Фото: Б.Н. Абрамов. Акварель

В сущности говоря, её положение было совершенно безвыходным. Но что же было делать и как поступить? Маленькая сестрёнка и брат, и тяжело заболевшая мать. Нужно кормить, и поить, и лечить, а денег нет. Контора, единственный источник заработка, закрылась как-то сразу, неожиданно. Обегала весь городок — работы нет. Что делать? Денег взять негде. Нужно ехать, скорей ехать в ближайший большой город. Может быть, там можно найти что-то. Но говорят, что и там ходят толпы безработных, лопаются банки, закрываются магазины и люди рыщут в поисках куска хлеба. Всё, что дала контора, — это билет второго класса. И вот теперь она едет в большой город искать работу. А дома ждут больная мать и голодные ребята. Ждут. Соседка обещала кормить их три дня. Она тоже ждёт денег.

Тяжело. Но почему всё-таки жизнь так трудна? Вспомнила всю свою двадцатилетнюю жизнь. Два­дцать лет! И всё время, как помнит себя, нужда, — упорная, безрадостная. А потом труд, труд, работа и нужда, и больше ничего.

Вот умер отец, и забота легла на её молодые плечи. Бегала по урокам, как-то зарабатывала, помогала матери. Вот уж три года служит в конторе, вернее, служила. Контора... С утра до вечера однообразная, унылая, скучная работа, и к тому же утомительная до крайности. Было трудно, трудно сверх сил человеческих. И за всю жизнь не было ни одного радостного дня, ни одной улыбки. Это у неё. А у других? Ведь где-то живут люди по-иному, ездят за город, имеют отдых, видят природу, читают книги, ходят в театры, кино... А у неё работа, работа, работа... И в конторе, и дома, до одури, до отупения... Особенно тяжело стало после смерти отца, ибо мать была человеком, сломленным жизнью, и она, тогда ещё пятнадцатилетняя девочка, сделалась главой и опорой всей семьи. Одна за всех. Одна. Где же выход?

Равномерно стучат колёса вагона, словно твердят: так было, так будет, так было, так будет, так было, так будет.

Мимо окна вагона проносились пейзажи, а она смотрела сквозь стекло скорбными, ничего не видящими глазами. На душе было тяжело. Хорошо хоть в купе никого нет и вагон почти пуст. Так хочется побыть спокойно, одной, без людей. Устало закрыла глаза и задремала. Но как хорошо, что нет людей и можно тут, в вагоне, отдохнуть хоть эти минуты.

Но что такое? Неожиданно постучали. Дверь купе открылась. Вошёл человек очень высокого роста и, не говоря ни слова, сел напротив. Прошло некоторое время. Вошедший молчал. А она продолжала сидеть, закрыв глаза. Сколько так прошло времени, она не знала, но вдруг почувствовала, что в ней самой и вокруг неё всё как-то просветлело, что всё её существо наполняет какая-то теплота, которая, идя от сердца, разливается по всему телу. Ощущение было совершенно необычное. Оно властно наполнило всё её существо. Но что это? Почему такая радость? Откуда? Почему вдруг ей стало так легко и радостно? Она, озябшая от холода жизни, она, никогда не знавшая радости, первый раз за всю свою двадцатилетнюю жизнь испытывала нечто подобное.

А чувство радости всё усиливалось и усиливалось. Она открыла глаза. Незнакомец сидел напротив, прямо и неподвижно, как изваяние, и смотрел на неё. Взглянув в его глаза, она уже не могла оторвать своих глаз от его. Она вдруг почувствовала, что эти глаза смотрят внутрь её души, видят всю её насквозь, всё её существо, все сокровеннейшие закоулки её мыслей, что для него она — открытая книга. И в то же самое время ей казалось, что из этих загадочных глаз струятся лучи и льётся в неё какая-то необыкновенная сила, несущая с собой и любовь, и ласку, и мир, и радость. Глаза были огромные, сильные, словно излучающие могучую непонятную силу. А лицо! Какое это было лицо! Не молодое и не старое, но прекрасное и мужественное, поражающее чистотой своих очертаний, неподвижное в своём величавом спокойствии, словно высеченное из мрамора. Неподвижное, застывшее лицо и жизнь, яркая, могучая жизнь, сосредоточенная вся в глазах. Жизнь того невидимого мира, чудесного и далёкого. Вся жизнь в глазах, глубоких, бездонных, как глубины звёздного неба. Но страннее всего было то, что это лицо казалось каким-то необычайно близким и знакомым, как бы давно, давно известным, но непонятно, непостижимо забытым. Да, да, и лицо, и глаза, и ощущение этого необычайного счастья и радости, граничащей с восторгом. Ей казалось, что она в яркий солнечный день вошла в цветущий сад, наполненный ароматом распускающихся растений и пением птиц.

И вдруг незнакомец заговорил. И сразу же при звуке его мелодичного властного голоса и он сам, и слова его показались ей простыми и естественными, как будто всё должно было быть так, а не иначе. «Дитя моё, — сказал он, — тебе тяжело. Знаю, потому и говорю. Не горюй, не тревожься ни о чём, не бойся ничего. Тяжкая полоса твоей жизни закончилась. Впереди тебя ждут счастье и радость. Забудь прошлое, оно сожжено для тебя. В городе, куда едешь, встретишь человека, — скоро встретишь, — которого устам времени я заповедал принести на путь твой.
В нём твоё всё. Помни это, не пройди мимо. Упущенное не возвращается. И вот, возьми на память и всю твою остальную жизнь храни, как самое ценное и высочайшее, что когда-либо имела, имеешь или будешь иметь». Незнакомец вынул небольшую шкатулочку из слоновой кости, тончайшей резьбы и редкой, странной формы. «Ты думаешь — случайность, чудо, — ответил он на её немой вопрос. — Нет, ни случайностей, ни чудес не бывает. Просто есть то, что ты знаешь, и то, чего ты не знаешь и не можешь ещё знать на данной ступени твоего сознания. Но ты сможешь познать, если захочешь. Запомни: сможешь познать, если захочешь!»

Радость, наполнявшая её сердце, зазвучала ещё сильней. Она властно захватила её всю. В изнеможении от полноты счастья она закрыла глаза. Голова устало склонилась. Поезд продолжал двигаться. Колёса выстукивали свой ритм.

Сколько времени пробыла она в состоянии сна, она вряд ли смогла бы сказать. Но вдруг почувствовала прикосновение к плечу. Оно становилось всё сильнее и сильнее. Кто-то настойчиво теребил её за плечо. Ей так не хотелось просыпаться. Открыла глаза: «Ваш билет», — перед ней стоял контролёр. Достала из бокового кармашка билет, показала контролёру — вышел. Она с удивлением огляделась кругом. Купе было пусто. Внезапно в её сознании, как яркая зарница, вспыхнуло воспоминание о сне. Сон... но какой яркий, живой. Сон... увы!.. это был только сон. Вся эта радость, это счастье, эта лёгкость, когда с сознания свалилась вся тяжесть, эти странные надежды, озарившие будущее, и ощущение какой-то необычайной свободы, всё это — сон, только сон, мираж... А впереди опять нужда, опять беспросветность, опять непосильная борьба за существование, без единого луча света. А колёса, будто подтверждая это, неумолимо выстукивали: так было, так будет, так было, так будет, так было, так будет. Только сон... но какой яркий, какой реальный, словно всё это было наяву. Она помнила все детали, каждое слово. Лицо незнакомца, величественное и прекрасное, как живое стояло перед ней. В ушах звучал его голос. Неужели только сон? Неужели бывают такие сны? Неужели всего лишь только сон? Сон...

Две крупных слезы скатились по щекам. Нет, нет! Скорее достать платок, чтобы люди не заметили этих слёз. Вдруг кто-нибудь войдёт. Она не плакала никогда в жизни, и никто никогда не увидит ни одной её слезы.

Поспешно она схватила сумочку и открыла её, чтобы достать платок. Но что это такое? Шкатулочка? Из слоновой кости? Да, да, та самая, с тончайшим рисунком необычайной резьбы, та самая, которую она видела во сне. С бьющимся сердцем, дрожащими руками она открыла её. В шкатулочке лежал лист бумаги, на нём было написано чётким, красивым почерком: «Есть то, что ты знаешь, и есть то, чего ты ещё не знаешь и не понимаешь. Но запомни: надо устремиться, чтобы познать. Сможешь познать, если захочешь. Но надо уметь захотеть. Случайностей не бывает. Кольцо носи как знак доверия и избрания и никогда не забывай того, что имеешь. Всё то, что сказал, то и будет. Не бойся ничего, не тревожься ни о чём. Верь». На дне шкатулочки лежало кольцо и медальон. В нём было изображение незнакомца. То же прекрасное лицо, с теми же необыкновенными глазами; точь-в-точь, как она видела во сне. Машинально надела кольцо. На гладком полированном камне было изображение чаши.

«Что же это такое? — вдруг спохватилась она. — Я схожу с ума! Что же это было? Сон? Действительность?» Она вскочила со своего сиденья и стала смотреть в угол, где сидел незнакомец. Чехол дивана был тщательно выглажен, видимо, только что из прачечной, сохранились все складочки. Свежевыглаженный, он лежал совершенно нетронутым. Она снова взглянула на кольцо. Но всё-таки как же всё это случилось? Ведь таких снов не бывает, ведь она видела и слышала! Непостижимо! Непостижимо всё, от начала до конца.

Быстро повернувшись, она нажала кнопку звонка. Вошёл проводник: «Что угодно?» — «Скажите, пожалуйста, заходил ли кто-нибудь из пассажиров в моё купе? Я спала, и мне показалось, что кто-то входил и затем вышел на остановке». — «Что вы, помилуйте, никого не было ни в вашем купе, ни во всём вагоне. Я сидел в коридоре и никого не видел, ведь это самый глухой перегон. В это время никаких пассажиров не бывает». Проводник вышел.

Она подняла руку и долго, задумавшись, смотрела на кольцо. На камне было изображение чаши.