Журнал: № 7 (87), Июль, 2001

Архип Иванович Куинджи (1841–1910), выдающийся русский художник, вошёл в историю искусства как первый русский импрессионист, художник-новатор, мастер световых эффектов и, по словам его ученика Н.К.Рериха, как «учитель широкого мировоззрения», воспитавший славную плеяду русских художников. Вся его жизнь была освещена высоким огнём любви и преданности искусству.

Как это ни удивительно, но Архип Иванович не оставил после себя ни писем, ни дневников, ни путевых заметок, которые смогли бы пролить свет на многие события его жизни. «Никто толком не знает, учился ли он в Феодосии у Айвазовского или только выкрасил ему забор, приехал ли в Петербург в 1861 году, как утверждают одни, или в 1866-м, как доказывают другие, учился ли он в Академии художеств или так и не сумел поступить в это учебное заведение». «Около жизни Куинджи всегда было много таинственного», — писал Н.К.Рерих. И действительно, многие события его жизни остаются для нас неизвестными. Так, даже год его рождения во многих документах указывается по-разному: от 1840 до 1844-го. На фоне недостатка достоверной информации, о художнике ещё при жизни начинают ходить слухи и слагаться легенды, вплоть до абсурдных.

И всё же, несмотря на различные и противоречивые данные, большинство современников указывали, что род Архипа Ивановича был греческого происхождения; отец и дед его носили фамилию Еменджи, но затем она трансформируется в Куинджи, что в переводе с татарского означает «золотых дел мастер», — вероятно, это была профессия деда. Родился Архип Иванович в маленьком городке Мариуполе, в семье сапожника; уже в шесть лет он потерял родителей и прошёл через труднейшие годы нищеты и сиротства. Пас гусей, работал на постройке церкви, чистил сапоги и прислуживал за столом. Хлеботорговец Аморетти, у которого работал Куинджи, первый обратил внимание на художественное дарование мальчика, благодаря чему тот едет с рекомендацией в Феодосию к уже знаменитому художнику-маринисту Айвазовскому. И хотя многие говорили, что руководство со стороны Айвазовского ограничилось поручением выкрасить забор и тереть краску для этой цели, можно считать, что с этого момента у А.И.Куинджи начался путь в искусство.

Первое упоминание имени Куинджи в печати произошло в 1869 году: газеты отметили его картину «Рыбачья хижина на берегу Азовского моря». В это время Архипа Ивановича ещё никто не знает. Но уже через несколько лет о нём пишут Ф.М.Достоевский, И.Н.Крамской, И.Е.Репин, восторженно отзываясь о его работе «На острове Валааме». П.М.Третьяков, создатель знаменитой художественной галереи, не видя его картины, но основываясь на столь авторитетном мнении, распорядился купить её для своей коллекции. Это было настоящим признанием.

В 34 года Архип Иванович был в расцвете своего таланта и как пейзажист успел завоевать зрителя: его ставили рядом с признанными авторитетами живописи, людьми предшествующего поколения, такими как И.И.Шишкин и М.К.Клодт. Именно с этого времени (1874 г.) А.И.Куинджи выставляет свои картины на выставках товарищества Передвижников, сначала в качестве «гостя», а с 1879 года — уже как полноправный член товарищества, которое зародилось на почве борьбы с академизмом и стремления создать новую школу, отражающую подлинный русский дух. Руководство Академии художеств многие десятилетия «чеканило» своих учащихся по определённому штампу, заставляя писать выпускные работы на строго заданные темы. Четырнадцать человек выступили против укоренившегося академизма: не став писать на указанные темы и добровольно отказавшись от золотой медали, они стали основателями товарищества Передвижников.

Основные идеи передвижников — призвать искусство к служению массам и создать национальное искусство — были близки Архипу Ивановичу, и многие работы этого периода были чисто передвижническими: «Осенняя распутица», «Забытая деревня», «Чумацкий тракт»... Но постепенно он начинает «находить себя», становиться на особый путь, выявив всё богатство своей неповторимой индивидуальности.

В.В.Стасов, известный художественный и музыкальный критик, пишет в журнале «Новое время»: «Куинджи — звезда, недавно поднявшаяся, имеет привилегию постоянно привлекать к себе много друзей, но и порождать недругов...» Действительно, этим необыкновенным художником безудержно восторгались и неистово ругали — равнодушных к его мастерству не было. Практически каждая картина, появлявшаяся на выставке, как правило, вызывала два противоположных мнения. Так, Стасов, побывав на Передвижной выставке 1879 года, писал: «Есть... на выставке пейзаж, который все хвалят и на который тут все нападают. Это — ''Лес'' Куинджи. (...) ...Эта картина представляет что-то в самом деле новое и необыкновенное. Может быть, никому ещё не удавалось написать своею кистью такого жгучего, такого раскалённого солнца». Шишкин же, который на своих картинах обычно старательно выписывал каждую прожилочку на листочках, глядя на эту же работу, презрительно улыбался: «Разве это лес?» Но Куинджи стремился показать не прожилочки, а впечатление, которое на него произвёл пейзаж. Так художник интуитивно подошёл к импрессионизму (от французского impression — впечатление), новому направлению в изобразительном искусстве, возникшем в Западной Европе. Многие справедливо считают Куинджи первым русским импрессионистом, у которого не было в этом деле учителей, — он действительно был первопроходцем.

Сила света и задачи освещения — вот что теперь волнует художника. Стасов писал: «...Световые эффекты солнца и луны почувствованы и передаются им с такой оригинальностью, правдой, поэтичностью и новизной, которые для всех остальных пейзажистов почти вполне недоступны. ...Он отделился от всех прочих товарищей своих и пошёл по своей собственной, крайне оригинальной дороге. ...Несомненно, что он внёс новую ноту в искусство, и его ''открытия'' должны непременно сделаться достоянием всех школ и всех пейзажистов».

Истинный взлёт славы художника начался со знаменитой картины «Украинская ночь», которая своими световыми эффектами произвела на зрителей необычайное впечатление. Все новшества, которые вносил Куинджи в живопись, с полной силой проявляются именно в этой работе. «Свет на белой избе так верен, так верен, — писал об этой работе Крамской в письме Репину, — что моему глазу так же утомительно смотреть на него, как на живую действительность: через пять минут у меня глазу больно, я отворачиваюсь, закрываю глаза и не хочу больше смотреть...»

О картине «Ночь на Днепре» начали говорить, когда Куинджи ещё даже не закончил над ней работать. Великий князь Константин Романов, услышав об этой неоконченной картине, захотел посмотреть её и приехал в мастерскую художника. Затем он писал о своих впечатлениях: «Я видел перед собой изображение широкой реки; полный месяц освещал её на далёкое расстояние, вёрст на тридцать. Я [уже] испытывал такое ощущение, выходя на возвышенный холм, откуда вдали видна величественная река, освещённая луной. Захватывает дух, не можешь оторваться от ослепляющей волшебной картины, душа тоскует. На картине Куинджи всё это выражено, при виде чувствуешь то же, что перед настоящей рекой, блещущей ярким светом посреди ночной темноты. Я сказал Куинджи, что покупаю его дивное произведение; я глубоко полюбил эту картину и мог бы многим для неё пожертвовать. Весь день потом, когда я закрывал глаза, мне виделась эта картина».

Когда «Ночь на Днепре» была выставлена для широкой публики в тёмной комнате (по замыслу художника), все только и говорили о дивном свете, который исходил от неё: «Луна светит по-настоящему, зыбь на реке серебрится и мерцает, на земле ночной покой разлит, огонёк на берегу горит, но он горит сам по себе, друг другу не мешают, как и бывает в природе». Люди в темноте толкались, спотыкались друг о друга, и постоянно были слышны возгласы восторга и изумления. Некоторые зрители, заподозрив какой-то обман, пытались заглянуть за картину — нет ли тут какого-либо фокуса, не спрятан ли за ней фонарь, создающий столь дивный световой эффект. Те, кто видел картину при дневном свете, говорили, что она ещё более прекрасна.

Современник Куинджи, писатель и журналист А.Суворин, отмечал: «''Ночь на Днепре'' Куинджи — это не движение живописи вперёд, а скачок, скачок огромный. Впечатление от неё решительно волшебное; это не картина, а сама природа, перенесённая на полотно в миниатюре. (...) Такой другой картины нет в целом мире, нет в мире искусства».

Побывав на выставке, Суворин писал о новой работе Куинджи «Берёзовая роща»: «...Как только глаз зрителя нечаянно встречался с этой картиной, увидавший её круто к ней поворачивался, оставляя без внимания целый ряд картин. ...Поражённый зритель пристально вглядывался в картину, подходил к ней ближе, к самому полотну, всматривался, — что за краски у Куинджи, не как у других, каким образом у него всё так написано — мокрая трава, и она действительно мокрая, солнечный свет на поляне... точно действительно светит на картину само солнце. Один из историков заметил даже, что если бы Куинджи жил в средние века, его сожгли бы за эту картину, как за колдовство».

Писатель и журналист Я.П.Полонский, очарованный этим зрелищем, писал: «Главное его (Куинджи) призвание в пейзаже — это довести краски свои до того, чтобы вместо них был блеск зари, лунное сияние, голубая даль или золотистая зелень, и чтобы гармонией контрастов света и тени, насколько возможно, обаять, околдовать тех, кто будет смотреть на полотно его».

Печально то, что масляные краски, которыми писал Куинджи, обладали коварной особенностью — тускнеть со временем; картины, которые «светились» в первые годы их написания, совершенно утеряли этот эффект, хотя и остались прекрасными.

По воспоминаниям своих учеников, Куинджи утверждал, что «художник есть тот, кто умеет уловить и воссоздать внутреннее, единое, ту жизнь и тот смысл жизни, которые как бы рассыпаны в частностях, раздроблены в них». Такое мудрое определение художника мог высказать только тот, кто сам смог уловить и воссоздать это внутреннее.

Свойства таланта Куинджи современники определяли так: «Куинджи понял натуру [природу] гораздо выше, чем понимали её до сих пор натуралисты, — и вследствие этого картинами Куинджи должна действительно начаться новая эра живописи... ...Художники поймут, что надо не списывать, не копировать только с натуры, а вглядываться в неё, вдумываться, видеть натуру в общем, в гармонии... Он не сидел с палитрой в руках, а наблюдал, чувствовал и мыслил. Вот в чём... всё его могущество и колдовство».

Куинджи понял, что натуралисты, механически, как фотографию, воспроизводя природу, тем самым примитивно отнеслись к ней. «И понял он это не рассудочно, не в силу анализа, а в силу своего таланта, в силу того, что иначе он и понять не мог, — писал его современник Н.Александров. — Он передаёт уже те жизненные мотивы, которые оставили неизгладимый след в его душе; он выстрадал, пережил, а не списал с натуры; он жил с натурой, он составлял её часть, её разум».

Если говорить об Архипе Ивановиче как о человеке, то он был необыкновенной и яркой личностью: его называли «глубокомысленным греком», оригинальным «философом и политиком». Хотя речь его, как отмечали современники, была затруднённой, сумбурной, произносимой с запинками и многочисленными «этто», но слушатели часто поражались мудростью и проницательностью своего собеседника. Особенно это проявлялось в личных беседах. Н.К.Рерих писал: «...Куинджи в беседах наедине выявлялся настоящим интуитивным философом. Какие прекрасные строительные идеи он высказывал...» «В собрании — он один, а в одиночной беседе вставал совершенно иной облик — самый ценный и неповторимый».

Приведём некоторые высказывания А.И.Куинджи, которые показывают всю глубину его мудрости, знания жизни и сердечной чуткости к людям. Он осуждал всякое уныние: «Коли повесите нос книзу, то и небо не увидите». Говорил: «Не следует пить и есть с недовольным человеком». Слушая о чудесах авиации, вздыхал: «Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти». Когда Куинджи слышал оправдания какой-то неудачи, он внушительно замечал: «Этто, объяснить-то всё можно, а вот ты пойди да и победи». Не терпел ложь — если при нём кто-то завирался, мастер сурово обрывал: «Не говорите о том, чего не знаете». Слыша о злословии, он улыбался: «Верно, им, бедным, плохо живётся». Услышав о клевете на себя, сказал: «Странно, ведь этому человеку я никакого добра не сделал».

Своему ученику Н.К.Рериху он говорил: «Это-то хорошо, что вы имеете врагов. Только бездарность врагов не имеет». «''Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет'', — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: ''Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!'' Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою».

Многие, знавшие лично этого необыкновенного и оригинального человека, отмечали его исключительное трудолюбие, упорство и настойчивость, он всего добивался только собственными силами. «...Маститый мастер Куинджи... трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России», — пишет Н.К.Рерих. «Сам-один» — вот девиз и формула всего его творчества, как и всей его жизни...» В своей статье «Мастерская Куинджи» Н.К.Рерих упоминает об интересном разговоре, произошедшем в мастерской художника: «Пришёл к Куинджи с этюдом служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: ''Семья, служба мешают искусству''. ''Сколько вы часов на службе?'' — спрашивает художник. ''От десяти утра до пяти вечера''. ''А что вы делаете от четырёх до десяти?'' ''То есть как от четырёх?'' ''Именно от четырёх утра''. ''Но я сплю''. ''Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато всё утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, достаточно и четырёх часов каждый день''». Куинджи также говорил: «Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать».

Известна необыкновенная любовь Архипа Ивановича к природе. Он любил, говоря словами поэта, «и в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду»: боялся топтать траву или раздавить нечаянно на дорожке жука. «Трогательно было видеть, как он, расчищая берега источника, осторожно пересаживал травку на другое место. (...) К нему постоянно приносили раненных рогатками или просто больных голубей и воробьёв; он и жена делали перевязки, лечили их». Ровно в полдень он забирался на крышу своего дома, и как только гремела пушка с Петропавловской крепости, вокруг него собиралось великое множество птиц. «Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову, — пишет Н.К.Рерих. — Он говорил мне: ''Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя''. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами, и те не вредили меньшим собратьям». Архип Иванович не просто любил и знал природу, но и сумел передать эту любовь своим ученикам.

Никогда он не афишировал о своей помощи людям, причём эта анонимность распространялась как на моральную, так и на материальную помощь: «одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние». Среди других качеств Архипа Ивановича нужно отметить справедливость, умение постоять за своих учеников. Он не боялся открыто выступить с защитой за учащихся Академии художеств, «его суровые, правдивые суждения в Совете Академии были грозными громами против всех несправедливостей». Часто ученики Академии не знали, кто смело вставал на их защиту.

Как отмечают современники, Архип Иванович вёл очень уединённую частную жизнь, и мог быть открытым только с ближайшими учениками, не боясь высказать то мудрое и сокровенное, что таилось в глубинах его сознания. В Учении Живой Этики говорится: «Нужно, чтобы преподаватели были водителями жизни»¹. Таким и был А.И.Куинджи для своих учеников — «не просто руководителем мастерской, но именно руководителем жизни», по словам Н.К.Рериха.

Куинджи соединял в себе, как могло показаться на первый взгляд, несоединимые вещи: мудрость и проницательность — с затруднённой, произносимой с запинками речью; искренность с ближайшими учениками — со стремлением к уединённой частной жизни; сердечную заботу, участие к обездоленным людям и трепетную любовь к каждой былинке — с нетерпимостью к слабохарактерности («Жизнь в недотрогах не нуждается!»). Но как сказано в книге «Община», «самое полезное — уметь сочетать нежность любви с суровостью долга»², и Архип Иванович умел это делать. «Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным, — писал Н.К.Рерих. — Произнеся жёсткую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: ''Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы''».

Когда А.И.Куинджи пришлось уйти из Академии художеств по требованию её президента, обвинившего этого талантливого преподавателя в чрезмерном влиянии на учащихся, то и все его ученики решили уйти вместе с ним. «За нашего Архипа Ивановича мы дружно стояли. Где же был другой такой руководитель искусства и жизни?!» — писал Н.К.Рерих.

Последние годы жизни Архип Иванович вынашивал идею объединить художников в большой союз, «приучающий к солидарности, к моральной и материальной взаимопомощи, которые должны явиться на смену современной обострённой борьбе честолюбий и конкуренций из-за материальных выгод». Эту идею он неустанно проповедовал на всех собраниях и встречах художников, высказывая суть своего замысла, который сводился к следующему: «Художники должны всегда держаться друг за друга, могут расходиться и спорить только в вопросах искусства, но никогда не должны оставлять друг друга в жизненной борьбе...» В результате было создано Общество имени А.И.Куинджи, объединившее несколько организаций художников, среди которых были представлены Академия художеств, «Союз русских художников», «Товарищество художников», «Мир Искусства», «Общество акварелистов», затем присоединились «Передвижники» и др. Необходимо отметить, что почти всё своё немалое состояние, все картины, этюды и эскизы он завещал этому Обществу, и лишь небольшая часть средств, достаточная для нормальной жизни, была оставлена жене и близким художника.

Созданием этого Общества А.И.Куинджи пытался воплотить в жизнь свой любимый принцип единения.

Спустя годы Н.К.Рерих писал: «Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. (...) И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве. (...) Учитель сумел не только вооружить к творчеству и жизненной борьбе, но и спаять в общем служении искусству и человечеству».

---

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Неведомский Н.П. Куинджи. Ростов-на-Дону, 1997.

Рерих Н.К. Листы Дневника. Т. 2, 3. М., 1995-1996.

Яруцкий Л.Д. Архип Иванович Куинджи. Мариуполь, 1998.

¹ Мир Огненный. I. 489.

² Община. 112.

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: