Журнал: № 12 (320), Декабрь, 2020

Поистине, мы живём в самую чудесную эпоху человечества. И, быть может, будущие поколения сложат легенды о нас, и образы Елены Ивановны и Николая Константиновича будут овеяны бессмертным светом лучей, и тогда бесконечно счастливыми будут считать тех людей, кому выпала возможность реально с ними общаться и сотрудничать.

Рихард Рудзитис¹

На встречах и мероприятиях Сибирского Рериховского Общества за эти годы было представлено немало докладов, слайд-программ, фильмов и выставок, посвящённых Николаю Константиновичу Рериху. В них освещались разные грани его необычайно разносторонней деятельности, и перед нами представал великий художник, учёный — археолог и историк, глубокий знаток искусства, писатель и поэт, организатор и участник грандиозных экспедиций, общественный деятель мирового масштаба, создатель Пакта по защите художественных ценностей, Водитель Культуры.

Сегодня же мы обратимся к воспоминаниям тех, кто был рядом с Николаем Рерихом на разных этапах его жизни, чтобы приблизиться к дорогому Облику, почувствовать, каким был в жизни этот великий дух, пришедший на землю в самый критический момент её существования и озаривший наш предрассветный мрак светом своего сердца.

У Святослава Рериха, младшего сына художника, есть высказывание, которое можно назвать ключевым для понимания Н.К. Рериха как человека. Он говорил: «Когда я думаю о своём отце и вспоминаю своё длительное близкое общение с ним, я вижу, как над всеми его изумительными достижениями и его вкладом в нашу культуру возвышается личность художника, его неповторимая индивидуальность. (...) С огромным трудом можно найти примеры, когда великий художник оказывался ещё более великим человеком. Мне выпало счастье видеть [этот живой пример] в лице моего отца и моей матери. И их светлые образы навсегда останутся для меня источником величайшего вдохновения и величайшего счастья»².

Елена Ивановна Рерих, жена и другиня Н.К. Рериха, как никто другой понимала всё величие, глубину и красоту его духа. Она писала: «Николай Константинович... истинный вождь и действенный строитель, ибо он знает жизненную битву и закаляет сотрудников к принятию этого боя. Он поражатель всего тёмного и невежественного. Иногда кажется, что его мудрость и предвидение неисчерпаемы, и близкие ему могут подтвердить, как он задолго указывал на события, сейчас уже совершившиеся на наших глазах, и на то направление, которое человечество должно будет принять, если не хочет погибнуть в создавшемся смятении»³.

«Жизнь его есть жизнь полного самоотречения, он живёт для великого служения человечеству. Ничто не принадлежит ему, и сам он не принадлежит себе. Терпимость великая — природа его, и, как магнит, притягивает она самых различных людей и группирует их вокруг имени его. Мудрость Учителя есть мудрость его. Если было бы иначе, разве мог бы он быть таким провидцем и так преуспевать в порученных ему делах при таких чудовищных препятствиях, которые воздвигаются тёмными при конце Кали Юги, во время грозно свирепствующего Армагеддона?»⁴

«Истинно, "глаз добрый" полагается им в основу его отношений к людям в стремлении дать всем надежду на преуспеяние и радость творчества. Этот глаз сердца и позволяет ему охватить всю Красоту Творчества Жизни и претворять её в той простоте и ясности... которая отзвучит в чутких сердцах»⁵.

«Николай Константинович — великий дух, кристальной чистоты, ибо иначе он не мог бы пребывать в постоянном Общении с Иерархией Света. И часто он говорит и пишет под Лучом...»⁶

Когда Николай Константинович покинул земной план, Елена Ивановна писала: «...он был истинным наставником и другом человечества. Никто не уходил от него отягощённым, наоборот, он умел облегчить ношу каждого и направить на новый путь, путь устремления и мужественно осознанного труда на общее благо»⁷. «Миссия его переросла планетные размеры, и устремления его уже направлялись в надземные пространства. При современном одичании и уничтожении последних остатков культурных достижений великого прошлого его фигура высилась как напряжённый укор, как последний символ Творца и Певца, зовущего к Красоте Беспредельной, Красоте Вечной»⁸.

И вновь обратимся к словам С.Н. Рериха. Много раз приезжал он в нашу страну и не отказывался ни от одной встречи, чтобы рассказать об отце, поделиться своими воспоминаниями. Он говорил: «Когда оборачиваешься назад и думаешь о Николае Константиновиче, то встаёт перед глазами как бы синтез замечательной и светлой личности. Может быть, это можно было бы выразить словами, что он пришёл в полную меру духовного и интеллектуального озарения и равновесия. Искусство жизни было для Николая Константиновича наивысшим искусством»⁹.

«Добрый и терпеливый, никогда не терявший попусту ни секунды времени, гармонично сочетавший состояние напряжённости и ощущения благожелательства, всегда приносивший пользу людям и всегда думавший о благоденствии окружавших его людей, он как личность являет собой совершенный образец человека, для которого жизнь стала великим подвигом, высоким служением. Всю свою жизнь он щедро дарил свой талант людям, и лишь в отдалённом будущем может быть полностью оценено по-настоящему и понято сделанное им.

Когда я думаю о своём отце, меня переполняет невыразимое чувство любви и уважения к нему за всё то, что он дал и без конца продолжает давать нам. Он был истинным патриотом и горячо любил свою Родину, но он принадлежал всему миру. Весь мир был полем его деятельности. Всё человечество было для него собратьями. Каждая страна представляла для него особый интерес и особое значение. Каждая философия, каждое учение жизни были для него только путём к совершенствованию, а жизнь для него была великими вратами в Будущее»¹⁰.

«В его жизни не было сомнений. Он очень рано определил путь, по которому он всё быстрее и быстрее продвигался к цели. (...) Он смотрел далеко вперёд. И не только смотрел. Он видел...»¹¹ «Его знания были настолько широкими, что трудно найти те уголки, куда не проникал его пытливый ум»¹².
Его отличали «неописуемый размах мысли, прекраснейшие идеалы и нормы жизни. Бесстрашие, желание всем помочь, вера в прекрасное, красоту жизни и пламенное предстояние перед Бесконечностью, великим Единством Жизни»¹³.

С.Н. Рерих вспоминал, что одним из замечательных качеств Николая Константиновича и Елены Ивановны было «активное устремление, которое сказывалось в беспрестанной работе. Их работа менялась, они переходили от одного к другому. Николай Константинович сам считал, что очень хорошо отдыхать в смене труда, не оставляя работу, но просто переходя на какой-то другой план деятельности»¹⁴.

«Мой отец верил, что труд очищает нашу жизнь, что человек должен трудиться и через труд он разрешит свои насущные проблемы и поднимется на следующую ступень эволюции. Сам Николай Константинович был как бы олицетворением этой мысли, потому что он именно всю свою жизнь трудился. День его начинался очень рано — он вставал в пять часов утра и сразу приступал к работе над картинами и записями; если же были другие задания — включался в жизнь текущего дня. Интересно, что Николай Константинович никогда не торопился, не суетился, никогда не повторялся. (...) Он всегда работал в размеренном темпе. Когда он писал (у него был ясный крупный почерк), то писал медленно. Но его мысль была сгармонизирована со скоростью писания так, что он мог дать законченную мысль без каких-либо поправок. Также, когда он писал картины, у него был определённый план. План был основательно разработан, и он ему следовал, никогда не торопясь. Но в результате поспевал сделать гораздо больше, чем другие...

У него, так же как у Елены Ивановны, не было так называемой светской жизни. Их это совершенно не интересовало. Поэтому они не тратили времени на пересуды. Весь день с утра до поздней ночи был занят какой-то полезной работой. Днём были встречи, которые входили в орбиту общественной деятельности Николая Константиновича. Он делал также свои записи, очень любил слушать музыку в перерыве (это его освежало) и затем до позднего вечера продолжал свою работу. (...) Когда он путешествовал в Гималаях, то, конечно, был вынужден отрываться oт налаженной работы. Путешествия физически бывали очень трудными. Когда же он приезжал на какую-нибудь стоянку, пока разбивали лагерь, он немедленно садился записывать свои впечатления. Таким образом, день вообще никогда не был потерян. И благодаря этой замечательной дисциплине жизни он смог оставить нам такое богатое наследие.

Николай Константинович обладал совершенно изумительной памятью: если он что-то услышит или прочитает, то это навсегда оставалось при нём, он мог вспоминать самые сложные тексты; какое-нибудь стихотворение, которому его учили в детстве, он помнил полностью всю жизнь. Это очень помогало ему в работе. Богатая одарённость вместе с дисциплиной жизни, которую он считал необходимой для каждого человека, помогли ему подняться на высшую ступень развития»¹⁵.

С особым чувством говорит Святослав Николаевич о взаимоотношениях отца и матушки: «Сотрудничество Николая Константиновича и Елены Ивановны было редчайшей комбинацией полнозвучного звучания на всех планах. Дополняя друг друга, они как бы сливались в богатейшей гармонии интеллектуального и духовного выражения. ...Знаете, как возрастают наши силы от некоторых контактов, как обогащается и озаряется наш Духовный Мир, как разрешаются, казалось бы, неразрешимые проблемы и всё приобретает совсем особое значение»¹⁶. Главное, отмечает Святослав Николаевич, «у них был этот живой контакт, контакт с более совершенной жизнью, с более совершенными людьми, которые всегда были на нашей Земле. Найти их может только тот, кто готов для этого...»¹⁷

«Николай Константинович всегда думал, что, в конце концов, главная задача жизни — это самоусовершенствование. (...) Он считал, что его творческая жизнь, его искусство — это только пособники самоусовершенствования. Он всегда работал над самим собой прежде всего. Он хотел подняться над тем, кем он был, и закончить свою жизнь более совершенным человеком. Это было кредо его жизни. (...) И в этом он преуспел. Он действительно стал совершенно исключительным человеком — человеком мудрости, замечательных личных качеств»¹⁸ — «тем возвышенным человеком, которого описывал Конфуций...»¹⁹ «Таких людей, как Николай Константинович, я уже никогда больше не встречал. Редко, очень редко они посещают нашу Землю»²⁰.

Воспоминания Владимира Анатольевича Шибаева, около 20 лет служившего секретарём у Н.К. Рериха, добавляют ряд важных штрихов к портрету великого художника. Он писал: «...Николай Константинович и Елена Ивановна вели почти суровую жизнь, но никогда не жаловались на лишения, даже не признавали их, и в доме Рерихов никогда не бывало уныния. ...Я замечал всегда лишь спокойную торжественность во всех их действиях и разговорах и чувство глубокого достоинства по-настоящему выдающихся людей. Это чувство торжественности передавалось от Николая Константиновича собеседнику, будь то скромный человек, ищущий разрешения своих житейских и духовных проблем, или известный представитель общественности, и оно возвышало и облагораживало его»²¹.

«О той громадной роли, которую играла Елена Ивановна в жизни, делах и достижениях Николая Константиновича, следовало бы написать отдельную монографию... Как часто, работая в своей комнате, видел я Николая Константиновича пишущим новую картину в своей мастерской; видел, как он отходил на пару шагов, стоял, что-то обдумывал, а затем шёл наверх позвать Елену Ивановну посмотреть новое произведение и посоветоваться с ней. Николай Константинович высоко ценил и принимал малейшие её советы. Нигде и никогда ни раньше, ни потом я не знал такой согласованности труда и устремлений»²².

Николай Константинович «не требовал ничего для себя лично, довольствовался минимумом удобств и никогда не жаловался даже в самые трудные периоды, ибо он полностью вместил в своём сознании, что препятствия и затруднения для него являются лучшими и ближайшими ступенями к восхождению. (...) И никогда за всё время я не видел Рерихов в роскоши. Николай Константинович считал, что роскошь несоизмерима ни с красотой, ни со знанием; более того, что она — колыбель всякой пошлости, что она разрушает и разлагает истинный ритм жизни, что она всегда была признаком упадка духа и что лишь человеческий эгоизм может считать её заслуженным изобилием»²³.

В.А. Шибаев отмечает, «как в высшей степени щедр был Николай Константинович во всех областях и на всех уровнях жизни. Он был одним из тех редких людей, которые находят радость в даянии, а не получении.

Другое замечательное качество Рериха — он не знал страха, ничего не боялся, не пугался даже самых зловещих и чудовищных явлений жизни. Он считал, что всякий страх в корне основан на невежестве и потому всегда повторял: "Нужно знать, знать, знать!"»²⁴.

О том, как трудился Николай Константинович, В.А. Шибаев говорит, что в своём устремлении к достижению задуманного Рерих «был удивительно постоянен и монолитен. Тогда как столь многие совершенно не понимают ценности времени, Николай Константинович умел трудиться не отступая, не отвлекаясь, непрерывно устремляясь прямо к цели и не уставая, не ослабляя напряжения, пока не достигал задуманного. (...) Ещё одна очень характерная черта Рериха — никогда я не видел его праздным, бездействующим. Отдыхом для него была перемена занятий. В его жизни всё выражалось в постоянном действии. (...)

Во всех сложных и затруднённых обстоятельствах он находил выход и решал быстро, неожиданно эффектно и мудро, проводя более длинную линию. Рерих также придавал большое значение тому, чтобы каждое действие шло искренно, как он выражался, "от чистого сердца".

И, таким образом, — подытоживает В.А. Шибаев, — я видел в нём не только величайшего художника, не только писателя, философа, археолога, блестящего организатора культурных и просветительных учреждений, но и подвижника, постигшего и олицетворившего синтез всех этих многогранных достижений»²⁵.

А вот как описала свою первую встречу с Николаем Константиновичем Зинаида Григорьевна Фосдик, ставшая одной из ближайших и преданнейших его сотрудниц (их встреча произошла в 1920 году в Нью-Йорке): «...он предстал предо мной с искрящимися синими глазами, благородным челом, излучающим какую-то особую доброжелательную силу, его взгляд был проницателен, как будто он мог заглянуть глубоко в душу человека и найти самую её сущность. (...) ...Самой глубокой радостью этого первого вечера нашей встречи было сознание, что я нашла своего Учителя. С первых глубокой мудростью наполненных слов, которые он произнёс, говоря со мной просто и ласково о красоте и труде, я узнала в нём прекрасного вестника, посланного человечеству, чтобы возвысить их сердца и души, помочь искать истинное знание и быть стойкими и бесстрашными в этих поисках»²⁶. Так писала Зинаида Григорьевна вскоре после ухода Н.К. Рериха из жизни в посвящённом ему очерке. С великой благодарностью она говорит о том, как несказанно много дало ей общение с её Учителем: «Как мне выразить немногими словами то, чему он учил меня? Вспоминаю все эти годы, когда я прислушивалась к его глубокой мудрости, в ежедневном контакте с ним училась, как обращаться с другими в столкновениях и скорбях; как прощать, но не идти на компромисс; как чувствовать радость, но так же понимать реальность, не закрывая глаза на неё; как любить красоту, считая её высочайшим выражением человеческого духа; как познавать Великих Учителей... (...)

Он вселял неукротимое мужество и дерзновение для борьбы с препятствиями жизни. Он говорил: "Благословенны препятствия, ими мы растём". Он великодушно хвалил, где был заметен хотя бы небольшой прогресс, побуждая таким образом к ещё большему служению. Радостно он приветствовал добрую душу и замолкал, когда зло давало о себе знать в его присутствии. И этим молчанием человек ощущал зло, когда оно приближалось к нему. Великий строитель, он сводил вместе людей для совместного труда "на общее благо". Сверхчеловечески терпеливый, неутомимый в своём творчестве, которое охватывало такую обширную сферу человеческих стремлений, он учил своих ближних служить культуре и любить радость служения...

Мой Учитель вечно жив. Он учил меня, что нет смерти, нет конца — есть беспредельность. Редкое преимущество мне было дано в этой жизни — встретить Великую Душу, Учителя, и было разрешено стать его ученицей. С невыразимой благодарностью в сердце я стремлюсь идти по его следам. Я знаю, что встречу его опять в вечно текущем потоке жизни»²⁷.

Н.К. Рерих был организатором и участником нескольких крупных экспедиций. Как известно, Центрально-Азиатская экспедиция 1923 – 1928 годов сопровождалась огромными трудностями. Но именно в этих условиях во всём своём величии раскрывалась личность Рериха — как мудрого водителя, провидца, знатока душ человеческих.

Во время путешествия многие участники вели путевые заметки. Познакомимся со страницами дневника Николая Викторовича Кордашевского — полковника, бывшего офицера русской армии, и с записями врача Константина Николаевича Рябинина. Они прошли с экспедицией Н.К. Рериха один из сложнейших участков: путь через Тибет, где путешественники были задержаны и провели на высокогорном плато Чантанг шесть холодных месяцев, что едва не привело экспедицию к гибели.

12 августа 1927 года Н.В. Кордашевский отмечает: «Было бы искушением... путешествовать по Азии, не зная азиатской психологии. И надо отдать справедливость — Н.К. Рерих знает её до тонкостей. Дипломатические способности Николая Константиновича не раз выводили экспедицию из очень трудных положений. Его такт, чутьё и, где нужно, непоколебимая твёрдость»²⁸. В другой записи читаем: «...по распоряжению Николая Константиновича мы строго придерживаемся обычаев страны, что является главным фактором дружественных отношений с туземцами» (17.10.1927).

В дневнике Н.В. Кордашевского встречаются описания некоторых трудных ситуаций. Так, 9 сентября 1927 г. он пишет: «Голубин докладывает, что люди развьючили верблюдов, пьют чай и дальше идти не хотят. (...) Трупы убитых невдалеке. Здесь ещё, так сказать, пахнет порохом — и трусливые монголы попросту боятся идти вперёд. А вдруг засада. (...) И тогда вмешивается в разговор Н.К. Рерих, подъехавший к кучке спорящих, окружённых толпой наших бунтарей. "Они не хотят идти вперёд!" Рерих говорит: "Они должны идти". Хотя монголы не понимают языка, но сама интонация действует на них, и люди расходятся, спешно грузят верблюдов. За всё время похода я никогда не видел, чтобы кто-либо не послушался спокойного и властного слова нашего вождя».

Спустя несколько дней после описанного события путешественники увидели скачущих прямо на них вооружённых всадников. «...Наступила некоторая растерянность в нашей группе, — пишет Н.В. Кордашевский. — (...) И тогда послышался спокойный голос Н.К. Рериха, приказывавший части спешенных людей занять небольшой гребень на плато, а другой, конной, быстрым движением зайти в тыл голокам. Ни один офицер генерального штаба не смог бы лучше разрешить задачи, ни один боевой офицер — распорядиться хладнокровнее перед очевидной возможностью боя. Решение сразу обеспечивало нашу связь с тылом, создавало огневую завесу и прикрытие фланга, а равно давало нам прикрытый отход по реке. Манёвр же конной части создавал опасность для обходящих быть самим взятыми с тыла.

Весь наш манёвр был настолько ясен и противнику, что этим шахматным ходом и в его глазах игра была решена. Так было предупреждено кровопролитное столкновение. (...)

Вечером Николай Константинович лично обходит все посты, он входит во все мелочи, расспрашивает обо всех деталях предполагаемой обороны и осматривает окопы» (13.09.1927).

В дневнике Юрия Рериха, отвечавшего за безопасность экспедиции, мы также находим описание этого нерядового происшествия, в котором распоряжения Н.К. Рериха сыграли решающую роль.

Когда экспедиция продолжила свой путь, полковник сделал такую запись: «Впереди едет Н.К. Рерих. (...) ...Там, внизу, таким маленьким кажется он в группе точно игрушечного каравана. Да и вообще, разве велика физическая оболочка человека — но какой всеобъемлющий дух часто живёт в ней. Дух Рериха! Он велик в этой удивительной, такой своеобразной и яркой личности» (14.09.1927).

Описывая ситуации, случавшиеся во время путешествия, Кордашевский не раз отмечает, с каким поразительным самообладанием встречал Рерих разного рода трудности. «Одно из главных свойств Николая Константиновича — удивительные ровность, спокойствие и выдержка. Всегда приветливый, одинаковый со всеми, он никогда не возвысит голоса, не скажет резкого слова. Он всегда бодр, жизнерадостен...»

15 сентября 1927 г.: «Начинается спуск. Мокрая от талого снега земля. Идти трудно. Все как-то приуныли, устали. Противная сырость пробирает до костей. Николай Константинович угадывает наше настроение. Для каждого находится у него слово ободрения, после которого становится как-то легче. Слово, меняющее течение мыслей и делающее всё окружающее не таким уже мрачным. Сам Рерих точно не чувствует ни усталости, ни промозглой сырости, ни одышки. Одинаково бодрый, приветливый, как всегда, едет он на своём обычном месте — впереди. Особенностью обращения Н.К. Рериха является не шутка, не сладкие слова, а мысль, выраженная просто, без всяких ухищрений, но яркая, ясная и образная».

6 октября 1927 г. на плато Чантанг тибетскими властями экспедиция была задержана, а фактически арестована. Потянулись тягостные дни и месяцы вынужденного стояния.

«Тяжело приходится нам... — пишет Н.В. Кордашевский. — Невыносимо мёрзнут ноги, несмотря ни на какие меры. Н.К. Рерих, ободряя нас, говорит: "Терпение превращается во фризии преданностью и духовным обновлением"» (2.11.1927). «Удивительны энергия и деятельность Николая Константиновича. Он неустанно работает, диктует письма и детально разбирает создавшееся положение с доктором, исполняющим роль его секретаря. Николай Константинович или занят работой, или на воздухе в непрестанном движении. Он во всё вникает, и самая мелочь в лагере выполняется по его личному распоряжению. Он не нервничает, удивительно спокоен и всегда ровен» (3.11.1927). «А надо сказать, что делать эти распоряжения — подчас трудно. При стоянке в пустыне и пассивности тибетских властей всё стоит многого труда и умения. А доклады идут: "нет больше цзампы", "последний фунт соли" или "нет топлива, не на чем готовить обед". Надо указать, откуда достать, когда привезут... Приходит начальник транспорта: "Монголы бунтуют... а Таши ударил старшего". (...) Несколько слов приводят в порядок бунтарей-монголов. Строгий тон Николая Константиновича их немедленно укрощает. При всей этой деятельности — удивительно его спокойствие. Всегда спокойный, доброжелательный. Ни окрика, ни грубого слова. Тибетские власти должны быть дипломатическими приёмами поставлены в необходимость исполнить требование Голубина и достать ещё ячменя. Всё устраивается, приходит в норму без суеты, без крика и как-то незаметно неослабной волей, железной энергией и неустанной деятельностью Н.К. Рериха. (...) В работе Николая Константиновича удивительна быстрота и незыблемость решений, обдуманных заранее и всесторонне. Иногда мудрость его предусматривает события далеко вперёд. (...)

Поздно вечером уходит в свою палатку Николай Константинович, и долго ещё светится там лампа на его рабочем столе. Так течёт работа и жизнь Н.К. Рериха изо дня в день на Чантанге во время стоянки у реки Чунарген» (10.12.1927).

А вот что в те же дни записывает доктор Константин Николаевич Рябинин: «Мы мёрзнем, кашляем; у некоторых из нас ноги как ледяные и болят целый день. Легко представить себе жизнь на морозе и ночь, и день. К тому же мы не знаем, как долго продлится эта пытка — иначе и назвать нельзя — замораживанием нас на Чантанге»²⁹. «...От холода и стеснения от одежды многие из нас испытывают бессонницу. Николай Константинович и Елена Ивановна спят очень мало. Палатка их, перенёсшая уже много путешествий, пропускает и холод, и ветер». «Удивлялся сегодня великому терпению, спокойствию и выносливости Николая Константиновича во всех наших трудных обстоятельствах. Елена Ивановна тоже спокойна и бодра духом. Когда видишь такое спокойствие, начинает казаться, что, может быть, всё это так и должно было произойти» (октябрь 1927 г.).

23 ноября 1927 г. доктор записал: «Продолжаем выносить тибетскую пытку, и по нашему исчислению это уже 48-й день. Мороз с резким ветром; холодные бессонные ночи. ...Таковы наши ежедневные будни».

К.Н. Рябинин — врач, ответственный за здоровье и саму жизнь членов экспедиции, — очень тяжело переживал сложившуюся ситуацию. Он пишет: «Н.К. Рерих, гениальный и единственный в своём роде Учитель, чьё имя на устах людей всего мира, величайший из современников, тот, кем гордятся культурные страны и чья жизнь подлежит особой охране, страдает от холода и недостатка продуктов питания в суровой стране снегов, удержанный чьей-то преступной рукой! С ним вместе его самоотверженная супруга Елена Ивановна... (...) Будем надеяться, что высшая справедливость спасёт их, но преступники должны быть обнаружены и понести справедливое возмездие за причинённое ими зло!..» (29.10.1927)

И при этом он отмечает: «Николай Константинович и Елена Ивановна, являясь носителями высокой идеи Общего Блага, поражают и трогают меня своим искренним состраданием к людям. У меня много примеров этого проявления их заботливости о других. И сам я во многих случаях испытал на себе эту заботу. Проявляют они это чувство очень скромно, и часто получившие ту или другую их помощь и не подозревают, что она исходит от них. Слава людям, проникнутым идеями братства людей и народов!» (3.11.1927)

Приведём запись К.Н. Рябинина, свидетельствующую о поразительной способности Николая Рериха переносить сознание и мысль «мимо сажи настоящего» в далёкое будущее: «Сегодня Николай Константинович заметил, что его мысль настолько уже занята новыми построениями, что Тибет совершенно отошёл в сторону, и ему будет странно проезжать ещё какими-то тибетскими землями». Это было сказано 30 ноября 1927 года, в конце второго месяца «тибетской пытки». Н.К. Рериху и членам экспедиции предстояло провести на Чантанге ещё три суровых зимних месяца.

Из дневников путешественников мы узнаём и некоторые подробности бесед с Н.К. Рерихом. «Вечер — это большое удовольствие для всех нас, — записывает Н.В. Кордашевский 5 января 1928 г. — Мы слушаем Николая Константиновича. Следует удивляться свойствам и значительности его речей. Обычно люди не говорят, а просто болтают, лениво цепляясь за несвязные мысли, проходящие через недисциплинированный мозг. (...) Каждая фраза Рериха — это чёткая формула. Всегда значительная, интересная и никогда больше не повторяющаяся. Во всех его словах, действиях и мыслях виден полный контроль сознания и воли. (...) Начинаешь понимать разницу, указанную в Евангелии, — между глаголом и праздным словом»³⁰.

«Мы беседуем и затрагиваем один за другим вопросы общечеловеческого значения. (...) Происходили ли когда-нибудь на Чантанге такие разговоры, которые ведёт Николай Константинович? Заходит солнце. После ужина сидим все вместе в палатке Елены Ивановны, и течёт проникновенная мудрая беседа наших руководителей... Чувствуется, что происходит нечто необычное в обычном. Поднимается дух в высшие сферы мысли, и не чувствуешь ни холода, ни порывов ветра, сотрясающего до самого основания зыбкие стены шатра» (13.03.1928).

О чём же были эти беседы? О жизни, об искусстве, обо всём любимом и сокровенном.

9 февраля 1928 г.: «...Николай Константинович говорит о месте нахождения Шамбалы — прекрасной, закрытой со всех сторон долине с субтропической растительностью, окружённой холодными и дикими пустынями, тянущимися на сотни квадратных миль и перерезанными неприступными горными системами». 7 марта 1928 г.: «Когда испытываешь на себе ужасный климат пустынь Чантанга, — говорит Рерих, — тогда убеждаешься, какой непроницаемой заградительной зоной в тысячи миль окружены места, в которые не должны проникнуть непрошеные гости».

В дневнике Н.В. Кордашевского мы находим немало записей об отношении Н.К. Рериха к природе, о его тонком, обострённом чувстве красоты.

«На закате идём с Николаем Константиновичем на далёкую прогулку. Мне редко приходилось видеть человека, который так любил бы и понимал природу, как он. Его интересует каждая скала, каждая травка, каждое облако. И сколько видит он, вероятно, того, что ускользает от взгляда другого. Рерих всегда делится впечатлениями с окружающими. Прямо удовольствие быть около него во время заката или восхода, когда особенно сильны эффекты освещения. Он так сильно чувствует каждый момент и так тонко его отмечает. Начинаешь около него постепенно учиться проникновению в красоты природы» (27.08.1927).

«Замечаю, что чем окружающая нас местность становится красивее, чем красивее пейзаж и богаче краски — тем оживлённее становится Николай Константинович. И сообразно с этим он напевает вполголоса. Слух его замечателен, музыкальная память необычайно богата» (21.03.1928).

«...Красота и её понимание есть первое условие для движения вверх по лестнице духа», — записывает Кордашевский слова Рериха.

В начале марта 1928 года экспедиция наконец освободилась из тибетского плена. Двигаясь в сторону Индии, 25 апреля 1928 г. с вершины горного перевала путники увидели Гималаи. В дневнике полковника появились строки: «"Гималаи", — указывает Рерих, — и в тоне его голоса чувствуется какое-то волнение. И чувствуется, что неведомая связь существует между жизнью Николая Константиновича и этой таинственной горной страной».

А теперь обратимся к воспоминаниям участника другой экспедиции, также руководимой Н.К. Рерихом. Она получила название Маньчжурской и проходила в 1934 – 1935 годах. Одним из её участников был Николай Васильевич Грамматчиков. «...За одиннадцать месяцев нашей экспедиционной жизни, — вспоминал он, — не раз я имел случай убедиться в том, что у Николая Константиновича кроме колоссальных мыслительных и художественных дарований имеется ещё нечто, гораздо большее»³¹.

В своём небольшом очерке Николай Васильевич приводит несколько эпизодов из жизни экспедиции, в надежде, «что они хоть отчасти обрисуют замечательный образ Н.К. Рериха».

«"Надо уметь заполнять время", — говорит Николай Константинович и сам является ярчайшим примером человека, у которого каждая минута полезно заполнена.

Послеобеденный час: жара — 160° по Фаренгейту. Весь лагерь, расположенный посреди раскалённых скал, не движется, точно умер, засох от этого пекла. Даже монгольские привычные кони сбились под деревом и стоят неподвижно, только хвостами помахивают, силясь отогнать мошкару. Люди или неподвижно сидят и пьют горячую воду, или лежат, силясь заснуть.

Николай Константинович, сидя на складном кресле, или под деревом, или в юрте, работает...

Воет страшный ветер, подымает тучи жёлтого песку, сдвигает, перевёртывает юрты, изредка начинает падать перемешанный с песком снег, холод проникает в каждую щель. Закутавшись, сидят члены экспедиции, стараясь разогреться около печки.

Николай Константинович под вой ветра диктует статью о чём-то высоком... прекрасном... добром...»

«В роскошном номере отеля, после окончания трудного дня, расходимся по своим номерам, поговорив о делах, и о том, и о сём. Прощаемся, и Николай Константинович говорит как-то особенно своё "спокойной ночи".

Уже затемнело, с большой скоростью въезжаем в Чапсер. Граница Китая и Монголии. Дальше ехать невозможно, темень хоть глаза выколи, дорога опасна.

Приходится ночевать здесь, в этом пограничном селении, притулившемся своими серенькими глинобитными фанзами к горам с правой стороны ущелья. (...) Удаётся занять какой-то сарай, холодный, насквозь продуваемый ветром, но всё же есть крыша, а это большой плюс, так как если пойдёт снег, то мы спасены от него.

Нашего каравана из двух грузовиков не видно и не слышно, где-то, видимо, отстали. Может быть, заблудились, потеряли дорогу, а может быть, там, около разбитой хунхузами деревни... Лучше об этом не думать, ещё накличешь беду.

Там наши тёплые спальные мешки и пища. Мы не ели целый день, так как торопились.

Всё, что мне удалось достать, это несколько крутых яиц и чайник кипятку. Достаю две охапки соломы и делаю постель... Николай Константинович укладывается на солому. Тушим свечку. Юрий Николаевич и я решаем по очереди дежурить.

"Спокойной ночи", — раздаётся из темноты.

То же спокойное "спокойной ночи", как и в фешенебельном отеле, тот же ровный, спокойный, ласковый голос. Никакая обстановка, никакие обстоятельства не имеют значения для Николая Константиновича. Ночь проходит спокойно».

«Мало ли чего может прийти в голову человеку, который в течение целого дня едет на лошади по жаркой монгольской степи. То рысью, то намётом, то шагом продвигается низкорослая степная лошадка. А кругом всё степь да степь. (...)

Много мыслей пройдёт за день в голове, и текут они ровным потоком, претворяясь из одной в другую до тех пор, пока вдруг не придут к чему-то такому, чего как будто нельзя разрешить.

Как ни ломает себе голову всадник, ничего не выходит. Не может он пробить невидимую стенку, к которой привели его собственные же мысли. (...)

Но не унывает всадник. Скоро поднимется он на горный перевал, виднеющийся вдали, а за ним покажется ряд юрт и палаток, и в одной из этих юрт он найдёт ответ на мучающий его вопрос.

Живёт в этой юрте человек. Все монголы по окрестным степям знают его и почтительно о нём говорят, называя его Ихи-Бакша, что значит в переводе на русский — Великий Учитель.

Входит приехавший всадник в юрту и задаёт свой вопрос. Что бы ни делал Ихи-Бакша, а никогда не откажет и всегда на вопрос готов ответ. Тихим ровным голосом льются слова, согревает ласковый добрый взгляд, и всё яснее и яснее становится мысль, рушится тупик, вот он и совсем рухнул. То, что казалось неразрешимым, теперь кажется простым и понятным. Выходит человек из юрты, посмотрит на небо, на догорающий закат и заметит, что мир стал ещё прекраснее. (...)

Вот так и по всему миру словом, печатью, прекрасными творениями и ещё иными путями сеется Николаем Константиновичем спешно и неутомимо это Большое, Светлое, Прекрасное, Святое...»

Свои воспоминания о встречах с Рерихом оставил и писатель Альфред Петрович Хейдок, который познакомился с Николаем Константиновичем в 1934 году в Харбине. Приведём несколько выдержек из очерка А.П. Хейдока «Память сердца».

«Когда меня спрашивают о личных встречах и впечатлениях от Н.К. Рериха, то первым делом мне хочется указать на такие особенности Николая Константиновича, как великую простоту, спокойствие в речи и движениях, а также полное отсутствие желания чем-то выделиться из окружающих. Но — как странно! — он никогда не смог бы спрятаться или, как говорится, раствориться в толпе, стать незаметным. Почему? Сила, которую я назову духовным магнитом, придавала особую значительность каждому его слову и движению.

Где бы он ни появлялся, его замечали все, стремились ближе подойти, ловили каждое его слово. (...) Притягивала личность Николая Константиновича, притягивали и его картины, куда кроме высочайшего мастерства он вкладывал часть своей огненной сущности»³².

По приезде в Харбин Н.К. Рерих и его сын Юрий Николаевич поселились у брата Рериха — Владимира Константиновича, квартира которого располагалась на Садовой улице. Именно здесь проходили многие встречи, для кого-то — поистине судьбоносные.

«В кабинете на Садовой передо мной предстал величественный старец, похожий на библейского пророка, — пишет А.П. Хейдок. — Но сколько в нём было сердечной доброты! И самое поразительное — он мне показался давно знакомым, точно я знал его давным-давно. Мало того, я ощутил, что он мне роднее тех, кого называют кровными родными. И вылетели у меня из головы заготовленные фразы, которыми я собирался начать беседу. И вырвался у меня взволнованный первый вопрос:

— Николай Константинович, я читал ваши книги. Скажите, действительно существуют гималайские Махатмы?

Просто, не задерживаясь ни на секунду, Рерих ответил:

— Да, существуют. Я был у них».

В Харбине возле Рериха собрался круг людей, жаждущих новых знаний. «Николай Константинович нам лекций не читал, — вспоминал А.П. Хейдок. — В спокойной и оживлённой обстановке беседы просто и доходчиво он говорил о наступающей новой эре планеты, о новом человечестве, которое должно прийти на смену нынешнему, задыхающемуся в ярости хищнических захватов, слепо идущему ко взаимоистреблению. Но это новое человечество не спустится с неба на розовых крылышках, оно может возникнуть только из существующего. И Новый Мир сотрудничества и братства народов должен быть построен руками и ногами человеческими. А где же строители? Стать этими строителями он призывал нас».

Среди людей, к которым обращался тогда Н.К. Рерих как к будущим строителям Нового Мира, был и Борис Николаевич Абрамов. Сразу всем сердцем принявший и Учение Живой Этики, и его великого Провозвестника, Абрамов становится ближайшим духовным учеником Николая Константиновича Рериха. И хотя Борис Николаевич не оставил нам воспоминаний, в их традиционном значении, о своём Учителе, он посвятил ему немало своих Записей.

О том, как глубоко любил своего Гуру Борис Николаевич, мы не раз слышали от Наталии Дмитриевны Спириной. Приведём один яркий эпизод, о котором она рассказывала с его слов. Он свидетельствует о необыкновенной светоносности духа Н.К. Рериха, и в то же время говорит о большой духовной чуткости Бориса Николаевича. Когда Рерих «приехал в Харбин и остановился на житьё у своего брата, а дом брата был как раз напротив, через довольно узкую улицу, Абрамовы в своей квартире чувствовали такую радость, что им хотелось петь "Христос воскресе", как в светлую Пасху. Оттуда через улицу шёл такой Свет, что они ходили окрылённые оба и им хотелось петь пасхальные песнопения. Вот такая радость шла от Гуру. Уже с самого приезда Николая Константиновича Борис Николаевич почувствовал это и сразу к нему пошёл и был принят тут же»³³.

Всю дальнейшую жизнь Борис Николаевич хранил в сердце память об этих счастливых днях близкого общения со своим Учителем и жил надеждой на новую встречу.

Об уходе Н.К. Рериха из жизни (в 1947 году) Б.Н. Абрамов узнал не сразу, а несколько лет спустя, хотя сердце его уже ощущало свершившееся. Результатом его глубоких переживаний и осмысления ухода Учителя стало несколько посвящённых ему литературных зарисовок. Известно, что он читал их своим ученицам. Его слова и сегодня кажутся такими нужными для нас, ныне живущих.

«Ушёл Гуру. Его нет на земле, среди нас, и никогда, никогда больше не увидим мы Его в этой жизни своими телесными глазами. Но, сбросив земные одежды, сбросив свою телесную оболочку, покинув своё обиталище духа, свой дом временный и тесный и угрожаемый, Он ныне свободен так, как никогда не может быть свободен дух на земле; и близок и реален так, как никогда. Высшие огненные сферы, обитель пламенного светлого духа, — вне ограниченной земли, вне времени и расстояний. (...) Он ушёл, но стал ещё ближе. И если найти в себе дерзание взять на свои плечи, взять сознательно хотя бы часть великой ответственности, лежавшей на Его могучих плечах, если бы только осознать и найти в себе силы это сделать, то упомянутая близость окрепла бы и стала бы нерушимой как скала. Жизнь Гуру была великим служением человечеству; у Него не было ни одной личной мысли, значит, ещё при жизни на земле Он стряхнул с себя лохмотья земного личного "я" и жил в другом, вселенском, общечеловеческом, высшем, бессмертном "Я", то есть уже на земле утвердил своё бессмертие. (...) ...И мы, оставшиеся ещё на недолгое время здесь, каждым отрешением от своей личности, малой и ограниченной, каждым деянием на общее благо и каждым утверждённым в жизни качеством и восхищением духа не только продвигаемся по Пути, но и приближаемся к сознанию своего Гуру, приобщаемся к Нему и входим с Ним в непосредственное общение»³⁴.

«Придёт время, проснутся народы, и поднимут, и поймут рассыпанные сокровища, и воздадут должное, и принесут дар великой признательности Великому Гуру, озарившему пламенем своего духа всю землю во дни глубокой тьмы и смятения человеческого, и вознесут его выше высокого, вознесут его — Гуру, принёсшего новый завет Новой Эры на бедную, уставшую, исстрадавшуюся землю»³⁵.

Спустя несколько месяцев после ухода Николая Константиновича Рериха из жизни Елена Ивановна писала Зинаиде и Дедлею Фосдикам: «Очень тронута любовью, выказываемой Вами нашему Родному. Знаю, что чувство это не заглохнет в Ваших сердцах; нет, оно будет расти и кристаллизоваться в новое, ещё более глубокое понимание этого чудесного Облика — Истинного Подвижника, ибо он жил теми Заветами, которые он так прекрасно образно запечатлел и утверждал в сдвигах и взлётах мысли о самом Прекрасном, самом Сокровенном — о Великой Надежде Мира — о Шамбале»³⁶.

Читая сегодня эти строки, мы понимаем, что Елена Ивановна обращалась не только к ближайшим сотрудникам Николая Константиновича, но и в далёкое будущее — ко всем тем, кому дорого его Имя и кто продолжит начатое им Великое Дело созидания.

Безгранична наша благодарность Николаю Константиновичу Рериху, своей жизнью и творчеством приближавшему Новую Эру. Это время наступает, оно не за горами. Занимается Заря Нового Мира!

---

¹ Рудзитис Р. Дневник. Зрелые годы (1930 – 1960). Минск, 2003. С. 212 (16.09.1935).

² «Будите в себе Прекрасное…». Т. 1. М., 2015. С. 151.

³ Письма Елены Рерих. Т. 1. Новосибирск, 2019. С. 125 (21.10.1931).

⁴ Там же. С. 186 – 187 (17.02.1934).

⁵ Там же. С. 491 – 492 (11.06.1935).

⁶ Рерих Е.И. Т. 2. М., 2000. С. 32 (17.02.1934).

⁷ Там же. Т. 8. М., 2008. С. 5 (13.01.1948).

⁸ Там же. С. 87 (16.09.1948).

⁹ Рерих С.Н. Мой вечный Учитель // Рерихи. Вехи духовного пути. М., 2001. С. 603 – 604.

¹⁰ «Будите в себе Прекрасное...» Т. 1. С. 150.

¹¹ Рерих С.Н. Мой вечный Учитель // Рерихи. Вехи духовного пути. С. 604.

¹² Там же.

¹³ Рерих С.Н. Мой вечный Учитель // Рерихи. Вехи духовного пути. С. 604.

¹⁴ «Будите в себе Прекрасное...» Т. 2. М., 2016. С. 119.

¹⁵ Там же. Т. 1. С. 156 – 157.

¹⁶ Из письма П.Ф. Беликову. 26 мая 1965 г. // С.Н. Рерих. Стремиться к Прекрасному. М., 1993. С. 49.

¹⁷ Рерих С.Н. Стремиться к Прекрасному. С. 81.

¹⁸ «Будите в себе Прекрасное…». Т. 1. С. 157 – 158.

¹⁹ Рерих С.Н. Мой вечный Учитель // Рерихи. Вехи духовного пути. С. 604.

²⁰ Там же.

²¹ Шибаев В.А. Из воспоминаний очевидца // Рерихи. Вехи духовного пути. С. 530.

²² Там же. С. 543.

²³ Там же. С. 540 – 541.

²⁴ Шибаев В.А. Из воспоминаний очевидца // Рерихи. Вехи духовного пути. С 541.

²⁵ Там же. С. 540 – 542.

²⁶ Фосдик З.Г. Встреча с моим Учителем // Перед Восходом. 1999. № 9. С. 4 – 5.

²⁷ Там же. С. 5.

²⁸ Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Декроа Н. Тибетские странствия полковника Кордашевского. (С экспедицией Н.К. Рериха по Центральной Азии). СПб., 1999. — 344 с.

²⁹ Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Рябинин К.Н. Развенчанный Тибет. Магнитогорск, 1996. — 736 с.

³⁰ Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Декроа Н. Тибетские странствия полковника Кордашевского.

³¹ Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Грамматчиков Н.В. [Замечательный образ] // Держава Рериха. М.: Изобразительное искусство, 1994. С. 193 – 199.

³² Здесь и далее цит. по изданию: Рерихи. Вехи духовного пути. С. 558 – 571.

³³ Спирина Н.Д. Собеседования // Полное собрание трудов. Т. 5. Новосибирск, 2014. С. 33 – 34.

³⁴ Абрамов Б.Н. Великий уход // Устремлённое сердце. Новосибирск, 2012. С. 19 – 20.

³⁵ Абрамов Б.Н. Посланник Света // Там же. С. 41.

³⁶ Рерих Е.И. Письма. Т. 8. М., 2008. С. 54 (25.07.1948).

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: