С увеличением числа братии начала ощущаться потребность введения более определённых и твёрдых правил, явилась нужда в игумене. Но, несмотря на усиленные просьбы братии быть среди них игуменом, Сергий непреклонно отказывался, говоря: «Желание игуменства есть начало и корень властолюбия». Это нестяжание власти красной нитью проходит во всей его жизни. И тогда, по просьбе Сергия, первым игуменом Свято-Троицкой Обители стал тот самый старец Митрофан, который постриг его в монашество. Только после скорой кончины этого старца, уступая просьбам и даже угрозам братии разойтись и нарушить обет свой, ибо, как говорили они: «Ты дашь ответ нелицеприятному Судии — Богу. Мы ради тебя, услышав о добродетели твоей, возложив на тебя всё упование, оставили всё в мире и водворились по твоему согласию на месте сем...», Сергий отправился наконец с двумя старейшими братьями к епископу Афанасию в Переяславль-Залесский. Но в Переяславле уже слышали о подвигах Преподобного, и Святитель Афанасий весьма обрадовался, увидав Сергия, и без колебания повелел ему принять игуменство. Тут же поставил его в иподиа­коны и в иеродиаконы и на другой же день облёк его во священство. А в день следующий Преподобный,
с глубоким умилением и духовным подъёмом, впервые служил литургию. Отпуская его, епископ Афанасий напутствовал его: «Должно тебе, возлюбленный, немощи немощных нести, а не себе угождать... друг друга тяготы нести и тако исполните закон Христов...»

Можно представить, с какой радостью братия встретила нового игумена, своего давнего наставника. Приняв игуменство, Сергий ничего не изменил в обращении своём с братией, ни в своей труженической жизни, лишь принял ещё большую ответственность. Так же, как и раньше, нёс он все работы и служил братии «как раб купленный», и одежду носил ветхую и покрытую заплатами, так что трудно было различить, кто был старший из них и кто младший, ибо Преподобный с самых первых дней воплотил в образе своём завет первенства, указанного Христом: «Кто хочет между вами быть первым, да будет всем слугою».

В первые годы существования Обители ощущалась сильная скудность и недохватки. «Всё худостно, всё нищетно, всё сиротинско», как выразился один мужичок, пришедший в Обитель Преподобного повидать прославленного и величественного игумена; «чего ни хватись, всего нет». Нередко случалось, что в Обители не было ни вина для совершения литургии, ни фимиама, ни воска для свечей; тогда, чтобы не прекращать богослужения, зажигали в церковке на вечерние службы берёзовую лучину, которая с треском и дымом светила чтению и пению. Но зато «сердца терпеливых и скудных пустынников горели тише и яснее свечи, и пламень душ их достигал Престола Вышнего». Так, находим свидетельство другого подвижника, по времени близкого к Преподобному Сергию, который пишет: «Толику же нищету и нестяжание имеяху, яко во обители Блаженнаго Сергия, и самыя книги не на хартиях писаху, но на берестех». И действительно, все богослужебные книги и многие другие священные писания были переписаны братией и самим Преподобным в часы досуга на досках и на бересте. Образцы этих трудов, так же как первые деревянные священные сосуды и фелонь Преподобного, из некрашеной крашенины с синими крестами, хранились в Лаврской библиотеке и ризнице.

Свидетельствуя об игуменстве Сергия, тот же по­движник пишет: «Слышахом о Блаженном Сергии...
от неложных свидетелей, иже бяху в лета их, яко толику бодрость и тщание имеяху о пастве, яко нимало небрежение или преслушание презрети. Бяху бо милостив, егда подобаше, и напрасни, егда потреба бываше, и обличающе и понуждающе ко благому согрешающие...» Всё это даёт нам облик вечно бодрствующего, зоркого наставника, следящего за каждым братом, особенно же за новичком, и, при всей мягкости своей, не допускающего уклонений от установленных правил. Введённая им суровая дисциплина, требовавшая от учеников постоянной бдительности над мыслями, словами и поступками своими, сделала из его Обители воспитательную школу, в которой создавались мужественные, бесстрашные люди, воспитанные на отказе от всего личного, работники общего блага и творцы нового народного сознания.

Приведённые Епифанием в жизнеописании установленные Преподобным правила указывают на суровость этой дисциплины. Так, после вечерни не разрешалось братии выходить из келий и беседовать друг с другом. Каждый должен был пребывать в своей келье и упражняться в молитве, в уединённом богомыслии и, чтобы руки их не были праздны, заниматься рукоделием, не давая возможности лености овладеть телом.

Часто в глухие зимние ночи Преподобный обходил тайно около братских келий для наблюдения за исполнением правила его и, если находил кого на молитве, или читающим книгу, или за ручным трудом, радовался духом и шёл дальше; но если слышал празднословящих, то лёгким ударом в оконце подавал знак о прекращении недозволенной беседы и удалялся. Наутро же призывал провинившихся и наставлял их кротко, но сильно, и приводил к раскаянию. При этом, чтобы не задеть, он часто говорил притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые глубоко западали в душу провинившегося.

Другим замечательным правилом Преподобного было запрещение братии ходить из Обители по деревням и просить подаяния, даже в случае крайнего недостатка в пропитании. Он требовал, чтобы все жили от своего труда или от добровольных, не выпрошенных подаяний. Труд в его Учении играл огромную роль. Сам он подавал пример такого трудолюбия и требовал от братии такой же суровой жизни, какую вёл сам. Как бы в подтверждение этого правила мы находим следующий пример из жизни самого Преподобного в те дни, когда в Обители ещё существовал порядок особножития.

Преподобный однажды три дня оставался без пищи, а на рассвете четвёртого пришёл к одному из своих учеников, у которого, как он знал, был запас хлеба, и сказал ему: «Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к твоей келье, построю я тебе их, чтобы руки мои не были праздны».

«Весьма желаю сего, — отвечал ему Даниил, — и ожидаю древодела из села, но как поручить тебе дело, пожалуй, запросишь с меня дорого?»

«Работа эта не дорого обойдётся тебе, — возразил Сергий, — мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть, больше же сего с тебя не потребую».

Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и сказал: «Вот, если хочешь, возьми, а больше не взыщи».

«Довольно мне сего с избытком, — сказал Сергий, — но побереги до девятого часа, я не беру платы прежде работы».

И, туго подтянувшись поясом, принялся за работу. До позднего вечера рубил, пилил, тесал и наконец окончил постройку.

Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за целый день труда, тогда только Сергий стал есть заработанные им гнилые куски, запивая водою. Причём некоторые ученики из братии видели исходившую из уст его пыль от гнилого хлеба и изумлялись долготерпению своего наставника, не пожелавшего даже такую пищу принять без труда. Подобный пример лучше всего укреплял не окрепших ещё в подвиге самоотвержения.

Эпизод этот очень характерен, — с одной стороны, он ярко свидетельствует, насколько Преподобный соблюдал установленные им правила — не просить подаяния, но пользоваться лишь плодами рук своих, трудом заработанными; с другой — в нём проступает вся природная кротость его, всё великодушие его, ни одним словом не попрекнувшего чёрствого сердцем и расчётливого брата и ученика, и только потому, что чёрствость эта касалась лишь его самого.

Принято называть подобные поступки Сергия смирением, но вернее объяснить их самоотречением.

В том же жизнеописании приведён ещё один рассказ, тоже связанный с одним случаем острой нужды в Общине. Здесь снова явлена сила веры, терпения и сдержанности Преподобного рядом с малодушием некоторых из братьев. Одолеваемые голодом, они возроптали: «Слушаясь тебя, нам приходится умирать с голоду, ибо ты запрещаешь нам ходить в мир просить хлеба. Завтра же пойдём отсюда каждый в свою сторону и более не вернёмся, ибо не в силах более терпеть здешнюю скудность».

Преподобный же, желая подкрепить малодушных, собрал всю братию и с обычною мягкостью, но и с твёрдостью увещевал не поддаваться искушению, говоря: «Благодать Божия не без искушений бывает; по скорби же радости ожидаем. Сказано: вечером водворится плач, а заутро радость». И не успел он окончить, как послышался стук во врата Обители и вратарь прибежал сообщить, что приехали возы брашен и хлебов.

Случай с хлебами, прибывшими в последнюю минуту, остался в памяти у братии как проявление Высшей Благодати, всегда бодрствовавшей над избранником своим и поддерживавшей его в тяжкие минуты.

Был ещё один чудесный случай, связанный с жизнью Обители, много прибавивший к славе Преподобного. Начало ему положило недовольство и ропот братии на недостаток воды. Находившийся поблизости небольшой ручеёк со временем иссяк, река же отстояла слишком далеко от Обители; и вот среди братии поднялся ропот на игумена, что далеко им ходить за водою. На это Преподобный отвечал: «Я хотел безмолвствовать один на месте сем. Богу же угодно было воздвигнуть здесь Обитель. Но дерзайте, молитесь!» Потом, взяв с собою одного ученика, вышел из Обители и, найдя недалеко в овраге несколько скопившейся воды, воздел руки и обратился к Господу, чтобы даровал им Господь, как некогда по молитве Моисея, воду и на сем месте. Произнеся молитву, Преподобный начертал крест на земле, и тотчас из земли пробился обильный источник чистой, холодной воды, который братия хотела было назвать Сергиевым, но он запретил им. Впоследствии многие, пившие с верою из этого источника, получали исцеление.

---

* Продолжение. Начало в № 7, 2012.

Продолжение следует