Журнал: № 8 (256), Август, 2015

Открытие картины Л.Р. Цесюлевича «Юрий Рерих» Ю.Ю. Будникова открывает выставку Дацан Гунзэчойнэй. Санкт­-Петербург, 2012. Фото А. Баринова Витражи в дацане Гунзэчойнэй, выполненные по эскизам Н.К. Рериха

В день рождения Юрия Николаевича Рериха в новосибирском Музее Н.К. Рериха собрались сотрудники и его гости, чтобы принести глубокую признательность Юрию Николаевичу и выразить своё безмерное восхищение подвигом великого Воина Света, прорвавшего завесу умалчивания имени его отца — Николая Константиновича Рериха и тем открывшего соотечественникам художественное, научное и философское наследие семьи Рерихов.

Юлия Цыганкова, открывая программу, посвящённую старшему сыну Рерихов, представила картину Л.Р. Цесюлевича «Юрий Рерих», накануне законченную художником и переданную в музей ко дню рождения Юрия Николаевича. Она подчеркнула, что Леопольд Романович был лично знаком с Юрием Николаевичем, неоднократно с ним встречался и эти встречи очень повлияли на его судьбу. Из воспоминаний Л.Р. Цесюлевича мы знаем, что его переезд на Алтай, в Барнаул, связан с Юрием Николаевичем, он выполнил его совет — ехать и трудиться на этой заповедной земле.

Когда сотрудники СибРО приехали к художнику за картиной, завершающей цикл, посвящённый семье Рерихов, они по традиции взяли у Леопольда Романовича интервью. Фрагменты видеозаписи этой беседы с большим вниманием и интересом посмотрели все, кто присутствовал в этот день в музее. Вот что сказал художник: «Каждый из портретов членов семьи Рерихов имеет свою идею, своё содержание и свой девиз. Когда я взялся за портрет Юрия Николаевича, у меня в сознании жило одно понятие — ВОСХОЖДЕНИЕ. Восхождение духа, восхождение сознания, восхождение знания, восхождение жертвы... Когда я стал думать о его жизни — а я знал Юрия Николаевича в течение неполных трёх лет, — то видел восхождение. Каждый из Рерихов был великой индивидуальностью, совершенно не похожей на остальных, тем не менее цель была одна, путь — один, задача — одна и усилия — одни. И поэтому понятие "восхождение" должно дополнить то, что было сказано раньше о предыдущих портретах.

Как они ходили по горам? Все Рерихи имели посох, и на многих фотографиях Юрий Николаевич позирует с посохом. Я хотел изобразить, как он поднимается над долиной Кулу по опасной, трудной горной тропе, по острым камням. В руке в сверкающем покрывале он несёт рукопись тибетской "Калачакры" — самого сокровенного Учения Востока. Он как учёный открывает миру подход к этому Учению. Здесь изображён священный Знак Общины и на тибетском языке написано "Калачакра". Тибетские письмена выглядят гораздо красивее, чем санскритские, и этот шрифт уже сам по себе кажется художественным произведением. Юрий Николаевич всем востоковедам очень советовал изучать тибетский язык, для них это то же самое, что латынь для изучающих европейские языки».

Леопольд Романович поясняет, с чем связано изоб­ражение мечей на картине. О центральном мече: «Когда я его писал, я чувствовал: это не просто меч, скифский или тюркский. Это скорее ещё доскифский, древний. Это меч Гесэр-хана. Юрий Николаевич очень любил "Гесэриаду", он сам слышал эти сказания, когда был в экспедиции, и записывал их. В его квартире я видел над дверью картину "Гесэр-хан", эта мощнейшая картина Николая Константиновича была посвящена сыну».

По замыслу Леопольда Романовича, в основе всех четырёх портретов членов семьи Рерихов должна была лежать единая тонально-цветовая схема. Идею колористического решения картины «Юрий Рерих» художнику подсказало природное явление, которое зафиксировала его память: в 1983 году во время сложного спуска с ледника Большой Ак-Тру, когда всё вокруг было затянуто облаками и путь приходилось нащупывать ледорубом, внезапно показалось солнце и вмиг засверкали льды, скалы, камни.

Приступая к картине «Юрий Рерих», художник определил для себя главные моменты: «Во-первых, это гуру, Учитель. Удивительный, настоящий, с восточным подходом. Все, кто был с ним рядом, становились лучше. Он был тот учитель, который учит, но учит незаметно. Тот, который воспитывает, но кажется, что не воспитывает, а человек рядом с ним становится лучше, и иначе он не может. Юрий Николаевич владел восточным способом разговора: он говорил о сокровенных вещах, и если сознание собеседника было к тому готово, оно их улавливало, если же не готово — не воспринимало. Это такой совершенно неевропейский, именно восточный метод разговора. Он читал мысли, чувствовал мысли и даже малейшие колебания чувств. Когда я на него смотрел и у меня в голове была какая-то мысль, он отвечал на эту мысль, и я это чувствовал. Обычно улыбаются губами, а он улыбался глазами. Это была такая доброта, которую скрыть очень трудно. Очень тонкий, очень чуткий, он никогда не позволял, чтобы кто-либо в его присутствии чувствовал себя униженным. Он каждого человека возвышал. Это был Учитель жизни.

Хорошо известен его мощнейший интеллект. Мы все очень хорошо знаем, что он написал, что собрал, что сделал как учёный. И это при том, что он не был кабинетным учёным, Юрий Николаевич каждый год ездил в экспедиции. Поэтому, когда я думаю о нём, я не могу его представить сидящим за письменным столом: груды рукописей кругом, и он пишет. Такие фотографии есть, но его суть — движение, поэтому я старался написать его в движении.

И ещё — в нём было что-то весьма воинственное. Елена Ивановна очень любила выражение "дух воинствующий". Юрий Николаевич окончил военное отделение в Парижском университете и руководил охраной экспедиции. Он много раз рассказывал, как это всё происходило. В нём была подтянутость, армейская дисциплина, и форму он любил армейскую, военную. Когда мы встретились в Москве, он был одет в форму офицера: гимнастёрка, офицерские брюки и ботинки. Но на картине он в походном пиджаке, в каких в то время ходили очень многие. Такой был и у Святослава Николаевича, и у Николая Константиновича, очень удобный, с большими карманами. Юрий Николаевич часто ходил в галифе и хромовых сапогах, любил езду верхом. Он мне рассказывал, что интересовался, можно ли в Москве держать лошадь. Ему ответили, что можно только в том случае, если он поступит в конную милицию. Но это ему, конечно, не подходило. Он говорил, что самый лучший способ сохранить физическую форму, здоровье — это езда верхом на лошади».

Удивительно проникновенно говорил Леопольд Романович Цесюлевич о своём отношении к Юрию Николаевичу Рериху: «Когда я был с ним рядом, я чувствовал счастье, это было счастьем — быть рядом... Елена Ивановна писала о сыне, что у него очень многие дарования, он разносторонне талантлив. По сути он обладал универсальным сознанием, это был величайший учёный. Когда я с ним беседовал, мне казалось, что я беседую со Знанием Мира. Всё, что ни затронешь: литература, искусство, живопись, художники, политика, военное дело, — всё он знал. Обо всём, без напряжения, без попытки вспомнить, сразу говорил...

Вся жизнь его была жертвой. У него не было даже намёка на личную жизнь, на личное счастье. Он весь служил науке, которая открывала путь самому священному Учению. И все Рерихи так жили, вся их жизнь была жертвой. И когда он ехал в Москву, в Советский Союз, он уже знал срок — только на три года. Только на три... А что потом его ожидает, он понимал. А оказалось, что меньше, чем на три, и это случилось внезапно...

Для меня он был самым любимым человеком, самым прекрасным человеком. Во время одной из встреч он дал мне в руки монографию "Гималаи", замечательное издание на английском языке, а сам беседовал с Рихардом Яковлевичем Рудзитисом. Я смотрел на него и думал: какой прекрасный человек, это же сын прекраснейшей Елены Ивановны! А он взглянул на меня и улыбнулся одними глазами.

О нём можно много рассказывать, я в воспоминаниях об этом писал.

Когда мы уходили от Юрия Николаевича тогда, в 1957 году, он, прощаясь с Рихардом Яковлевичем, с Гунтой и со мной, сказал со вздохом: "Если бы отец и мать были здесь, всё было бы совсем иначе".

На всю жизнь он оставил во мне самое большое впечатление, хотя встречались мы мало. Тут вступает в силу закон беспредельности. Точка, секунда и беспредельность времени сходятся. Мгновенное прикасание к высокому сознанию и беспредельная жизнь — сходятся. Чтобы подняться, достаточно иногда одного мгновения».

В завершение Лео­польд Романович поделился своими мыслями о том, почему была нужна великая Центрально-Азиат­ская экспедиция: «Ведь Елена Ивановна принесла великий Свет — книги Учения, письма свои, там всё есть, надо только изучать и исполнять. Казалось бы, этого достаточно. Но этого мало, потому что прочитанное мы воспринимаем через наш интеллектуальный фильтр. Мы принимаем, мы учимся, мы восходим. Но в воспитании, в обучении и в росте сознания есть ещё один фактор, который европейская культура упускает, — надо прикоснуться к священной вибрации.

Рерихи прошли места Христа и Будды — места самых святых Личностей, которые ходили по Земле, и там сохранилась эта священная вибрация. Соприкасаясь с ней, Рерихи наполнялись ею и в своей ауре несли её людям. Поэтому, когда люди встречались с Еленой Ивановной, с Николаем Константиновичем, с Юрием, со Святославом, они прикасались к этой священной духовной вибрации, которую они, конечно, чувствовали. Это есть Великое, это есть Благо. Частично это сохранилось в Троице-Сергиевой Лавре, в соборе, где покоятся мощи Сергия Радонежского. Частично эта атмосфера сохранилась на южном склоне Белухи, где мы были, и на самой Белухе, и в Гималаях. И если эту атмосферу воспринять, то человек воспитывается уже без слов, без приложения воли, потому что он уже иначе существовать не может. То же самое было, когда я держал в руках двести писем Елены Ивановны — оригиналы, когда весь наполнялся изумительным огнём — тем, что шло от её ауры... Вот почему они предприняли эту колоссальную экспедицию. Они всё это знали, им это, может быть, не было нужно, но это было нужно для науки, для приближения, для осознания истории. Надо было принести то, что было действительно необходимо для возрождения духа человеческого. Человечество должно ощутить истинную чистоту, святость, красоту, божественность, и тогда оно уже не сможет быть прежним».

Следующим мероприятием дня было открытие выставки «Рерихи и петербургские традиции изучения буддизма», предоставленной Санкт-Петербургским государственным Музеем-институтом семьи Рерихов, которая была дополнена предметами буддийской культуры и книгами из фондов новосибирского Музея Н.К. Рериха. Представленная экспозиция посвящена дню рождения Ю.Н. Рериха и юбилею санкт-петербургского буддийского храма — дацана Гунзэчойнэй, 100-летие которого широко отмечается в этом году. До недавнего времени он был самым северным в мире буддийским храмом. Выставку открыла и провела по ней экскурсию специально приехавшая к этому дню Юлия Юрьевна Будникова — заместитель директора Музея-института по музейно-выставочной работе.

На рубеже XIX – XX веков петербургская востоковедческая школа считалась одной из лучших в мире, наряду с немецкой и английской. Интерес семьи Рерихов к духовному наследию Востока в этом смысле был характерным явлением для Петербурга начала ХХ века. Что касается пристального внимания семьи Рерихов именно к учению Будды, то помимо участия Николая Константиновича в комитете по строительству петербургского дацана следует отметить изучение Еленой Ивановной Рерих буддийских классических текстов и написание ею книги «Основы буддизма» (1926).

Юрий Николаевич Рерих своё востоковедческое образование начал в Петербурге: ещё гимназистом брал уроки по истории Древнего Востока у профессора Санкт-Петербургского университета Б.А. Тураева, изучал монгольский язык с выдающимся монголоведом А.Д. Рудневым и считал себя продолжателем петербургской востоковедческой традиции. Особенно ярко эта преемственность проявилась в его усилиях по восстановлению серии «Bibliotheca Buddhica», основанной С.Ф. Ольденбургом и другими петербургскими учёными в конце XIX века. Серия, включавшая в себя публикации оригинальных и переводных буддийских текстов, была закрыта в 1930-е годы, когда востоковедческая школа в нашей стране была разгромлена. Благодаря Юрию Николаевичу в период его работы в Институте востоковедения Академии наук СССР (1957 – 1960) серия «Bibliotheca Buddhica» была восстановлена, и в 1960 году вышла «Дхаммапада» (изречения Будды Шакьямуни), важнейший памятник буддийской литературы, в переводе В.Н. Топорова и под редакцией Ю.Н. Рериха.

Семье Рерихов принадлежит особая роль в продвижении учения Будды как в России, так и на Западе. Основная работа по изучению буддийских памятников (философской литературы, религиозной живописи, скульптуры, архитектуры) во взаимодействии с живой традицией буддизма приходится на период Центрально-Азиатской (1923 – 1928) и Маньчжурской (1934 – 1935) экспедиций академика Н.К. Рериха, а также на время жизни и работы семьи Рерихов в Индии. Николаем Константиновичем написано большое количество полотен на буддийские сюжеты, на его картинах воспроизведены виды главных буддийских монастырей.

По окончании Центрально-Азиатской экспедиции на основе собранных материалов Ю.Н. Рерихом был написан программный труд «Тибетская живо­пись», первое обобщающее исследование подобного рода в мировой ориенталистике. Юрий Николаевич возглавил буддологическое направление в Институте Гималайских исследований «Урусвати», затем в университете г. Калимпонга (Индия), а после возвращения на Родину — в секторе истории религии и философии Индии Института востоковедения АН. Вёл буддологические семинары, работал с аспирантами из Индии, Тибета, Китая, Монголии, СССР. Результатом его многолетней деятельности стало восстановление в нашей стране школы буддологии, появились книги, статьи, переводы хроник, словари. На открывшейся выставке представлены многие работы Ю.Н. Рериха.

Особый интерес посетителей выставки вызвали сведения о санкт-петербургском дацане и об участии семьи Рерихов в его создании и дальнейшей судьбе.

В центре событий, связанных с дацаном, стоит незаурядная личность Хамбо-ламы Агвана Доржиева (1854 – 1938), советника и доверенного лица Далай-ламы XIII. К идее создания «буддийской молельни» благосклонно отнёсся Николай II.

Строительство храма началось в 1909 году. Стараниями Ф.И. Щербатского, санскритолога и одного из лучших знатоков буддизма в Петербурге, был сформирован строительный комитет, в состав которого наряду с известными учёными вошёл и Н.К. Рерих.

Современный исследователь, историк А.И. Андреев отмечает, что «буддийский храм в Петербурге был задуман Доржиевым как нечто большее, чем рядовая молельня, призванная удовлетворить религиозные нужды верующих. Об этом свидетельствует как монументальный характер постройки, не имевшей по тому времени аналога в европейской России и даже во всей Европе, так и тщательность и великолепие художественной отделки здания, стоившей значительных сумм». А.И. Андреев отмечает один немаловажный аспект постройки — «пронизывающий её мотив Шамбалы». «Об этом говорит традиционная ориентация здания с юга на север, в направлении невидимой Шамбалы, акцентированная северной башней, а также ряд элементов символического характера в декоре храма (щиты с монограммой Калачакры, стилизованное изображение восьмилепесткового лотоса, выложенное в полу 1-го этажа цветными плитками, и т.д.). Именно тогда Николай Константинович впервые узнал о таинственной "Долине Махатм" в сердце Азии». Рерих писал в книге «Гималаи — Обитель Света»: «Я впервые услышал о Шамбале во время строительства буддийского храма в Российской столице. Являясь членом комитета по постройке, я познакомился с одним очень учёным бурятским ламой, впервые произнёсшим имя Чан Шамбалы (Северной Шамбалы). Когда-нибудь станет известно, почему это имя, произнесённое при таких обстоятельствах, имеет огромное значение».

Н.К. Рерих руководил отделкой интерьеров храма, ему помогали бурятские ламы-художники (зурачины). Зал молебствий не имел наружных окон, он освещался главным образом с помощью особого светового фонаря в потолке, который решили украсить цветными витражами с изображением традиционных буддийских символов — «восьми счастливых знаков». На основе рисунков бурятских художников Николай Константинович создал искусно стилизованные эскизы, по которым были выполнены цветные витражи плафона. «Прикосновение к древним художественным традициям Востока, несомненно, обогатило Николая Константиновича, настойчиво искавшего в эти годы "новых путей для искусства"».

Петербургский дацан был освящён 10 августа 1915 года. Первое богослужение в храме — ещё неоконченном — состоялось 21 февраля 1913 года в связи с празднованием 300-летия царской династии Романовых. Оно проходило при участии главы буддистов Забайкалья Пандито Хамбо-ламы Д.Д. Итигелова, высоких гостей из Монголии и группы петербургских буддистов. Статуя Будды для открывающегося храма была подарена королём Сиама Рамой Пятым. Первым настоятелем (ширетуем) стал лама Агван Лобсан Доржиев.

По словам Ю.Ю. Будниковой, «благодаря строительству дацана и одновременно мусульманской мечети Петербург становится первой столицей в Европе, где находились храмы всех религий. В этом смысле он был, можно сказать, флагманом той самой толерантности, о которой сейчас многие говорят, и взаимопонимания между культурами, между религиями. Несколько позже такой полный набор появился в Париже, но другим европейским столицам ещё долго нужно было ждать, чтобы там тоже появились храмы всех религий».

Дальнейшая судьба петербургского дацана была драматичной. После 1917 года он подвергся разграб­лению, была утрачена большая часть храмовой утвари и ценнейшей библиотеки. Несмотря ни на что, Агван Доржиев продолжал бороться за существование дацана, добился восстановления его деятельности. Однако в 1930-е годы многие буддийские служители и учёные-востоковеды были репрессированы. В 1938 году в тюрьме умер Агван Доржиев. Здание храма перешло в ведение городских властей. Во время войны здесь размещалась мощная радиостанция. По окончании войны ленинградские учёные сразу же стали хлопотать о передаче храма Академии наук. Пристальный интерес к судьбе уникального памятника проявил вернувшийся в 1957 году в Советский Союз Ю.Н. Рерих, он неоднократно обращался в самые высокие инстанции с запросами о его сохранении и реставрации. В конце концов усилия востоковедов во главе с Ю.Н. Рерихом увенчались успехом: весной 1960 года здание было передано Академии наук. Но планам востоковедов по устройству в нём музея истории религии и быта монголов не суждено было сбыться. Здесь надолго расположились лаборатории Зоологического института АН.

В 1974 году в ходе поездки в нашу страну дацан посетил С.Н. Рерих, проявивший большую озабоченность судьбой этого памятника и передавший крупную сумму на его восстановление. Но лишь в 1990 году храм был возвращён тому, кому он по праву и принадлежал, — буддийской общине. С этого времени началось его восстановление и новая жизнь.

Выставку, посвящённую петербургскому дацану, украсили авторские репродукции тханок, созданные голландской художницей Марианной ван дер Хорст-Лем и её учениками. Марианна обучалась тханка-живописи у известного тибетского мастера Гега-ламы, который в 1980-е годы посещал Европу. Гега-лама поручил своей ученице передавать дальше традицию живописи карма-гадри, и вот уже более двадцати лет Марианна щедро делится своими знаниями и опытом. Благодаря её бескорыстию и преданности искусству сотни людей смогли приобщиться к этой уникальной древней традиции.

В конференц-зале музея Ю.Ю. Будникова продолжила своё выступление, посвящённое страницам истории петербургского дацана и традициям петербургской школы востоковедения. Заинтересованные слушатели долго не отпускали гостью музея, задавая вопросы и уточняя интересующие их детали.

Подготовлено редакцией

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: