Журнал: № 1 (261), Январь, 2016

С.Н. Рерих. ЗОВ. СВЯЩЕННАЯ ФЛЕЙТА. 1955 Н.Д. Спирина и С.Н. Рерих. Москва, 1978 С.Н. Рерих. ВЕСНА. СВЯЩЕННАЯ ФЛЕЙТА. 1953 С.Н. Рерих. ВЕСТНИК. 1947 С.Н. Рерих. КОЧЕВНИКИ ИЗ КАМА. 1974 С.Н. Рерих. Мы всё нашёптываем. 1961

Предлагаем читателям текст беседы Наталии Дмитриевны Спириной со Святославом Николаевичем Рерихом, которая состоялась в Москве в июне 1978 года. Наталия Дмитриевна рассказывала: «На Рериховских чтениях я собиралась сделать доклад "Значение музыки в творчестве Святослава Рериха", и мне надо было взять у него интервью. Я приехала в Москву, мы с ним встретились, и он уделил мне время. Вокруг был народ. Я ему сказала, почему я приехала, он предложил: "Пожалуйста, сядем отдельно". Я изложила тезисы своего доклада, и он рассказал мне, какое значение для него имеет музыка, как с детства он сам и играл, и слушал, и родители приобщали к музыке, и какую роль она играет в его творчестве, и что он часто под музыку писал картины, и какую музыку любит. Всё это было застенографировано и записано на магнитофон. По этому материалу я потом сделала доклад на Рериховские чтения и с этим докладом выступила (II Рериховские чтения, 1979 г.)» (7 февраля 1993 г.).

Н.Д. Спирина: Николай Константинович с детства очень любил музыку, а Вы?

С.Н. Рерих: Я тоже очень любил. Я занимался музыкой в раннем детстве, на пианино, потом уже, конечно, я от этого отошёл, хотя всё время музыка, так или иначе, играла большую роль в моей жизни.

И Вы так же любите классику?

Да. Я бы сказал, что именно то, что Николай Константинович любил и ему было близко, было близко и мне. Может быть, потому, что в этом была известная преемственность. И сейчас, если Вы меня спросите, — это именно те основы, которые продолжились в моей жизни.

Как Вы связываете музыку с Вашими картинами? Тональность, например? Подсказывает ли Вам что-­то музыка? В музыке можно давать контрастные тона в оркестре, тембры различных инструментов...

Все виды искусства между собой связаны. Вы не можете разделять искусство какими-то определёнными перегородками, потому что одно вытекает из другого и они очень тесно связаны. Правда, каждое искусство имеет свою особую сферу, и Вы никогда не можете восполнить одно искусство другим, потому что каждое искусство является основой именно своего вещания.

Помните, Николай Константинович писал, что Вагнер вдохновил его нарисовать Валькирий, летящих по небу?

Между прочим, он считался одним из лучших интерпретаторов Вагнера.

Вы писали декорации к каким-­нибудь музыкальным произведениям — например, к операм, как Николай Константинович?

К операм — нет. Я думал об этом, но в общем не работал. В искусстве я работал очень много, как Вы знаете, по портретам, я уделял этому очень много времени. Должен сказать, что вначале я интересовался балетом, меня балет всегда очень привлекал, и даже, я помню, мы сами поставили несколько балетов. Это в Америке было.

И Вы к балетам писали декорации?

И декорации, конечно, и костюмы.

Какие это были балеты, американские?

Например, в Америке был [поставлен] один из очень современных балетов — это было в начале 1920-х годов — на тему, которая и потом продолжалась в моём искусстве, да и в жизни, — именно борьба Света и Тьмы. Весь балет был основан на этом. Он был поставлен в Бостоне и шёл с большим успехом.

Как он назывался?

«Свет и Тьма». Композитор был американский: музыку написал Алекс Штейнерт. Со мной вместе тогда работал один американец, потом он был довольно известным писателем — Джеймс Холл.

Скажите, пожалуйста: Вы изображаете Кришну, какая здесь идея? Он играет на флейте, к нему животные тянутся, они как бы пьют эти звуки. Есть ли у Вас какая­то музыкальная идея в Ваших картинах о Кришне?

Да, конечно. Это та же идея Орфея.

Влияние музыки на всё живое?

На всё живое. Именно музыка и искусство как та­ковое имеют такое глубокое влияние и на нашу жизнь. Вы не мо­жете отделить это влияние, потому что это всё одно общее творческое выражение нашей жизни.

Были ли у Вас картины, которые были вдохновлены, навеяны музыкой, и какой музыкой?

Музыка всегда проходила яркой нитью во всех моих картинах, но мне было бы трудно сказать, что какое-то [конкретное] произведение имело влияние на какую-то мою картину.

У Николая Константиновича такое было?

Как Вы знаете, он очень любил Вагнера, очень почитал Вагнера не только как большого композитора, но и как большого мыслителя, поэта, который мыслил очень широко и создавал свои замечательные оперы.

А восточная музыка, музыка Индии Вам близка?

Да, она мне, конечно, близка, потому что все искусства Индии мне близки. И конечно, она [музыка] несомненно влияла, может быть, на многие темы моих картин. Вот серия «Священная флейта», на чём она основана? Она основана на легенде о Кришне и связывает эту легенду с современной жизнью Индии. Звуки флейты связывают нас с тем прошлым и являются как бы живым мостом, который переброшен от нашей сегодняшней жизни к далёкому прошлому Индии. Как Вы знаете, индийские миниатюры очень часто отражают именно эту музыкальную эстетику Индии.

Вы рисуете под музыку?

Определённо я бы этого не сказал. Конечно, я очень люблю слушать музыку, и, конечно, очень часто бывает, что я и слушаю музыку, но чтобы специально я выбирал музыку во время своей работы, этого нет.

Картина «Зов»: там музыкальное содержание или символическое? Он играет, глядя вдаль, а она как бы уходит, что-­то хочет сказать...

Она не то чтобы уходит, она обернулась.

На музыкальный зов? Или он её зовёт куда­-то в лучшую сферу?

Она повернулась, слушая звуки этой флейты. Несомненно, её привлёк звук флейты, музыка. Это часть серии «Священная флейта».

Значит, не только животные слушают, но вот он и её привлёк? Значит, картина тоже имеет музыкальное содержание?

Да, конечно, эту основу.

И у Вас ещё такие картины есть?

Да, у меня была целая серия такого содержания.

Именно что музыка привлекает?

Да, влияние музыки, музыка привлекает, музыка как бы освещает нашу жизнь.

Я чувствую в Ваших картинах музыкальные темпы. Например, ларго [широко, протяжно] в картине «И мы прибли­жаемся», или в «Погоне», где скачет конь, там — престо [очень быстро]. Средствами живописи Вы передали музыкальные ритмы, и они очень чувствуются. Вы это сделали целенаправленно?

Целенаправленно и иногда вполне сознательно.

Мне тоже так казалось. И это тоже придаёт очень большую музыкальность.

Этим повторением ритма я создавал повторные фразы — для усиления впечатления.

Музыка всегда очень близко связана была с нами. Так и должно быть: цвет и музыка...

Краски и звуки Вы как-­то сопоставляете? Какие-­то краски ассоциируются с какими-­то тембрами?

Я об этом и не думаю никогда. Если они даже и ассоциируются, то не потому, что я сознательно это делаю, их выбираю, нет. Они ассоциируются сами собой, может быть, одно отвечает другому. Цвет и краски, тон — это всё связано между собой.

Но вы не делали из этого какого­-то закона?

Нет. Я считаю, что это возможно, многие это пытались сделать, но зачем?

Николай Константинович пишет, что медь [звучание медных инструментов] в «Валькириях» Вагнера он отразил в этих светящихся облаках, в этих цветах.

Да, именно в ритме этого цвета, потому что Николай Константинович именно думал, хотел это выразить как можно ярче каким-то определённым тоном. В данном случае это был огненно-жёлтый лёгкий тон, не правда ли?

То есть у него этот лейтмотив явно был?

Лейтмотив у него был, идея этого лейтмотива, то есть он выбирал какой-то определённый ключ, какое-то определённое звучание и это воплощал в своих картинах.

Но Вы так не делаете?

Я это специально не делаю. Не делаю вот почему: потому что, когда я задумываю картину, я обыкновенно задумываю её как уже определённое не то чтобы видение... скажем, я думаю о какой-то теме, и у меня появляется мысленное представление этой темы. И эта тема обыкновенно мне уже представляется в том тоне, в котором я это и исполнил. То есть эта мысль вызывает эти тона.

Ваши краски звучат. И когда­-то, может быть, можно будет перевести цвет на звук.

Может быть.

Об этом ещё Скрябин мечтал.

Мечтал. И, может быть, оно так и есть, потому что одна вибрация в конце концов сродни и другим вибрациям. Но... нужно ли это передавать? Это ещё вопрос.

Наверное, нет. Всё хорошо само по себе.

Как Тагор говорил: когда одно искусство может быть выражено вполне другим искусством, то это искусство ошибается.

Меня просили узнать о картине «Сосуд нерасплёсканный» Николая Константиновича. Она об Алтае?

Не знаю.

И где она?

Она в Америке, это я знаю. Там вы видите фигуру, которая несёт чашу среди этих гор.

Но это не горы Алтая?

Нет, я не думаю, что это горы Алтая. Это просто символ, эти горы являются символом, который окружает эту фигуру, — он идёт среди всех этих вершин и несёт полную чашу.

Вы подарили нашей картинной галерее свою картину «Мы всё нашёптываем». Меня просили узнать о ней. Здесь нет никакой особой символики?

Никакой символики в этом нет. Это бытовая сцена, из серии «Мои соседи». Это деревенские пересуды, и ничего не нужно приписывать такого особенного.

У нас очень по-­разному трактуют картину «Кочевники из Кама». Некоторые говорят, что они испугались, другие считают, что они изу­мились.

Изумились. Они не испугались. Знаете почему? Эти люди были написаны с натуры, их выражение действительно показывает те переживания, которые часто вы видите на их лицах, потому что они изолированы в тех местах, где они живут. Поэтому каждое какое-то проявление внешней жизни их, с одной стороны, притягивает, а с другой стороны, изумляет. Может быть, там, куда они смотрят, проходит какой-то караван. Они там совершенно изолированы, в этих очень трудных условиях жизни, среди скал.

Были ли у Николая Константиновича ещё какие-нибудь картины об Алтае?

Я сейчас не помню. Может быть, у него были этюды. Я Вам не могу этого сказать, потому что многое из его этюдов ушло в разные страны, и сейчас у нас нет полной документации, где эти этюды находятся.

Он часто думал об Алтае, он думал о близости Алтая к нашим Гималаям.

6 июня 1978 г.

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: