Журнал: № 8 (292), Август, 2018

Л.Н. Гумилёв

Выступление на заседании Восточной комиссии Всесоюзного географического общества. Публикуется по: «Творческое наследие семьи Рерих в диалоге культур»: Сб. научных трудов. Минск, 2005.

 

Судьба одарила меня великим счастьем: я встретил Юрия Николаевича Рериха, только что вернувшегося из Индии, и водил его по Эрмитажу. После этого наше знакомство не прерывалось, и мы постоянно беседовали о проблемах Дальнего Востока, о путешествиях Юрия Николаевича, его открытиях. Однако, хотя я всегда чтил и помнил великих русских географов — первооткрывателей Центральной Азии: великого Пржевальского, Козлова, Грумм-Гржимайло, Певцова, Потанина и других, — я знал, что Юрий Николаевич Рерих и его отец Николай Константинович в своих путешествиях сделали не только не меньше, чем они, но в чём-то превзошли их. Они открыли прошлое тех стран, по которым путешествовали. Они ворвались не только в пространство, но и во время. А что такое время? Время мы делим на настоящее, будущее и прошедшее. Что из них реально? Только прошедшее, потому что настоящий момент неизбежно и мгновенно становится прошедшим, а будущего ещё не случилось, и каким оно будет, мы не знаем. Прошедшее — это всё, что нам известно. Прошедшее — это всё, что вокруг нас... Это Гималаи как результат бывших горных процессов, как кристаллизованная история этих гор. Это искусство как результат прошлого горения духа тех мастеров, которые создали его. Великим открытием является проникновение в прошлое через мучительные поиски над грудами старых манускриптов, над раскопками в тяжёлых условиях. Это подвиг не меньший, чем подвиг географа, и дополняющий его.

И не случайно Н.К. Рерих, начавший свою художественную деятельность с огромного интереса к сюжетам Древней Руси, почувствовал, что для объяснений их ему одного только местного русского материала недостаточно. Культурные связи увели его в Монголию и увели его дальше — в Тибет, потому что там жили люди, которые были связаны с нашими русскими славянскими предками неразрывными узами — узами любви и вражды, случайных столкновений и обменов невестами. Там была другая часть, другая половина великой середины нашего континента, которая была одинаково противоположна Китаю, агрессивному и настойчивому в своём проникновении на север; мусульманскому Востоку; хищному, хитрому и жестокому Западу, который насылал на нас в древности крестоносные полчища, пытаясь захватить Новгород и Псков. Единственными нашими друзьями были те люди, которые жили на той же территории, что и мы, хотя отличались от нас по языку, нравам, вкусам, обычаям, но мы помогали друг другу отражать наших непримиримых внешних врагов.

Эта великая связь была отражена в искусстве Николая Константиновича Рериха и в трудах Юрия Николаевича Рериха, которые дали ему возможность построить план «написания» всеобщей истории кочевников и Руси и приступить к его осуществлению.

Мы знаем сейчас, на базе новой науки — этнологии, что страны и народы имеют свою историческую судьбу. Страны связывают народы между собой единством ландшафтов и единством тех духовных целостностей, которые способны создать большие этнические системы. Этногенез создаёт великое разнообразие этнических общностей в этих ландшафтах и даёт возможность обитающим там народам взаимно укреплять и поддерживать друг друга, иногда — в очень тяжёлой, почти безвыходной борьбе не только за своё существование, но также за будущее, за свою славу, за своих потомков.

Блестящей экспедиции Н.К. Рериха удалось связать в целое такие далёкие страны, как Сибирь и Тибет, Россия и Монголия. И этот великий крест, который он начертил на карте нашей страны и прилегающих к ней областей Центральной Азии, показывает, что народы эти, связанные вместе стройностью зональных ландшафтов и взаимными историческими коллизиями, имеют общую судьбу и общее будущее, которое будет открыто следующим поколениям.

Сочинения Ю.Н. Рериха разнообразны и много­образны. В них сочетаются история, философия, этнография и география. Эти предметы переплетены столь тесно, что разграничить их невозможно, да, скорее всего, и не нужно. Историк Центральной Азии, читая «Trails to Inmost Asia» [«По тропам Центральной Азии»], может извлечь ценные сведения из отдельных экскурсов, вкраплённых в описания маршрутов, как, например, анализ разницы раннего и позднего бона, биографию Джа-ламы и т.п. В филологической работе «Les paries d'Amdo» [«Диалекты Амдо»] приводятся переводы вариантов поэмы о Гесэре, позволяющие почувствовать дух эпохи и трагическую напряжённость описываемых событий. Краткие исторические сведения из «The Blue Annals» [«Голубые анналы»] дают возможность наконец уточнить древнетибетскую филологию и тем самым установить последовательность событий и их внутреннюю связь, чего не удавалось достигнуть на основании хроник, изданных ранее. А русская работа Юрия Николаевича о зверином стиле в Тибете, давно уже ставшая библио­графической редкостью, цитируется всеми историками скифского и сарматского искусства как сочинение, сделавшее эпоху в науке.

Но эти труды и научные прозрения, принёсшие Ю.Н. Рериху мировую славу, доступны всем читателям, и не о них хочу я сегодня говорить. Внезапная смерть не позволила Ю.Н. Рериху развить многие мысли и соображения по истории Центральной Азии, но он говорил мне о них, и они сохранились в моей памяти. Мне кажется, они имеют большое значение для перспектив развития нашей науки, и мне хочется, чтобы они не канули в Лету.

Беседуя со мною, Ю.Н. Рерих касался нескольких исторических тем, — и первой из них, о которой я хочу рассказать, было содержание самого термина «Центральная Азия» в аспекте истории культуры. Ю.Н. Рерих восставал против банального подхода к этой теме, когда историю Монголии излагают как часть истории Китая, Тибет связывают с Индией, а историю прикаспийских кочевников рассматривают как довесок к истории мусульманской культуры. Таким образом, локальные закономерности народо­образования и становления культуры в горно-степном ландшафте разрывались и, вместо связной исторической последовательности событий, создавалось ложное впечатление, что на окраинах культурного мира живут какие-то дикие кочевники, которые иногда разрушают города и обижают местных обывателей пограничных с ними стран.

Казалось бы, такая постановка вопроса, основанная на эмоциональном моменте — симпатии к китайцам или персам, столь несостоятельна, что не нуждается в научном опровержении, однако Юрий Николаевич с удивлением констатировал, что ныне изучение проблем истории кочевников нигде не ведётся в плановом порядке, а затрагивается попутно, причём с весьма малым эффектом. Сам он, будучи блестящим филологом, нашёл себе применение в этой области, но он всё время стремился обратиться к исторической науке и мечтал о том, чтобы для этого были созданы хотя бы минимальные условия — по меньшей мере, включение истории Центральной Азии в план института. Но он не ограничивался мечтами и сожалениями. Во время поездки на конгресс монголистов в Улан-Батор он столкнулся с тем, что изучение центральной проблемы монгольской истории — возникновения империи Чингисхана — было законсервировано. Почему?! Оказывается, однажды монголисты, чуть ли не большинством голосов, постановили, что Чингисхан личность отрицательная, не прогрессивная, даже одиозная, и с тех пор за изучение его эпохи никто не хотел браться. Юрий Николаевич справедливо заметил, что для исторической науки существенно не то, что Чингисхан был хороший или плохой, а каким образом на пустом месте создалась мировая держава и почему она так быстро рухнула. Даже если Чингисхан был действительно дурной человек, то это не причина, чтобы не изучать эпоху, в которой он жил. И, наконец, такой ли уж он плохой? Конечно, монголы в XIII в. произвели огромные опустошения, но не меньшие совершили арабы в VII – VIII вв. в Иране и Средней Азии, испанцы в Мексике и Перу, шведы и французы в Германии во время тридцатилетней войны или маньчжурский император Цянь Лун в середине XVIII в., приказывавший вырезать до последнего человека целые народы в Джунгарии и Бирме. И, наконец, если бы у Чингисхана не было никаких качеств, вызывающих уважение, то вряд ли он смог бы объединить свой народ и одержать победу в упорной гражданской войне с другими претендентами. Короче говоря, Ю.Н. Рерих поставил на повестку дня пересмотр этого вопроса, не предрешая результата исследования. Общественность его поддержала, и на заключительном банкете Санжеев поднял тост «за реабилитацию товарища Чингисхана». Проблема, поставленная ещё Б.Я. Владимирцовым: «Как всё это произошло?» — благодаря Ю.Н. Рериху снова стала объектом исследования.

Чрезвычайно значительны и захватывающе интересны были рассказы Юрия Николаевича о «Чёрном Тибете». Так он называл обширную горную страну между Трансгималаями и Куэн-лунем, которую посетил во время своих путешествий. Там доныне обитают потомки свободолюбивых кянов, сохранившие свой быт и местную культуру. Буддизм, по словам Юрия Николаевича, туда не проник. Там исповедуют «чёрную веру» — бон, подчиняются своим родовым старейшинам, рисуют на скалах знаки и картины, придавая им мистический смысл, и рапсоды исполняют в кочевьях Гесэриаду на память, по нескольку дней кряду, перед внимательными неграмотными слушателями.

По ходу разговора я задал вопрос о датировке поэмы о Гесэре и времени его жизни. Юрий Николаевич без малейших колебаний сказал мне, что по стилистическим и языковым особенностям он относит создание поэмы к VI – VII вв. н.э. «А если так, то богатырь, послуживший прообразом для героя поэмы, жил раньше?» — спросил я. «Несомненно»,— ответил Юрий Николаевич и вполне согласился с тем, что описанная в шестой части поэмы ситуация отвечает тому, что происходило в Амдо в IV в. В 312 – 314 гг. сяньбийское племя тугу-хунь под предводительством рода Мутон перекочевало из южной Маньчжурии к Кукунору и покорило разрозненные роды и племена тибетцев и тангутов. По сведениям из Ганьму, те оказали ожесточённое, но неудачное сопротивление. Это столкновение послужило для тибетских рапсодов темой, до сих пор волнующей сердца горных кочевников. В поэме описывается небольшое, весьма примитивное племя, управляемое трусливым и завистливым старейшиной, ненавидящим своего племянника — богатыря Гесэра. Однако когда приходят враги, названные шара-шарайголы, то только тридцать сподвижников богатыря наносят им жестокие удары, а всё племя во главе со старейшиной предпочитает сдаться на милость врага. Сам богатырь отсутствует, совершая подвиги в чужих краях. За это время его сподвижники гибнут, любимая жена попадает в плен и становится наложницей хана, племя подчиняется победителю. Герой возвращается и возобновляет борьбу, но сородичи отказываются от войны за свободу, жена, привыкшая к новому мужу, пытается предать героя, пришедшего её освободить, и все его подвиги тщетны. В конце концов он уходит под землю, чтобы впоследствии вернуться и восстановить справедливость, под которой отчётливо понимается патриархально-родовой строй.

Датировка Юрия Николаевича тем более важна, что в нашей литературе появилась монография, автор которой пытается сопоставить Гесэра с тибетским князьком Госраем, жившим в XI в. Госрай вёл довольно удачные войны с соседями, особенно с тангутами (дансянами), и часто ссорился со своими родственниками, но ничем не напоминает героя эпической поэмы, вплоть до имени, так как Гесэр и Госрай — разные имена. Судьбы их также были совершенно не схожи между собой, и уже в IX в. в Дардистане правила династия, возводившая себя к Гесэру. В свете этих обстоятельств соображения Юрия Николаевича, основанные на его блестящем знании тибетского языка и культуры, являются решающими для датировки времени жизни Гесэра. Юрий Николаевич всегда говорил о монголах и тибетцах с большой искренней теплотой и весьма высоко ценил их древнее искусство. Рассматривая великолепную выставку вещей из Восточного Туркестана в Эрмитаже, Юрий Николаевич отметил, что они по эмоциональному воздействию гораздо выше, чем предметы искусства из Бактрии, и приписал это эллинскому влиянию, которое он считал менее совершенным, чем индийское или китайское влияния того же времени. Увидев тюркское надгробное изваяние с Алтая, Юрий Николаевич сообщил, что в Монголии все подобные статуи разбиты и обезображены. Он заинтересовался, кто мог быть там иконоборцем, и когда я указал ему на уйгуров-манихеев VIII в., которым религия предписывала разбивать идолов, а кровная вражда с тюрками придавала иконоборчеству особую силу, он заметил, что гораздо больше разрушения пришло с Запада на Восток, чем с Востока на Запад.

Будучи низкого мнения о современном состоянии западной культуры в целом, Юрий Николаевич особо критически отзывал­ся об Америке. Этот вопрос он затрагивал при высказывании мыслей об организации работы в востоковедческих учреждениях. «В Америке, — говорил он,— нет талантливых учёных, и там хотят восполнить низкое качество количеством. В институты набирают много молодёжи и заставляют её собирать материалы, но обобщить собранное никто из них не может; поэтому работа остаётся незавершённой и пропадает». Юрий Николаевич был также против дробления тем и сужения вопросов, так как, по его мнению, они теряли свой смысл, если не были вписаны в широкое полотно повествования. Идеальной формой исторического сочинения он считал синтетическую работу, основанную на использовании уже имеющейся литературы с добавлением материала из неиспользованных источников.

Творческая мысль учёного кристаллизуется в его печатных работах. Она бродит и волнуется в рукописях, ещё не отшлифованных до конца. Но, выходя непосредственно из уст, она прожигает, как сгусток пламени, с тем лишь отличием, что место ожога не мертвеет, а начинает плодоносить. Вот почему личное общение и беседа за чайным столом или в галерее музея — это наиболее совершенная форма передачи научной традиции. В скупых, лаконичных замечаниях Юрия Николаевича ощущалась страстность творческого познавания и горячая любовь к науке, которые на всякого, кто с ним сталкивался, производили неизгладимое впечатление.

И теперь, снова и снова переживая утрату замечательного учёного и человека, я счёл своим долгом внести посильную лепту в память о нём, запомнив то, что он не успел написать.

Feci quod potui, faciant meliora potentes*.

20 декабря 1960 г.

^* «Я сделал всё, что мог, кто может, пусть сделает лучше» (лат.).

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: