопленные духовные силы Азии огромны, и, как только они пробудятся к новой жизни, они вовлекут весь мир в свою орбиту.
«Если походы крестоносцев дали целую эпоху, то, конечно, эпоха Майтрейи в тысячу раз значительнее» — так говорит Николай Рерих²³. Он утверждает, что Культура не есть отвлечённое понятие, далёкое от жизни; она всеобъемлюща и полна той красоты, которую знали в каменном веке. Внутреннему взору художника открываются огромные пространства, от глубокой древности до грядущего века Майтрейи, который, по словам мастера, станет периодом великолепного искусства, строительства и мира во всём мире.
В основе всех трудов Николая Рериха лежит его несломимая вера в силу Красоты, в её способность переплавить зло в добро. И это очень сближает его с Платоном и ещё сильнее с древними китайцами, которые, похоже, намного глубже постигли мощь Красоты, чем греки. И когда Рерих говорит нам, что «Культура и достижение государств строились Красотою»²⁴, мы понимаем, что на искусство всех времён он смотрел с большой любовью и сочувствием, и потому ничто не ускользнуло от его внимания...
  Во всех своих статьях и очерках, посвящённых искусству, религии и образованию, Рерих утверждает почитание живого духа, а не мёртвой буквы;и именно это делает его «живым человеком» и ставит его в авангард всех духовных движений нашего времени. Мастер утончённо воспринимает искусство и знает о превосходстве созидательного творчества. «Что за прекрасное слово — "творчество"! На всех языках оно звучит призывно и убедительно. По-своему оно говорит о чём-то потенциально возможном, о чём-то ликующем и непреложном. Настолько мощно и прекрасно это слово — "творчество", что перед его лицом забываются все условные препятствия. Люди радуются этому слову как символу продвижения. Власть творчества покрывает все нашёптывания ограниченного ума о правилах, о материалах, обо всём, что отвечает запрещающему слову "нельзя". Для творчества всё возможно. Оно ведёт за собой человечество. Творчество — знамя молодости. Творчество — прогресс. Творчество — господство новых возможностей. Творчество — мирная победа над застоем и хаосом. В творчестве уже заложено продвижение. Творчество есть выражение фундаментальных законов Вселенной. Иными словами, в творчестве выражена Красота»²⁵.
Эти высказывания Рериха звучат нотой непреложности и оптимизма и напоминают литературные сочинения Эмерсона²⁶, полные свежести предутреннего часа.
Невозможно переоценить значительную роль Николая Рериха в современном мире. Во всех своих трудах — в картинах, стихах, прозаических произведениях, посланиях, созданных им образовательных учреждениях и культурных организациях, Пакте Мира — художник, полный огненного устремления сделать мир лучше, говорит о самом насущном и важном для данного момента...
Рериху присуща почти шекспировская вера во врождённую доброту человеческого сердца. «Общая всем векам и народам человечность всё-таки неистребима. Какими бы наркотиками, алкоголем и никотином ни убивать её, она всё-таки как-то и где-то может быть пробуждена»²⁷. Именно на этом «сердечном фундаменте», как предвидит художник, и будет построено будущее. Ибо среди тёмной ненависти, порождённой политическими и сектантскими убеждениями, неугасимо светит лучезарный лотос сердца, подобно тому как ослепительная красота весны рассеивает мрак обречённых заводских территорий. Таким же источником света служит и искусство, выражающее неуклонное стремление Природы к Красоте. И когда мы видим огненные цвета на апрельских деревьях, мы соприкасаемся с тем же духом Красоты, которым проникнуты работы Огаты Корина²⁸ или Николая Рериха. Рерих в своей многогранной деятельности показывает нам, что и теплота сердца, и стремление к миру, и созидательная сила искусства, и красота Природы являются лучами единого незримого Солнца.
Как художник Рерих уникален тем, что прозрел будущность Азии и осознал те благотворные энергии, которые сосредоточены вокруг великого имени Майтрейи. Художника неудержимо влечёт не столько внешняя красота гор, сколько их дух. Мастер видит горы не одними лишь телесными глазами. Изображая увенчанную белыми льдами, сверкающую гряду Тангла, лежащую у врат Тибета, Рерих передаёт и её духовный облик; и нам представляется, как белоснежные острия горных куполов уходят в неоглядную высь, проникая в Заповедную небесную Обитель. А его знаменитая Гора Пяти Сокровищ, величественная Канченджанга, возвышающаяся над всеми земными мыслями, предстаёт перед нами Твердыней духа и служит точным выражением Махаяны. Художнику удаётся отразить всё это в своих полотнах благодаря тому, что он глубоко осознаёт сокровенные тайны, хранимые в этих высоких регионах. «Все Учителя путешествовали по горам. Самые высокие знания, самые вдохновенные песни, самые высшие звуки и цвета создаются в горах. На самых высоких горах находится Высшее. Самые высокие горы стоят как свидетели Великой Реальности»²⁹.
Мощные гималайские громады кисти Рериха излучают нечто неземное, и даже свет на вершинах гор написан столь необычно, как будто бы он исходит не от Солнца, а от неведомой далёкой звезды.
В некоторых своих работах мастер искусно передаёт дух глубокой древности. Например, в картине, изображающей Кайлас, священную гору Тибета, оттенки морской зелени напоминают переливающиеся краски античного нефрита и чувствуется необычайно торжественная атмосфера.
Рериха отчасти можно сравнить с великими китайскими мастерами гор — он также постиг многие сокровенные тайны Вселенной, её великие законы, но одним качеством он сильно отличается от своих предшественников, а именно — искусным владением цветом. Китайцы предпочитали монохромные оттенки, абстрактный характер которых способствует передаче духовной реальности. И мы могли бы предположить, что яркие цвета Рериха отражают физический аспект вещей, а не их внутреннюю сущность или то, как мы их воспринимаем. Однако те, кто имел духовные видения, оставляли свидетельства о впечатляющей красоте и интенсивности цвета в высоких сферах, и в то же время образы и формы, которые вспыхивали перед внутренним взором провидцев, часто, по их словам, напоминали земные. Таковы и прозрения Николая Рериха. Он не избегает внешнего мира.
«...Не будем говорить и против реализма. Ведь реализм есть стремление к действительности»³⁰, — говорит нам художник. Вместо того чтобы погружаться в мир символов и абстракций, он отражает духовную реальность жизни и природы путём со­здания совершенной гармонии формы и цвета. И поскольку он смотрит на этот мир из высоких духовных сфер, его работы обретают уникальное качество — неземную светоносность красок.
Если мы хотим провести параллель с работами такого рода, мы должны вспомнить Данте, величайшего художника среди поэтов. Цвета, описываемые Данте, — чистые и светлые: «Живые искры... как яхонты в оправе золотой»³¹. В своих произведениях итальянский поэт воспевает, прежде всего, утончённую красоту света, озаряющего и высокие земные сферы, и надземные миры. Это сближает его с Николаем Рерихом. Как и Данте, Рерих — великий провидец, он постоянно устремлён к духовным сферам, и чем выше он поднимается, тем яснее он видит, что всё сущее пронизано ярчайшим светом. Именно благодаря высокой духовности самого Рериха его горы сияют огненными красками, словно лепестки огромных цветов. Эти горные твердыни, непостижимые в своём величии, словно стражи, стоящие у края пропасти, радуют глаз чистым кобальтом; эти мощные стены, поддерживающие крышу мира, восхищают «отрадным цветом восточного сапфира», как определял такие оттенки Данте³². Гряда за грядою, отрог за отрогом возвышаются горы всех оттенков синего, от светло-сизого до глубокого сапфирового, — музыка в красках, достигшая кульминации. Мы не знаем, кто посеял зёрна этих расцветших творений, возможно огонь Солнца, огонь Космоса или огонь духа, но все картины Рериха, подобно произведениям Данте, служат выражением fiamma viva — живого пламени. Это свидетельствует о постепенном возвращении мира к вершинам сознания, к той духовной сфере, именуемой обителью света и цвета. Как говорит сам Рерих, «через цвет звучит приказ будущего. Всё серое, чёрное и мрачное, туманное уже достаточно затемняло человеческое сознание. Каждый должен снова подумать о ярких блестящих оттенках, которые всегда знаменуют эпоху Возрождения»³³.
Рерих в живописи, как Скрябин в музыке, проявил себя выдающимся творцом нашего времени, проложив путь к высоким сферам бытия. Между Рерихом и Скрябиным существует определённое сходство — они оба достигли тех кристально чистых вершин искусства, о которых западный мир стал забывать ещё во времена Данте. Думается, что из всех великих русских композиторов Скрябин в своём творчестве оказался ближе всех к Рериху. В последнее время его не признают на Западе, особенно во Франции, очевидно по причине его истинного величия — его творчество слишком духовно, слишком прогрессивно и слишком светло для широкой публики. Однако будущее покажет, что, как и Николай Рерих, он создал более совершенные формы искусства, превзойдя многих своих современников. Как и Рерих, Скрябин питал глубокий интерес к Востоку и стремился к синтезу всех искусств, погружаясь в науку о звуке и цвете. Он не переставал устремляться в будущее, благодаря чему среди всех современных сочинений его музыка остаётся, пожалуй, самой оригинальной и вдохновенной. Безвременная кончина Скрябина прервала его творческие поиски.
Николай Рерих продолжает постигать мудрость Азии, вследствие чего он соприкоснулся с энергиями, которые намного тоньше и выше, чем магия или научная догма, ибо они являются самим Светом. Рериху удалось достичь многого из того, что предвидел и к чему стремился Скрябин. Когда мы смотрим на уникальные полотна мастера, сияющие напряжённым синим пламенем, мы понимаем, что на Земле вновь вспыхнул божественный огонь Прометея. Его горные твердыни, напоминающие языки пламени, великолепны, как драгоценные адаманты, и отличаются безупречным совершенством формы, сравнимой с дантовскими терцинами. Последние работы Рериха поражают своей универсальностью, в них чувствуется абсолютная истинность. Как Данте и Скрябин, Рерих затрагивает глубочайшие темы, но при этом стиль его живописи полон величавой даосской простоты, присущей Тагору и вообще характерной для Востока...
  Сейчас постепенно формируется новое, более широкое мировоззрение; готический дух прошлого с его городской тьмой постепенно угасает, и наступает эпоха света, эпоха цвета. Самолёты, как гигантские челноки, курсируют по всему миру, приближая это великое время. В гобеленах Космоса, в мире духа, уже видны очертания нового мира, и Николай Рерих, как ни один другой художник нашего времени, чутко уловил его огненные краски. И если мы сумеем оценить глубокие образы, созданные мастером, и воспринять его утончённые цвета, с нами навсегда останется красота его картин, которая не поддаётся никакому объяснению. Такая красота, будучи подлинной, поднимает нас в высшие сферы, где всё едино. Эти уникальные картины, излучающие сияние, присущее цветам или драгоценным камням, выполнены в особой манере некоего «азиатского веронца», манере, для которой характерна незыблемая основательность. Такой стиль присутствует во всём истинно красивом и соответствует понятию классики. Это та красота, которую мы находим в могуществе древних кедров, в лучших достижениях Венеции, в знаменитых французских парках, в торжественных одах Пиндара³⁴, в изящном фарфоре времён династии Мин, в живом ритме шекспировской поэзии, во всеобъемлющих трудах Тагора и во всём, что родственно этим проявлениям красоты, ибо в них выражено высокое состояние духа.
Земля населялась миллионы лет, и много философских систем и религий сменилось за это время; Николай Рерих пришёл в наш мир, чтобы через подлинное искусство и высокие устремления отразить новый аспект Единой Вечной Истины.
Одним из величайших символов Древнего Китая считается дракон-небожитель, и, как гласят предания, «все престолы мира когда-то принадлежали дракону, сыну небесному»³⁵. Он олицетворяет силу духа, грядущие перемены, и, углубляясь в смысл этого символа, мы начинаем понимать, что дух непрестанно обновляется, принимая разные формы, точно так же преобразовываются вечно искусство и жизнь. Но во всей этой бесконечной цепи преемственности культур и верований ценность Красоты остаётся неизменной, как Полярная звезда. Николай Рерих считает целью всей нашей жизни стремление к Красоте и утверждает Беспредельность как единственный путь, ведущий из темницы узких предрассудков к свободе Вечного бытия, и потому он — поистине один из величайших духов нашего времени.

Перевод с англ. Евгении НЕСТЕРОВОЙ

* Фрагменты из книги. Публикуется по изданию: Barnett D. Conlan. Nicholas Roerich a Master of the Mountains. Liberty; Indiana; USA: Flamma: Association for Advancement of Culture, 1938. Начало см.: Восход. 2019, № 10; 2021, № 4; 2022, № 6; 2023, № 10.

---

² Рерих Н.К. Алтай — Гималаи. Новосибирск, 2024. С. 121.
³ Перси Биш Шелли (1792 – 1822) — английский писатель и поэт, один из классиков британского романтизма.
⁴ Джон Китс (1795 – 1821) — английский поэт-романтик.
⁵ Ли Бо (701 – 762/763) — китайский поэт времён династии Тан, принадлежит к числу самых почитаемых поэтов в истории китайской литературы и считается одним из крупнейших мировых
поэтов.
⁶ Менданг — обращённое на восток каменное сооружение на перевале или вершине холма; служит для отшельников и лам местом размышления и созерцания.
⁷ Рерих Н.К. Алтай — Гималаи. С. 73.
⁸ Джефри Чосер (ок. 1340/1345 – 1400) — средневековый английский поэт, «отец английской поэзии». «Кентерберийские рассказы» — сборник историй о паломниках, отправлявшихся на поклонение мощам святых.
⁹ Рерих Н.К. Алтай — Гималаи. С. 377.
¹⁰ Там же. С. 141.
¹¹ Там же. С. 161.
¹² Там же. С. 96; 94.
¹³ Там же. С. 125.
¹⁴ Там же. С. 80.
¹⁵ Там же. С. 85.
¹⁶ Марко Поло (ок. 1254 – 1324) — итальянский купец и путешественник; описал своё путешествие по Азии в «Книге о разнообразии мира».
¹⁷ Рерих Н.К. Алтай — Гималаи. С. 124.
¹⁸ Рерих Н.К. Алтай — Гималаи. С. 345.
¹⁹ Из стихотворения «На улице Небесных врат» китайского поэта Бо Цзюйи (772 – 846).
²⁰ Рерих Н.К. Алтай — Гималаи. С. 91.
²¹ Там же. С. 64.
²² Из стихотворения Бо Цзюйи «Поднимаясь в горы...».
²³ Так в тексте; это цитата из книги «Агни Йога», § 1.
²⁴ Рерих Н.К. Держава Света. Священный Дозор. Рига, 1992. С. 19.
²⁵ Рерих Н.К. Химават. Самара, 1995. С. 89.
²⁶ Ральф Уолдо Эмерсон (1803 – 1882) — один из видных мыслителей и писателей США.
²⁷ Рерих Н.К. Нерушимое. Рига, 1991. С. 123.
²⁸ Огата Корин (Итинодзё Корэтоми) (1658 – 1716) — японский живописец и мастер художественных лаков, керамист.
²⁹ Рерих Н.К. Шамбала. М., 1994. С. 45.
³⁰ Рерих Н.К. О Вечном... М., 1994. С. 120.
³¹ Из «Божественной комедии» Данте Алигьери (пер. М. Лозинского).
³² Из «Божественной комедии».
³³ Цит. по: Князева В.П. Н.К. Рерих. М., 1963. С. 88.
³³ Пиндар (522/518 – 448/438 до н. э.) — один из самых значительных лирических поэтов Древней Греции.
³³ http://www.synologia.ru/a/%D0%9B%D1%83%D0%BD