Журнал: № 1 (201), Январь, 2011

Архип Иванович КУИНДЖИ. 1905 А.И. Куинджи. ХРИСТОС В ГЕФСИМАНСКОМ САДУ. 1901 А.И. Куинджи. ВЕЧЕР НА УКРАИНЕ. 1878 А.И. Куинджи. ОБЛАКО. 1898 – 1908 А.И. Куинджи. ОСЕНЬ. 1890 – 1895 А.И. Куинджи. МОРЕ. КРЫМ. 1898 – 1908 А.И. Куинджи. ЭЛЬБРУС ДНЁМ. 1898 – 1908 А.И. Куинджи. ЭЛЬБРУС ВЕЧЕРОМ. 1898 – 1908 А.И. Куинджи. ЗИМА.

Велик Пантеон русской культуры. «Без всяких разделений и случайностей сегодняшнего дня подумаем о том, как бы следовало неустанно освещать общее значение Русской Культуры, которая в представлении и Востока, и Запада дала такое незабываемое целое. (...) Но не только Восток и Запад, но и Юг и Север напитали Русь потенциалом возможностей. ...Всё вносило те зачатки Синтеза, которые, поверх всех проблем сегодняшнего дня, должны сказать каждому русскому, где истинная ценность». Так писал о русской культуре художник-мыслитель Николай Константинович Рерих.

Именно в русском искусстве, по словам Рериха, — «в необъятности русской жизни», особое место находит себе подвиг творчества. Кого из наших замечательных мастеров ни возьми — все жили непросто, всякому таланту приходилось пробивать стену окружающей серости. Жизнь каждого творца — подвиг.

«Для подлинного творчества реализм есть исход­ное восхождение», — писал Рерих о реалистическом искусстве, которому он предрекал вечность. Среди замечательной плеяды русских художников-реалистов конца ХIХ — начала ХХ века особое место занимает Архип Иванович Куинджи.

«Большой, сильный, правдивый Куинджи», — писал о нём Рерих. Так не о всяком скажется. В воспоминаниях учеников о Куинджи мы читаем не о том, как он учил класть краски, — в отношении мастера к ученикам виделся Учитель жизни. Умирая, Куинджи хотел видеть возле себя своих учеников, словно отец детей. И это было естественно. Как и то, что Куинджи часто помогал им деньгами, причём старался делать это незаметно. И долгие беседы его с учениками, и многое другое, о чём мы никогда не узнаем, делали его «другом молодёжи и печальником обездоленных».

В одном из писем молодого Рериха к своей невесте Елене Ивановне Шапошниковой такое родственное отношение хорошо просматривается. Обеспокоенный тем, что Куинджи им что-то недоволен, Николай Константинович пишет: «А между тем я люблю его и чувствую, что и он меня любит», — и просит Елену Ивановну пойти к учителю и наладить отношения. «Скажи ему, что Ты пришла от меня по секрету и Тебе хочется знать, как направлять меня и как толкать. Ему это, наверно, так понравится, что он Тебе не замедлит рассказать очень многое, что никому не скажет.

Он любит своих учеников, как детей, и эта забота Твоя ему будет очень понятна, и никому он не скажет об этом — за это можно ручаться» (октябрь 1900 г., Париж. ОР ГТГ. 44-213).

И между собой ученики Куинджи оставались в особых отношениях. Учитель сумел не только вооружить их для творчества и жизненной борьбы, но и спаять в общем служении искусству и человечеству.

«...До самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве», — писал Рерих через сорок лет после того, как ученики Куинджи разлетелись из его мастерской.

Жизненный путь А.И. Куинджи был нелёгок: ещё ребёнком оставшись сиротой, мариупольский мальчик-пастушок, любящий рисовать, становится ретушёром у фотографа. Не раз ему пришлось поменять место проживания и род занятий, но неизменным оставалось его стремление рисовать. И вот мы видим Куинджи среди учащейся искусству молодёжи, которая ютилась на чердаках Петербургской академии художеств. «...Появления его вначале никто не заметил. Он был с большими недочётами в образовании, односторонен, резок и варварски не признавал никаких традиций — что называется, ломил вовсю и даже оскорблял иногда традиционные святыни художественного культа, считая всё это устарелым». Так писал о начале творческого пути Куинджи другой замечательный художник, Илья Ефимович Репин. Без долгих рассуждений Репин громогласно нарекает Куинджи гением: «Как истинный гений-изобретатель, он шёл только от своего природного ума, верил только в свои личные воззрения на искусство, и на товарищей он влиял менторски. Никогда у него не могло быть даже мысли работать скромно в своей специальности, довольствоваться камнем, лично им положенным в бесконечной лестнице, ведущей к совершенству в искусстве. Его гений мог работать только над чем-нибудь ещё неизвестным человечеству, не грезившимся никаким художникам до него. Академические рисовальные вечера он не посещал; научные лекции наших тогдашних курсов (растянутых на 6 лет) также его нисколько не интересовали. До всего он доходил собственным умом».

Куинджи всё преодолел сам. «Свет — очарование, и сила света, его иллюзия стали его целью. Конечно, вся суть этого явления заключалась в самом Куинджи, в его феноменальности, личной, врождённой оригинально­сти. Он слушал только своего гения...»

Репин чувствует необходимость объяснить своё смелое определение гениальности Куинджи. В искусстве любой эпохи он различает два типа гениев. Первый — «новатор, дающий начало новому виду искусства; он обладает свойством изобретателя и часто остаётся непризнанным. Это в высшей степени натура самобытная, с большими крайностями; он открывает эпоху». Гений второго типа развивает определённое направление в искусстве «до полной невозможности продолжать работу в том же роде после него». Он завершитель эпохи. Репин относил Куинджи к гениям первого рода.

Первые же небольшие картины Куинджи вызвали большие споры. Вся публика на выставках стояла у его произведений, не замечая всего остального, хотя, казалось бы, темы картин были самые неблагодарные: «Осенняя распутица» (1872), виды угрюмого Ладожского озера (1873, 1875), «Чумацкий тракт» (1875).

Затем появились картины «Украинская ночь» (1876) и «Вечер на Украине» (1878). Эти полотна буквально потрясли зрителя. Простые малороссийские хаты были залиты «такими горячими лучами заходящего солнца, при которых тёмная зелень кажется гранатного цвета. Сколько споров возбуждал этот чистый, горячий свет... Куинджи упрекали все тонкие эстеты в бестактности — брать такие резкие моменты природы, от которых больно глазам. Но никто не думал о своих глазах: смотрели, не сморгнув, — не оторвать, бывало...»

Когда Репин спросил художника Прянишникова, какого он мнения о цвете чёрно-гранатной зелени под этим лучом, ответ был достойным красок Куинджи: «Я думаю, что такое освещение было до Рождества Христова». И при всём том, как водится, ругали громко, «на все корки». Но не могли удержаться от подражания, от подделок. А «главным камнем преткновения для хищников была иллюзия тона в оригиналах и сила гармонии к теням света. Тут уже предполагали секрет и старались постичь его даже умные, даже почтенные художники».

Репин описал курьёзный случай с одним известным художником, который «недосыпал, недоедал — как на огне горел — не мог понять, чем Куинджи достигает такой иллюзии света и такого общего тона картины, чем он так могущественно завладевает целою толпою зрителей и заставляет её самозабвенно неметь от восторга перед его картинами». Художник этот долго работал над раскрытием секрета Куинджи и наконец «понял», что тот пишет через цветное стекло. Куинджи от всего сердца хохотал над открытием своего товарища. Ему ли было до фокусов? Глубоко и упорно добивался он совершенства в своём деле. Он был чувствителен к самым тончайшим отношениям и неутомим в поисках иллюзии света, и «не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи. Куинджи — художник света», — констатирует Репин. Это подтверждалось и исследованиями, проводимыми Менделеевым на предмет чувствительности товарищей-художников к тонким нюансам тонов, — Куинджи побивал все рекорды.

А ещё Репин говорил о введении Куинджи поэзии в живопись. «Да, взята была часть поэзии, присущая только живописи, и она, без всяких пояснений, так могущественно погружала зрителей в свой мир очарований».

Вернёмся к записям Н.К. Рериха. Он пишет о своём Учителе: «Неповторяема была вся жизнь его». Обыватель не мог понять, зачем это бескорыстие, какой смысл в любви к посторонним людям. Почему он не как все? Не иначе в этом какой-то умысел.
И невдомёк этим «бедным», как называл их Куинджи, что к тому, чего они добивались всякими хитростями и уловками, ведёт путь прямой. Но путь этот не для каждого, потому что лежит он через великое сердце, через Подвиг.

Мы говорили о новаторстве Куинджи-художника, но Архип Иванович был необычен и в простой ежедневной жизни. Он выступал в защиту не только человека, но и животных. Таким защитником слабых он был с детства. Мы знаем о его удивительном общении с птицами.

Вдвоём с женой они жили скромно, без прислуги. Увлекались музыкой, Архип Иванович играл на скрипке. Театры посещали, но не часто, и больше оперу. Знакомства водили немногочисленные, но с людьми такими, как Менделеев, Суворин.

Его облик был значителен во всём. Его яркая внешность, своеобразная речь, её выразительная краткость и мощь голоса навсегда врезались в память. «"Художник жизни" — так назовём каждого благородного украшателя, — писал Рерих. — Он должен знать жизнь, он должен чувствовать законы пропорций. Он создатель потребной формы, он ценитель ритма жизненного. Для него число, соотношение не есть знак мёртвый, но есть формула Бытия». К пониманию этой «формулы Бытия» в творчестве Куинджи приближает нас ещё один художник, современник мастера —
М.П. Неведомский. Сравнивая пейзажи Куинджи с произведениями уже состоявшихся живописцев, таких как Левитан и Серов, он видит между ними большую разницу. Если пейзажи двух последних художников полны личного настроения, то пейзаж Куинджи несёт в себе нечто эпическое. Отсюда объективизм его творчества, его своеобразный лиризм. «Лиризм у него налицо в той мере, как в народной былине или саге. Личный, интимный лиризм отсутствует...»

Тот же Неведомский говорит о религиозном начале в искусстве Куинджи — углублённом миро- и жизнеощущении. Присутствие этого начала в искусстве «поднимает его на высоту подлинного орудия познавания мира, превращает художественное произведение в ступень этого познавания, придаёт ему неувядающее значение...»

Приводимые нами записи Неведомского и Репина были изданы Обществом Куинджи в 1913 году, когда к осмыслению творчества художника только подступали. Со временем понимание мастерства этого замечательного живописца будет всё более углубляться, и то, о чём говорил Неведомский, мы бы назвали теперь духовностью творчества художника, или его способностью вести зрителя к высшим пределам восприятия.

С 1875 года Куинджи — член Товарищества передвижников. В 1879 году на VII Выставке, проводимой Товариществом, он представил «Берёзовую рощу», ставшую тоже знаменитой, картины «Север» и «После дождя». Но первая выставка, на которой Куинджи выставлялся в качестве полноправного товарища, оказалась и последней. Выйдя из Товарищества, но не испортив с ним отношений, Куинджи устроил в 1880 го­ду впервые в России выставку одного художника, да притом ещё не цикла произведений, а только одной картины. Это было смелое, пожалуй даже дерзкое, нововведение. Была выставлена много нашумевшая «Лунная ночь на Днепре». Слухи ходили по городу ещё до выставки. Сначала картину можно было увидеть в мастерской Куинджи, куда он пускал публику по воскресеньям на два часа. Затем картина была выставлена в Обществе поощрения художеств, и весь просвещённый Петербург целыми днями осаждал его помещение. Большего триумфа для художника трудно представить. Об этой картине писали не только критики, но и учёный Д.И. Менделеев, поэт Я.П. Полонский. «Какую бурю восторгов поднял Куинджи!.. Этакий молодец — прелесть...» — восхищался И.Н. Крамской. Полотно приобрёл прямо из мастерской Великий князь Константин Константинович.

Вскоре Куинджи выставляет один из вариантов «Берёзовой рощи» и «Днепр утром». И после этого неожиданно уходит «со сцены», как сказали бы в ином случае, «в затвор» — на долгие годы, почти на тридцать лет. И если бы не прозорливый П.М. Третьяков, купивший в 1870-х – начале 1880-х годов восемь нашумевших полотен Куинджи, можно было бы сказать, что сотни неизвестных произведений художника оказались запертыми в его квартире. Это случай совершенно исключительный в биографии большого художника. Пошли слухи, что Куинджи бросил живопись, но это было не так — ни на один день мастер не оставлял своего искусства. Он пишет, но никого не впускает в свою мастерскую.

Никто так и не смог объяснить такого поведения, предположения были разные, особенно старались противники художника. Но все попытки понять Куинджи оказались безуспешны. Возможно, здесь сыграли свою роль те перемены, которые происходили в жизни всего общества и в искусстве в частности. А может быть, сказалось отношение Куинджи к искусству — как к священнодействию. «Искусство — это новая религия человечества, религия будущего», — говорил художник.

Окружение не простило такого поступка, как оно вообще не прощает явление людей, подобных Куинджи. По духовному завещанию художника все имеющиеся у него работы переходили в собственность Общества его имени, которое было основано в 1909 году по инициативе и на средства Архипа Ивановича усилиями его учеников. Они же устроили в 1913 году посмертную выставку, на которой были представлены, помимо рисунков, 409 живописных произведений Куинджи. Тогда и произошёл печальный инцидент с Русским музеем, «где, к стыду Петербурга, до сих пор не имеется ни единого произведения Куинджи». На предложение Общества музею принять в дар коллекцию работ художника последовал отказ, мотивированный отсутствием помещения. Откликаясь на это событие, Н.К. Рерих писал: «Вся коллекция Архипа Ивановича представляет большой интерес. Указывают, что художник будто бы повторялся. Это неверно. По картинам можно проследить все искания Куинджи. Понятно, на стенах должны быть повешены только крупные произведения. Все же остальные могут быть помещены в витринах-вертушках».

А между тем после смерти Куинджи к его полотнам прибавилось много работ, не известных ранее, так что он предстал как неутомимо ищущий мастер, смелый экспериментатор в области цвета, произведения которого стали новым словом в русской пейзажной живописи.

Общество устроило выставку Куинджи, но отказалось продавать картины по отдельности. «Эта выставка — вся душа Куинджи, — говорили ученики. — В ней он весь целиком. Разве можно калечить душу великого художника, разрывая её по кусочкам?» Но в 1914 году в дар Русскому музею были принесены десять произведений, и этот дар Русский музей — «будущая краса и гордость национального искусства», как писал в 1901 году сам Куинджи, — с удовольствием принял. В 1930 году, накануне ликвидации Общества, Русский музей стал обладателем более 500 произведений художника.
В настоящее время в нём находятся 264 графических и 202 живописные работы Куинджи.

Мы подошли к концу рассказа о Куинджи-ху­дожнике, а между тем мало что сказали о Куинджи-педагоге, а ведь это была ещё одна яркая страница его жизни. Именно в мастерской Куинджи зажглись такие имена, как Богаевский, Вроблевский, Зарубин, Химона, Калмыков, Рущиц, Пурвит, Краузе, Рерих, Рылов, Борисов, Вагнер, Чумаков и другие.

Первое, что надо сказать о методах обучения Куинджи, — это то, что и здесь он был оригинален и самобытен. По пятницам с 10 до 14 часов двери мастерской Архипа Ивановича были открыты для всех желающих консультироваться по вопросам пейзажной живописи. Часто в помещении оказывалось до 200 человек. Своих учеников Куинджи представлял себе как семью, объединённую общим интересом к искусству. Во главе этой «семьи» он видел не строгого профессора, а мудрого наставника и старшего товарища. Главным принципом своей работы Куинджи считал оберегание индивидуальности ученика. В первый год учитель почти не делал замечаний и не притрагивался к его работам. Он только зорко всматривался и изучал, хотел понять возможности человека. Писание этюдов дополнялось копированием чужих картин.

Летом ученики уезжали на этюды, чтобы, собравшись осенью, представить их своему наставнику. Куинджи отрицал непосредственное использование этюдов при написании картин. Главным было то, что запечатлевалось в памяти. «Таким образом, рядом с обучением творчеству шло и пристальное изучение природы...»

И если день был заполнен серьёзной и ответственной работой, то вечер оставался для беседы, для песен, для развлечения. Составлялся оркестр, стекались «на огонёк» ученики из других мастерских. Говорили: «У Куинджи весело!»

Как писал в своей статье Н.К. Рерих, для Архипа Ивановича искусство и жизнь были нераздельны: «Куинджи учил искусству, но учил и жизни; он не мог представить себе, чтобы около искусства стояли люди непорядочные. Искусство и жизнь связывались в убеждении его, как нужное, глубокое, хорошее, красивое...

Сам он всё своё время отдавал другим. Он хотел помочь во всякой нужде, и творческой, и материальной; он хотел, чтобы искусство и всё, до него относящееся, было бодрым и сильным...»

В постоянных заботах о своих учениках Куинджи летом 1895 года организовал для них за свой счёт поездку в Крым, где Архипом Ивановичем была куплена земля, на которой он предполагал устроить поселение художников.

Через три года, в 1898 году, А.И. Куинджи устраивает 12 ученикам поездку за границу. Сам он в это время уже не числился преподавателем Академии, но по существу для своих учеников оставался им.

Говоря о разнообразии методов преподавания Куинджи, нужно отметить во всём этом нечто, характеризующее школу Куинджи, что потом проявилось и в работах его учеников. Это объединяющее их, роднящее между собой, был сам Куинджи.

«Оглядываясь на результаты трёхлетней преподавательской деятельности Куинджи, невольно преклоняешься перед этой кипучей энергией и талантом... Если бы он на своём веку только то и сделал, что сделал в своей академической мастерской, и тогда надо бы признать в нём исключительно крупную фигуру, изумительно одарённого учителя искусства», — писал М.П. Неведомский. О трёх годах преподавания Куинджи у его учеников остались воспоминания как о лучших годах жизни. А помимо этого он оставил заметный след в искусстве — создал совершенно определённую и очень интересную школу русской пейзажной живописи.

Пребывание Куинджи в должности преподавателя Академии художеств окончилось внезапно, но такой финал зрел, скорее всего, давно. Видимой причиной стал незначительный инцидент между одним его учеником и ректором отделения архитектуры. Ученик был незаслуженно оскорблён, за него вступились товарищи, объявили «забастовку». Куинджи, предчувствуя недоброе, пытался успокоить студентов. Пошли всякие казённые хитрости, учащиеся были исключены, а Куинджи заключён на два дня под домашний арест и получил приказание подать прошение об отставке.

На Архипа Ивановича удаление из профессоров подействовало как удар грома: получив приказ об отставке, он упал без сознания. Так тяжко было оскорбление, в глубине которого скрывалось невмещение Куинджи Академией. «И то сказать: вместить его могла бы разве только академия в "коренном" значении этого слова, академия без куполов и "президентов", где-нибудь под открытым небом, среди природы — вроде той, где учил Платон...» — так писал художник Неведомский. «Архип Иванович был олицетворённым ана­хронизмом в бытовых условиях нашей современности. Быт этот — вещь неподатливая, обладает огромной силой "косности" и сопротивления, а представители этого быта очень редко отличаются брезгливостью в выборе своих средств... Вот что нужно сказать при исторической оценке события».

На этом и закончилась попытка «обновления» академии, потому что если кто и мог её осуществить, так это Куинджи. «Если и был руководитель в новой Академии, то это только он», — писал один рецензент. С уходом Куинджи развитие пейзажной живописи, так блистательно начавшееся, остановилось.

«В этом большом художнике и большом человеке, — писал Н.К. Рерих, — всё моё представление о новой Академии. После его ухода, после 1897 года, я мало знаю об этом учреждении. Знаю, что в нём горят огни; знаю, что ученики все чем-то недовольны; знаю, что избирается много комиссий; знаю, что профессорствующие ссорятся, но какое именно место отведено в Академии художеств искусству — неизвестно...»

Оставаясь на посту члена Совета Академии, Архип Иванович пытался отстаивать свои взгляды, но чаще всего это был глас вопиющего в пустыне. Существует его заявление, хранящееся в архиве Академии, которое написано в 1908 году и представляет собой как бы обзор всей деятельности художника. Заявление это не малое по размеру, чтобы привести его целиком, но документ этот весьма красноречив.

Куинджи писал, что, «когда Академия хотела заменить в уставе несколько параграфов, которые якобы в продолжение 12-ти лет мешали успеху Академии», он подал общему собранию заявление: «Причиной всех зол в Академии не эти параграфы, а вы сами, вы довели Академию до такого позора и упадка... Уже многие художники ушли из Академии, ушёл наконец и вице-президент Академии, на днях ушли ещё двое из самых выдающихся русских художников — В. Васнецов и И. Репин.

В. Васнецов заявил Академии письменно: "Так как Академия не может отвечать своему назначению, то я считаю напрасным именоваться членом учреждения, утратившего свой живой смысл"».

Под этими словами мог целиком подписаться и Куинджи. Переходя к вопросу о преобразовании Академии, он утверждает: «Никакие уставы, никакие преобразования не помогут делу, пока профессора и члены Академии будут относиться к своим обязанностям так, как относились в продолжение 14-ти лет».

Последнее десятилетие жизни Куинджи было посвящено одной идее, которую он вынашивал давно, а вернее, всю жизнь, — созданию союза художников. По мнению Куинджи, лучшим условием для проявления необходимых для художника качеств является объединение художников в одну большую группу-союз, приучающую к солидарности и вза­имовыручке.

Эти мысли Архип Иванович проповедовал своим ученикам и всей братии по профессии. Куинджи мечтал, что это будет не просто профессиональный союз, но семья. Суть его замыслов сводилась к тому, что художники должны всегда держаться друг друга, что они могут спорить по вопросам искусства, но никогда не должны оставлять друг друга в жизненной борьбе.

Реализацией таких помыслов и явилось Общество имени Куинджи, которое было создано заботами и на средства художника. Так к 1909 году выкристаллизовалась объединительная идея Куинджи.

В 1904 году он учредил конкурс своего имени, на который пожертвовал в Академию 100 тысяч рублей. На одном из собраний, в ответ на тосты за «героя дня», Куинджи так объяснил свой поступок: «Вы преувеличиваете мою заслугу. У меня были деньги. Они мне не нужны: я всегда проживал очень мало... Для чего они будут лежать? Разве вы не отдали бы того, что вам не нужно?»

Но мы знаем, какую реакцию вызывают такие поступки. Появились противники художника — «антикуинджисты». Однако Куинджи не опускал рук, он не спал ночей, продумывая наиболее благоприятные для Общества условия деятельности.

В марте 1910 года Архип Иванович составил завещание, по которому передавал Обществу всё, что у него останется на день смерти: картины и средства. Куинджи очень мучили мысли о нужде, в которой жила художественная молодёжь, у него самого был в этом немалый опыт. Общество Куинджи было его последним детищем.

Художник скончался 11 июля 1910 года. Рядом с ним были его ученики. Всю дорогу до кладбища гроб несли на руках. По пути несколько неизвестных людей, бедно одетых, присоединились к шествию. На вопрос: «Разве вы знали покойного?» — один из них ответил: «Как же не знать?.. Нашего-то Архипа Ивановича!» — и пояснил, что не раз получал от него помощь.

Архип Иванович Куинджи оставил огромное наследие. Диапазон тем этих полотен и картонов велик. Тут и «тихие» картины, как «Ночное», и картины с туманами, радугами. Множество вариантов «красных закатов», дающих почувствовать бесконечность красот небесной стихии. Знаменитые «куинджевские облака» — поднимающиеся вертикально ввысь, светящиеся. Десятки этюдов моря и гор. Как заметил один современник, видевший все эти работы Куинджи, из певца просторов он, можно сказать, стремился стать певцом Космоса.

Об этой космичности Куинджи говорят и современные критики. Так, во вступительной статье каталога выставки Куинджи, проходившей в канун 2008 года в Русском музее, где было выставлено большое количество его этюдов и эскизов, мы читаем о «метафорическом выражении [художником] космической сущности природных явлений». Там же говорится, что работы Куинджи именно поздних лет «представляют самый уникальный и чрезвычайно интересный раздел его художественного наследия».

В области жизненных задач Куинджи оставил русским художникам не менее значительные заветы. Своими объединительными начинаниями, как и примером всей своей жизни, Куинджи призывал к обереганию себя от всяких пленений, звал религиозно служить, — как сам служил всю жизнь, — свободному искусству, звал отстаивать совместными усилиями свободу творчества.

Литература

Неведомский М.П., Репин И.Е. А.И. Куинджи. М., 1997.

Рерих Н.К. Художники жизни. М.: МЦР, 1993.

Русский музей. Архип Куинджи. Альманах. СПб., 2007.

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: