После невежества мы достигаем цивилизации, затем мы получаем образование, затем следует интеллигентность, затем утончение и после этого синтез открывает врата высокой культуры. Рерих Н.К. «Знамя Мира. Конференция в Бельгии» |
Жил в городе сапожник Мартын Авдеич. Жил он в подвале, в горенке об одном окне. Окно было на улицу. В окно видно было, как проходили люди; хоть видны были только ноги, но Мартын Авдеич по сапогам узнавал людей. Мартын Авдеич жил давно на одном месте, и знакомства много было. Редкая пара сапог в околодке не побывала и раз и два у него в руках. На какие подмётки подкинет, на какие латки положит, какие обошьёт, а другой раз и новые головки сделает. И часто в окно он видал свою работу. Работы было много, потому что работал Авдеич прочно, товар ставил хороший, лишнего не брал и слово держал. Если может к сроку сделать – возьмётся, а нет, так и обманывать не станет, вперёд говорит. И знали все Авдеича, и у него не переводилась работа. Авдеич и всегда был человек хороший, но под старость стал он больше о душе своей думать и больше к Богу приближаться. Ещё когда Мартын у хозяина жил, померла у него жена. И остался после жены один мальчик – трёх годов. Дети у них не жили. Старшие все прежде померли. Хотел сначала Мартын сынишку сестре в деревню отдать, потом пожалел – подумал: «Тяжело будет Капитошке моему в чужой семье расти, оставлю его при себе». И отошел Авдеич от хозяина и стал с сынишкой на квартире жить. Да не дал Бог Авдеичу в детях счастья. Только подрос мальчик, стал отцу помогать, только бы на него радоваться, напала на Капитошку болезнь, слёг мальчик, погорел недельку и помер. Схоронил Мартын сына и отчаялся. Так отчаялся, что стал на Бога роптать. Скука такая нашла на Мартына, что не раз просил у Бога смерти и укорял Бога за то, что он не его, старика, прибрал, а любимого единственного сына. Перестал Авдеич и в церковь ходить. И вот зашёл раз к Авдеичу от Троицы земляк-старичок – уж восьмой год странствовал. Разговорился с ним Авдеич и стал ему на своё горе жаловаться:
— И жить, - говорит, - божий человек, больше неохота. Только бы помереть. —Об одном Бога прошу. Безнадёжный я остался теперь человек.
И сказал ему старичок:
— Не хорошо ты говоришь, Мартын, нам нельзя божьи дела судить. Не нашим умом, а божьим судом. Твоему сыну судил Бог помереть, а тебе - жить. Значит так лучше. А что отчаиваться, так это оттого, что ты для своей радости жить хочешь.
— А для чего же жить-то? – спросил Мартын.
И старичок сказал:
— Для Бога, Мартын, жить надо. Он тебе жизнь даёт, для него и жить надо. Когда для него жить станешь, ни о чём тужить не станешь, и всё тебе легко покажется.
Помолчал Мартын и говорит:
— А как же для Бога жить-то?
И сказал старичок:
— А жить как для Бога, то нам Христос показал. Ты грамоте знаешь? Купи Евангелие и читай, там узнаешь, как для Бога жить. Там всё показано.
И запали эти слова в сердце Авдеичу. И пошёл он в тот же день, купил себе Новый завет крупной печати и стал читать.
Хотел Авдеич только по праздникам, да как начал читать, так ему на душе хорошо стало, что стал каждый день читать. Другой раз так зачитается, что в лампе весь керосин выгорит, и всё от книги оторваться не может. И стал так читать Авдеич каждый вечер. И что больше читал, то яснее понимал, чего от него Бог хочет и как надо для Бога жить, и всё легче и легче ему становилось на сердце. Бывало, прежде, спать ложиться, охает он и крехчет и всё про Капитошку вспоминает, а теперь только приговаривает: «Слава Тебе, слава Тебе, Господи! Твоя воля». И с той поры переменилась вся жизнь Авдеича. Бывало прежде, праздничным делом захаживал и он в трактир чайку попить, да и от водочки не отказывался. Выпьет, бывало, с знакомым человеком и хоть не пьян, а всё-таки выходил из трактира навеселе и говаривал пустое: и окрикнет и оговорит человека. Теперь всё это само отошло от него. Жизнь стала его тихая и радостная. С утра садится за работу, отработает своё время, снимет лампочку с крючка, поставит на стол, достанет с полки книгу, разложит и сидят читать. И что больше читает, то больше понимает и то яснее и веселее на сердце.
Случилось раз, поздно зачитался Мартын. Читал он Евангелие от Луки. Прочёл он главу шестую, прочёл он стихи: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому просящему у тебя давай, и от взявшего твоё не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».
Прочёл и дальше те стихи, где Господь говорит:
«Что вы зовётё меня: Господи, Господи! И не делаете того, что я говорю? Всякий приходящий ко мне, слушающий слова Мои и исполняющий их, скажу вам, кому подобен. Он подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился и положил основание на камне, почему, когда случилось наводнение, и вода наперла на этот дом, то не могла поколебать его, потому что он основан был на камне. А слушающий и не исполняющий подобен человеку, построившему дом на земле без основания, который, когда наперла на него вода, тотчас обрушился; и разрушение дома сего было великое».
Прочёл эти слова Авдеич, и радостно ему стало на душе. Снял он очки, положил на книгу, облокотился на стол и задумался. И стал он примерять свою жизнь к словам этим. И думает сам с собой:
— Что, мой дом на камне или на песке? Хорошо, как на камне. И легко так-то, один сидишь, кажется, всё и сделал, как Бог велит, а рассеешься – и опять согрешишь. Все ж буду тянуться. Уж хорошо очень. Помоги мне Господи!
Подумал он так, хотел ложиться, да жаль было оторваться от книги. И стал читать 7-ю главу. Прочёл он про сотника, прочёл про сына вдовы, прочёл про ответ ученикам Иоанновым и дошёл до того места, где богатый фарисей позвал Господа к себе в гости. И прочёл о том, как женщина-грешница помазала ему ноги и омывала их слезами, и как он оправдал её. И дошёл он до 44-го стиха и стал читать:
«И обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты сию женщину? Я пришёл в дом твой, и ты воды мне на ноги не дал; а она слезами облила мне ноги и волосами головы своей отёрла. Ты целования мне не дал, а она с тех пор, как я пришёл, не перестаёт целовать у меня ноги. Ты головы мне маслом не помазал; а она миром помазала мне ноги». Прочёл он эти стихи и думает: «Воды на ноги не дал. Целования не дал. Головы маслом не помазал…»
И опять снял очки Авдеич, положил на книгу и опять задумался.
«Такой же видно, как я, фарисей-то был. Тоже, я чай, только об себе помнил. Как бы чайку напиться, да в тепле, да в холе, а нет того, чтобы об госте подумать. Об себе помнил, а об госте и заботушки нет. А гость-то кто? Сам Господь. Кабы ко мне пришёл, разве я так бы сделал?»
И облокотился на обе руки Авдеич и не видел, как задремал.
— Мартын! – вдруг как задышало что-то у него над ухом.
Встрепенулся Мартын спросонок:
— Кто тут?
Повернулся он, взглянул на дверь – никого. Прикурнул он опять. Вдруг явственно слышыт:
— Мартын, а Мартын! Смотри завтра на улицу. Приду.
Очнулся Мартын, поднялся со стула, стал протирать глаза. И не знает сам, - во сне или наяву слышал он слова эти. Завернул он лампу и лёг спать.
Наутро до света поднялся Авдеич, помолился Богу, истопил печку, поставил щи, кашу, развёл самовар, надел фартук и сел к окну работать. Сидит Авдеич, работает, а сам всё про вчерашнее думает. И думает надвое: то думает – померещилось, а то думает, что и вправду слышал он голос. «Что ж, думает, бывало и это».
Сидит Мартын у окна. И столько не работает. Сколько в окно смотрит, и как пройдёт кто в незнакомых сапогах, изогнётся даже, выглядывает из окна, чтобы не одни ноги, а и лицо увидать. Прошёл дворник в новых валенках, прошёл водовоз, потом поравнялся с окном старый солдат николаевский в обшитых старых валенках с лопатой в руках. По валенкам узнал его Авдеич. Старика звали Степанычем, и жил он у соседнего купца из милости. Положена ему была должность дворнику помогать. Стал против Авдеичева окна Степаныч счищать снег. Посмотрел на него Авдеич и опять взялся за работу.
— Вишь, одурел, видно, я со старости, — сам на себя посмеялся Авдеич. — Степаныч снег чистит, а я думаю, Христос ко мне идет. Совсем одурел, старый хрыч.
Однако стежков десяток сделал Авдеич, и опять тянет его в окно посмотреть. Посмотрел опять в окно, видит, Степаныч прислонил лопату к стене, и сам не то греется, не то отдыхает.
Человек старый, ломаный, видно, и снег-то сгребать силы нет. Подумал Авдеич: напоить его разве чайком, кстати и самовар уходить хочет. Воткнул Авдсич шило, встал, поставил на стол самовар, залил чай и постучал пальцем в стекло. Степаныч обернулся и подошел к окну. Авдеич поманил его и пошёл отворить дверь.
— Войди, погрейся, что ль, — сказал он. — Озяб, чай.
— Спаси Христос, и то — кости ломят, — сказал Степаныч.
Вошел Степаныч, отряхнулся от снега, стал ноги вытирать, чтобы не наследить на полу, а сам шатается.
— Не трудись вытирать. Я подотру, наше дело такое, проходи, садись, — сказал Авдеич. — Вот чайку выпей.
И Авдеич налил два стакана и подвинул один гостю, а сам вылил свой на блюдечко и стал дуть.
Выпил Степаныч свой стакан, перевернул дном кверху, и на него положил огрызок, и стал благодарить, а самому, видно, ещё хочется.
— Кушай еще, — сказал Авдеич и налил ещё стакан и себе и гостю.
Пьет Авдеич свой чай, а сам нет-нет на улицу поглядывает.
— Али ждешь кого? — спросил гость.
— Жду кого? И сказать совестно, кого жду: жду не жду, а запало мне в сердце слово одно. Виденье или так, сам не знаю. Видишь ли, братец ты мой; читал я вчера Евангелие про Христа-Батюшку, как Он страдал, как по земле ходил. Слыхал ты, я чай?
— Слыхать слыхал, ? отвечал Степаныч, — да мы люди тёмные, грамоте не знаем.
Ну вот, читал я про самое то, как Он но земле ходил, читаю я, знаешь, как Он к фарисею пришел, а тот Ему встречи не сделал. Ну так вот, читал, братец ты мой, я вчера про это самое и подумал: как Христа-Батюшку честь честью не принял. Доводись, к примеру, мне или кому, думаю, и не знал бы, как принял. А он и приему не сделал. Вот подумал я так-то и задремал. Задремал я, братец ты мой, и слышу, по имени кличет, поднялся я, голос, ровно шепчет кто-то, жди, говорит, завтра приду. Да до двух раз. Ну вот, веришь ли, запало мне это в голову — сам себя браню и все жду Его, Батюшку.
Степаныч покачал головой и ничего не сказал, а допил свой стакан и положил его боком, но Авдеич опять поднял стакан и налил еще.
— Кушай на здоровье. Ведь тоже думаю, когда Он, Батюшка, по земле ходил, не брезговал никем, а с простым народом больше водился. Все по простым ходил, учеников-то набирал все больше из нашего брата, таких же, как мы, грешные, из рабочих. Кто, говорит, возвышается, тот унизится, а кто унижается, тот возвысится. Вы Меня, говорит, Господом называете, а Я, говорит, вам ноги умою. Кто хочет, говорит, быть первым, тот будь всем слуга. Потому что, говорит, блаженны нищие, смиренные, кроткие, милостивые.
Забыл свой чай Степаныч, человек он был старый и мягкослезый. Сидит, слушает, а по лицу слезы катятся.
Ну, кушай еще, — сказал Авдеич. Но Степаныч перекрестился, поблагодарил, отодвинул стакан и встал.
— Спасибо тебе, — говорит, — Мартын Авдеич, угостил ты меня, и душу, и тело насытил.
— Милости просим, заходи в другой раз, рад гостю, — сказал Авдеич.
Степаныч ушел, а Мартын слил последний чай, допил, убрал посуду и опять сел к окну за работу — строчить задник. Строчит, а сам все поглядывает в окно — Христа ждет, все о Нем и об Его делах думает. И в голове у него все Христовы речи разные.
(окончание в № 8-2000 г.)