Журнал: № 8 (184), Август, 2009

БОРИС НИКОЛАЕВИЧ АБРАМОВ Ольга Колобова и Игорь Дмитриев

2 августа — День рождения Б.Н.Абрамова

Прошло более двух лет с момента открытия музыки Б.Н. Абрамова. За это время в Музее Н.К. Рериха в Новосибирске в концертах, на которых прозвучали его музыкальные миниатюры, приняли участие шесть солистов Новосибирского театра оперы и балета. Каждый такой концерт становился событием не только для сотрудников и гостей Музея, но и для самих исполнителей.

Первое упоминание о том, что Борис Николаевич пишет музыку, мы встречаем в его письме к Елене Ивановне Рерих от 10 июля 1951 года: «Мои музыкальные вещи явились для меня полнейшей неожиданностью». Спустя почти год, 14 июня 1952 года, он пишет: «Помните картину Николая Константиновича "Сам Вышел". На слова, которые у меня были и, кажется, должны быть у Вас, я написал музыку. Говорят, получилось очень хорошо. Как бы мне хотелось, чтобы Вы послушали».

В Записях Б.Н. Абрамова сказано: «Музыкой мы питаемся, музыкой очищаем жизнь, музыкой говорим с Высшим Миром... Музыкой процветаем и утончаемся» (8.04.1951 г.).

Наталия Дмитриевна Спирина говорила, что в будущем, когда композиторы проникнутся Живой Этикой, тогда и музыка будет особая, духовная. И хотя мы находимся только в самом начале пути осмысления музыки Бориса Николаевича, мы можем утверждать, что она и есть такое особенное явление.

Предлагаем вашему вниманию интервью с пианистом и композитором И.К. Дмитриевым и солисткой Новосибирского театра оперы и балета О.И. Колобовой — исполнителями музыкальных миниатюр Б.Н. Абрамова.

Ольга, Вы постоянная участница концертов из произведений Б.Н. Абрамова; что Вы можете сказать об этой музыке?

О.И. Колобова: Я считаю, что музыка Абрамова — явление, отдельное от всякой другой музыки — классической, эстрадной, — её нельзя к чему-либо причислить. Это действительно явление.

Она мне нравится, близка, и, как мне кажется, я понимаю эти произведения. Это музыка светлого человека, проводник светлой, чистой силы, которая делает людей благороднее, чище; её надо слушать сердцем, а не анализировать с общепринятой точки зрения. Она — для чистых душой и способна утешить опечаленных и сделать мир немного светлее.

Мне кажется, что произведения Абрамова чем-то похожи на музыкальные картины — это какие-то мазки, краски, рассчитанные на то, чтобы вызвать и зрительные, и эмоциональные впечатления. И я рада, что эту музыку открыли и что вы очень способствуете её продвижению.

Игорь Константинович, расскажите, в чём заключалась Ваша работа над произведениями Б.Н. Абрамова?

И.К. Дмитриев: Работа над этими произведениями была очень сложной. Дело в том, что, по-видимому, Борис Николаевич хорошо играл и подбирал по слуху, и наверняка он импровизировал (во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что сам он играл не так, как записано в автографе), и в нотах у него даны как бы намётки аккомпанемента. Моя задача заключалась в том, чтобы сделать партию сопровождения, скажем так, более пианистичной, и в то же время было необходимо, чтобы музыка не потеряла свой особый колорит.

На первый взгляд задача казалась очень простой, но, когда я начал работать с этим материалом и попытался применить какие-то общеупотребительные приёмы, которые встречаются в композиции, я понял, что большинство этих правил здесь не работает. Надо было проявить максимальную бережность: ни в коем случае не перегрузить партию аккомпанемента и чтобы при этом не пострадала глубина содержания. С одной стороны, фортепианная партия должна быть удобной, а с другой — при всём удобстве и максимально хорошем звучании должна сохраниться та особая атмосфера, которая характерна именно для музыки Абрамова. И потому пришлось делать много редакций.

Надо было действовать настолько осторожно! Я всё время думал о хирургах: как не навредить и в то же время сделать своё дело. Да, это была своего рода микрохирургия.

Как же правильно называть произведения Бориса Николаевича — романсы, песни? К какому жанру их можно отнести?

И.К. Дмитриев: Всегда легче работать, когда имеешь какие-то точки отсчёта, например, к какому жанру это принадлежит. Песня это? — в какой-то степени песня. Романс? — до некоторой степени романс. И только когда я начал работать с этой музыкой, я понял, что к ней нужно относиться как к духовной музыке. Я бы провёл параллель с хоралами Баха, которые написаны не для профессиональных музыкантов, а для того, чтобы их могли исполнять обычные люди, и не только в атмосфере какого-то собрания, но и индивидуально.

Несмотря на то что мы определили, что это жанр духовной музыки, в ней есть ещё элементы, черты других жанров.

Например, в «Устремлённом сердце» — совершенно явные черты романса начала XX века. Произведение «Поют струны» — это как бы импровизация, сродни той, что мы встречаем в пении алтайских сказителей (кайчи): там идёт смена ритмических форм, повторяется одна и та же фраза, но каждый раз немного по-разному, видоизменяясь, — словно течёт водный поток. «Олень» и «Чертя крылом» по жанру близки к балладе.

О.И. Колобова: Эти произведения — духовного плана. Их не стоит воспринимать только как романсы, это совершенно отдельная категория, потому музыку Абрамова лучше петь отдельно от всего или сделать отделение из его произведений, потому что все они взаимосвязаны своим духовным содержанием.

Что Вы можете сказать о Борисе Николаевиче как о композиторе?

И.К. Дмитриев: При первом беглом взгляде на вокальную партию я увидел, что она очень непростая, вокально это очень сложные произведения. Вообще, вся русская музыка, начиная от Глинки и далее — Мусоргский, Чайковский, Рахманинов, — отличается неудобной фактурой. По сравнению с итальянскими и немецкими, русские композиторы предъявляют гораздо более суровые требования к вокалисту, так как они прежде всего исходили из содержания, а не из вокальной стороны. То же мы видим и у Абрамова.

Несмотря на небольшое количество нот, в них огромное внутреннее насыщение — это музыка с не­обычайно высоким «коэффициентом полезного действия». Раньше я даже не представлял, что столь скупыми средствами можно передать такие глобальные вещи. Обычно глобальные произведения — это симфонии. А здесь нот мало, а смысла неизмеримо много.

О.И. Колобова: Всё гениальное просто. Это как раз такой случай.

И.К. Дмитриев: Ещё одна особенность музыки Абрамова — некоторая общность с музыкальным языком композиторов «Могучей кучки». В произведениях «Чертя крылом», «Жемчужины», «Из туманных глубин» — в них много от А.П. Бородина. Во многих произведениях есть глубинно общее с М.П. Мусоргским; несмотря на то, что музыкальный язык у них разный, корень, из которого «произрастает» музыка Абрамова, — тот же, что и у Мусоргского. Быть может, это русский корень.

Что касается произведения «Холм», то по своему музыкальному языку оно уводит нас к древнему православному песнопению, оно написано именно в этих традициях. И в то же время в нём естественная перекличка с такими композиторами, как Бородин, Мусоргский, которые также были на этом воспитаны, как и все русские композиторы, включая Рахманинова.

Некоторые произведения («Путь Горний», «Что пользы?») очень близки к А.С. Даргомыжскому, его отношению к слову: музыка настолько точно следует за словом — до малейшей интонации.

Для меня эти произведения представляются очень разнообразными, окрашенными индивидуальностью автора.

Как происходило Ваше знакомство с творчеством Бориса Николаевича?

О.И. Колобова: Это было постепенное познавание. Первое знакомство началось с того, что я не поняла: что же это за произведения, куда их причислить? Я начала с ними знакомиться, играть, петь. Потом для меня устроили экскурсию по музею, я посмотрела картины Б.Н. Абрамова. С Учением Рериха я знакома уже достаточно давно, ещё со школы. Постепенно приходило не только понимание и приятие, но и любовь к произведениям Абрамова; это очень важно — не только понимать, но и пропускать через сердце. Если ты холоден внутри — не надо начинать петь вообще.

Какое впечатление на Вас произвели акварели Бориса Николаевича? 

О.И. Колобова: Я была потрясена, увидев его картины. Они помогли мне лучше понять его музыку. Я думаю, каждому, кто слушал произведения Абрамова, стоит обязательно увидеть его акварели — они напрямую связаны. Ведь это тоже его внутренний мир. Каждое произведение — живописное, музыкальное — это отражение внутреннего мира человека, его творца. Потрясающие картины! Увидев их, я ощутила особую близость к этому человеку, и он стал мне понятней. А это тоже важно для исполнителя — знать, что это был за человек, чем он занимался в своей жизни. Насколько мне известно, Борис Николаевич был очень скромным и свои картины и музыку не стремился популяризировать.

И.К. Дмитриев: Эта музыка, как и картины, не для всех — искусство для всех не бывает, потому что оно требует совершенно определённой внутренней работы.

О.И. Колобова: Конечно, это не массовое искусство, для этой музыки надо быть подготовленным. Если человек не знаком с философией Рериха — то, может быть, только через чувства эта музыка затронет его, и он получит стимул к дальнейшему развитию.

И.К. Дмитриев: Задача искусства, на мой взгляд, — это прежде всего воодушевление человека; искусство должно вызывать энтузиазм, причём энтузиазм самого высшего свойства, — чтобы произошла какая-то переоценка ценностей.

О.И. Колобова: И в этом плане произведения Абрамова приближаются к классической музыке.

Трудна ли музыка Абрамова для восприятия? 

О.И. Колобова: Над этими произведениями надо думать, это работа и разума, и эмоций. Если в человеке есть что-то доброе и светлое — я думаю, они найдут отзыв в сердце. Сначала идёт эмоциональное потрясение, потому что человек не ожидал такого услышать; но он обратит на это особое внимание, потому что музыка и слова — необычные. А потом ему захочется ещё послушать и понять, и он придёт снова, потому что эти произведения нужно слушать не один раз. То же самое бывает с очень сложными произведениями — по форме, по гармонии.

Что касается меня, каждый раз, исполняя его произведения, я открываю для себя что-то новое. В них — удивительная целительная сила. Если человек в печали, если у него что-то в жизни произошло — эти произведения умиротворяют, исцеляют, дают энергию — творческую, созидательную.

Даже такое, как «Олень»?

О.И. Колобова: «Олень» — это произведение, которое выделяется из общего ряда. Оно более напряжённое, трагическое, там очень сильные слова. Оно связано со страданием, а страдания очищают, любые чёрные мысли проходят, и потом наступает свет. Это как катарсис, очищение. Мы встречаем это и в трагедиях, и в операх. Земные страдания — преходящи, они только здесь, а потом всё изменится. За счёт страдания, за счёт очищения наш дух растёт, совершенствуется. Может быть, и испытания даются те, которые человек способен выдержать. Для каждого есть своя мера.

Когда Вы исполняете произведения Б.Н. Абрамова, ощущаете ли отклик зала? 

О.И. Колобова: Безусловно. Это лучший зал города Новосибирска — и акустически, и зрители здесь совершенно особенные. Сюда приходят те, кто знаком с Учением Рериха, и, возможно, они тут уже не раз бывали; это люди, которые стремятся к свету. Поэтому перед ними особенно легко открываться. Обычно, когда исполнитель споёт несколько произведений или отделение, он настолько отдаёт, что ощущается некоторый упадок сил. Бывает, что дня два восстанавливаешься. А здесь ты всегда отдаёшь, а потом ещё больше получаешь; проходит некоторое время — и ты чувствуешь необычайный прилив энергии, всё возмещается. Невозможно петь закрытым. Если ты закрыт, то и люди тебе никогда не откроются. Что же ты можешь дать миру? Значит, ты ещё не готов ни выходить на сцену, ни петь.

От чего зависит состояние исполнителя во время концерта?

О.И. Колобова: Это сложный вопрос. Есть определённое состояние, в котором находится каждый исполнитель на сцене. Это особое состояние души, когда я не замечаю окружения, а просто нахожусь в своём пространстве. В этот момент я открыта для зала. И получается, что не только я что-то даю этому миру, но и люди тоже дают мне, от них следует отклик на каждое произведение. Зрительный зал и исполнители взаимосвязаны на каком-то более тонком уровне. Зритель тоже активный участник концерта, именно активный, не пассивный.

Концерт — это явление, и явление уникальное. Двух одинаковых концертов не бывает. Это акт творения, и причём общего: и зрительного зала, и исполнителя.

И.К. Дмитриев: Нужно настолько сосредоточиться на музыке, что, может быть, даже забыть себя. Это идеально и, конечно, не всегда удаётся. Но бывают такие концерты, когда себя «убираешь» и становишься посредником между композитором и слушателем, — тогда получается что-то.

О.И. Колобова: Да, мы посредники, интерпретаторы; всегда присутствует личность композитора и того, кто написал стихи, а мы только пропускаем всё это через себя. Это похоже на мир идеальных вещей Платона: там существует какое-то произведение, а мы просто пытаемся передать его образ в этот мир.

Как Вы считаете, нуждается ли музыкаль¬ное произведение в исполнении, или то, что есть ноты, — уже хорошо?

О.И. Колобова: То, что ноты существуют, — уже хорошо. Но всё-таки произведение становится в полной мере сотворённым в процессе исполнения, именно это делает его существующим в пространстве. Все произведения искусства должны проявлять себя в этом мире, иначе зачем, например, книга, которую никто не читает, никто не берёт в руки, не пропускает через себя?

И.К. Дмитриев: Музыка — это особый вид искусства. Ведь подавляющее большинство людей не может насладиться по желанию каким-то музыкальным произведением в живом исполнении. Они могут посмотреть картину, они могут почитать книгу, а музыка — она живёт, только когда звучит.

О.И. Колобова: И мы имеем счастье эту музыку материализовать и своим исполнением приобщить к этому ещё многих людей. Почему нет? — если мир станет лучше от этого, если мы станем лучше, ведь нам это так же много даёт, как и людям, сидящим в зале, если не ещё больше. Мне кажется, это справедливо — делиться чем-то хорошим с окружающими, особенно когда это всем в радость. Поэтому эти произведения надо исполнять. Кто готов, тот откликнется.

Концерты с произведениями Абрамова — это как молитва, которая меняет мир к лучшему. И может быть, в этот момент на другой стороне земного шара тот, кто страдал до этого, вдруг почувствует покой на сердце, или ему просто станет хорошо.

Изменилось ли что-то в Вашем мировосприятии в связи с музыкой Б.Н. Абрамова?

О.И. Колобова: Его произведения помогают мне относиться к миру иначе, лучше, с большим доверием, светлее смотреть на него, понимать, что всё проходит. Эти произведения добавили немного мудрости и много радости.

Музыка Абрамова — это этап...

И.К. Дмитриев: ...И он только начался.

О.И. Колобова: И ещё предстоит многое открыть в этой музыке. Мне бы хотелось её петь снова и снова. Это та музыка, к которой хочется приобщаться как к источнику света. Это новая ступень, и я думаю, что эта ступень — надолго.

Интервью взяла Татьяна Бугаева
Осень 2008 г.

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: