Журнал: № 10 (258), Октябрь, 2015

Н.К. Рерих. 1915 – 1918 гг. Н.К. Рерих. СКАЛЫ И УТЁСЫ. Серия «Ладога». 1917 – 1918 гг. Н.К. Рерих. СОКРОВИЩЕ. 1919 Н.К. Рерих. ПЕЙЗАЖ. ТУЛОЛА. ФИНЛЯНДИЯ. 1918 Н.К. Рерих. Карельский пейзаж (озеро Хюмпола ). 1917

Свои первые литературные произведения Н.К. Рерих начал создавать одновременно с серьёзными занятиями живописью — в 16 лет. А в 1915 году, когда Рериху исполнился 41 год и он уже шесть лет носил звание академика Императорской академии художеств, общественность России отметила 25-летие художественной и литературной деятельности Мастера. Именно к этому юбилею в издательстве Сытина вышел первый том собрания сочинений Н.К. Рериха. Предполагалось издание и следующих томов, однако этого не случилось — помешали многие обстоятельства, и прежде всего Мировая война. Лишь через 10 лет, в 1924 году, в свет вышла следующая книга с прозой Н.К. Рериха — «Пути Благословения», но это было уже не в России. Между этими датами лежала целая эпоха. Время грозное и великое. Время выбора и нового отсчёта жизни. Эти годы разделили «жизнь Рерихов на две части, совпав с коренными переменами в России, которые "потрясли весь мир". В этот период была подведена черта прошлому... и тогда же наметился их дальнейший путь к ещё неосознанной цели, достижению которой они посвятят всю оставшуюся жизнь»¹.

Прежде чем рассказать о литературном творчестве Н.К. Рериха в эти переломные годы, вспомним некоторые факты его жизни. В 1915 году художник тяжело заболевает, и врачи советуют ему поменять климат. В 1916 году Николай Константинович с семьёй выезжает в Карелию. Северный климат, целебный чистый воздух должны были, по мнению врачей, помочь ему одолеть смертельно опасный недуг.

Здесь, в тишине и уединении, среди кристальной чистоты и красоты северной природы, несмотря на болезнь и неопределённость будущего, Рерих переживает необычайный творческий взлёт: создаёт стихотворные сюиты, статьи, пьесы, повесть «Пламя». И это не говоря уже о десятках картин, в которых художник выразил свою любовь и восхищение русским Севером.

В это время в России нарастает политическая напряжённость, ощущаются приближающиеся перемены. Рерих озабочен судьбой руководимой им школы. Несколько раз на короткое время он выезжает в Петроград.

Здоровье Николая Константиновича поправлялось, но очень медленно. Он пишет друзьям: «...лечусь и пробую работать, но слабость большая, устаю»². «Когда проклятая температура и боли меня не выводят из строя — я работаю»³.

Из Петрограда доходили вести о революционных событиях, о разрухе, тяжёлых условиях жизни, гибели музейных ценностей. Н.К. Рериху пока ещё не ясна суть происходящего, его тревожит будущее России. «Каждый день приносит ужасные вести, — пишет он Александру Бенуа. — Помни, что я живу на Yhin-lahti, а в переводе: на Заливе Единения. Само местожительство напоминает о том, что нужно, чтобы спасти культуру, спасти сердце народа»⁴.

Письма Рериха полны тревоги, ибо прежняя жизнь в одночасье закончилась и впереди ждала полная неизвестность. «Без вестей так тяжело, а дойдут вести — задыхаешься от них»⁵. «Теперь между днями — лежат бездны. Неужели германский флот ещё изменит все наши планы и возможности? Неужели разруха ещё более затемнит культурную жизнь? Неужели радости духа будут истреблены голодом?.. (...) Трудное время! Сохрани Тебя Господь!»⁶ — пишет Николай Константинович преподавателю школы С.П. Яремичу.

Строки из другого письма, юристу и меценату А.В. Руманову: «...не знаешь, как быть. Поступать, как поступает половина россиян, т.е. проедать маленькие сбережения, выворачивать наизнанку старые запасы и платья без всяких надежд и перспектив, в чаянии на скорый конец вообще всего? (...) И вот я, живший всегда будущим, попадаю в сегодняшний день, в порцию муки и крупы, без всяких мечтаний. (...) ...Меняя рубли на марки и получая за 250 р. мешок муки, — делается страшно. (...) И мы ещё будем, безработными, сидеть на своих творениях»⁷.

В ответ от друзей приходят письма, порой полные безысходности: «Ох! Как мрачно на улице, мрачно в России и на душе. Гибнем, что ли? А жить хочется»⁸, — пишет Н.К. Рериху художник А.А. Рылов.

Карельский период жизни Рерихов заканчивается в июле 1919 года, когда по приглашению С.П. Дягилева Николай Константинович с семьёй переезжает в Англию. Между тем за время пребывания на берегах Ладоги Рерихом была подготовлена новая книга — «Пламя», в которой нашли отражение и размышления художника этих лет, и тот духовный переворот, который совершился в нём в период жизни в Карелии. Книгу планировалось издать в 1919 году в Стокгольме, однако по каким-то причинам она не увидела свет, и мы не знали бы о ней, если бы черновик её рукописи не сохранился в Музее Н. Рериха в Нью-Йорке. В этот сборник Рерих включил всё созданное им в 1917 – 1919 годах: несколько статей, пьесу «Милосердие», повесть-письмо «Пламя» и ряд стихотворений под названием «Письмена».

В предисловии было сказано: «Мастер, глубокий интуицией, всегда полный верою в будущее, болеет о разрушении духовных достижений и указывает на светлые пути созидания под благим знаком высшего значения искусства»⁹ (отметим, что и предисловие, и стихи в рукописи написаны рукой Елены Ивановны Рерих).

Повесть «Пламя» — единственная художественная повесть Николая Константиновича Рериха, чем она особенно ценна для нас. Однако ценность её не только в этом. «Пламя» — это своеобразный итог размышлений художника о том, что всегда его волновало, — об искусстве и задачах творца, о судьбах мира и человечества, о главных основах жизни. Перед нами предстаёт не просто литератор, художник, но и гражданин и глубокий мыслитель.

Исследователи творчества Рериха справедливо отмечают автобиографичность многих страниц повести. Здесь с поразительной точностью воспроизведены карельские пейзажи, приводятся факты, имевшие место в жизни самого художника. Несомненно также, что главный герой выражает мысли автора. Как отмечает П.Ф. Беликов, «по своему внутреннему содержанию "Пламя" подчас достигает степени искренней исповеди самого Рериха и его провидческой мысли»¹⁰. Тем не менее между героем повести и Николаем Константиновичем нельзя поставить знак равенства — фабула «Пламени» целиком придумана автором.

Повесть написана в форме письма, которое главный герой адресует своему давнему другу. Он рассказывает ему о поразительных и драматических событиях, произошедших с ним, и о том, как в конечном итоге именно они подвели его к пониманию главной жизненной задачи.

Сюжет повести таков. Известный художник задумал создать сюиту картин, «подчинённых одной сущности, спаянных в незыблемом соответствии красок и формы»¹¹. Сюиту он называет «Айриана Ваэджа». Название загадочное. Что оно означает? Объяснение мы находим в «Авесте», книге Заветов древнеиранского пророка Зороастра, где Айриана Ваэджа означает «прародина ариев» — понятие, имеющее тот же смысл, что и Ариаварта, Меру, Сумеру, то есть духовный Центр, Средоточие Мира. Такое название говорит о многом. Становится понятна вся грандиозность замысла художника.

«В тишине, среди прекрасных поездок, среди восхождений на одинокие горы» мастер написал двадцать пять вещей. «Они составляли неразрывное целое. Должны были быть как ожерелье из самоцветов. Их должно было смотреть лишь в определённом порядке, — пишет художник. — Так, чтобы светились не только краски одной картины, но и соседние вещи были бы так же нужны, как и части каждой картины между собою. То же задание было и в отношении распределения формы и линий»¹². Конечно, в этих словах мы слышим самого Рериха, которого всегда привлекала идея создания именно цикла картин, «подчинённых одной сущности», и он не раз реализовал это в своём творчестве.

Когда сюита «Айриана Ваэджа», плод 20-летней работы, была закончена, художник согласился представить её на суд зрителей. Выставка имела огромный успех, и, как он пишет, начался его праздник: «Я увидал, что труд мой не пропал. (...) Произошло то, чем ценно искусство. Созданное оказалось убедительным. Заразило зрителя. Сделало его участником действа»¹³.

Известный издатель добивается согласия художника выпустить в свет репродукции его картин. Но художник не желает расстаться с дорогими ему полотнами даже на короткое время и отправляет в типографию копии. Случается непредвиденное — типография гибнет в пламени пожара, а наш герой узнаёт, что издатель выдал копии за оригиналы и застраховал их на крупную сумму. Страховое агентство выплачивает эту сумму художнику, и, чтобы не подвести издателя, он вынужден её принять. Он в отчаянии, ибо оказался невольным соучастником мошенничества.

Между тем знакомые и близкие художника, не зная, что сгорели копии, спешат выразить ему сочувствие. И тут Рерих раскрывает себя как тонкий психолог, знаток потаённых струн человеческой души. «Чужое несчастие всегда приятно людям, — с горечью говорит герой повести. — Я оказался в глазах их несчастным. Сердца людей всегда открыты вниз. Если они вообще открыты.

Кроме того, картины уже не существовали. Никого они более не задевали. Никому не причиняли тайных неприятностей.

Сердца всех раскрылись.

Трудно представить себе изощрённость всех сожалений. (...)

Какие образцовые письма я получил. Теперь у меня лучшие образцы соболезнования. Все слова стали ещё более яркими, нежели при осмотре картин.

Различные Общества почтили меня прочувствованными адресами. Иностранные академии избрали меня почётным членом. Географическое общество назвало моим именем вновь открытую гору на Севере»¹⁴.

А картины в это время стояли в мастерской. Вскоре художник решает объявить, что воссоздал всю серию заново и устраивает выставку. И что же? Страшный удар ожидает его.

«Опять картины стояли на прежних местах.

Было то же самое освещение... И, казалось, сам воздух мастерской был тот же.

И люди были те же...

Так же ходили по кругу. Так же шептались.

Но глядели смущённо...

Долго молчали... Искали часы...

Куда-то спешили. И ласково, ласково жали руку.

Они не поверили. (...)

Люди видели ясно, что повторения были несравненно хуже, слабее оригиналов.

Да и немудрено. В спешке. В огорчении.

Можно ли сделать так же хорошо? (...)

Да и не стал ли мастер слабеть?»¹⁵

Люди, восхищавшиеся его полотнами прежде, теперь эти же самые картины посчитали жалкими, неудавшимися. «Опять хвалили мои прежние ве­щи, — пишет художник другу. — И тонко, тонко, как лезвие ножа, добавляли — повторения всегда далеки от оригинала... (...) Пробежало даже мнение, что сам ли я писал прежние вещи. (...) Все эти суждения постепенно докатывались до меня. Докатывались беспощадно и преувеличенно. В бесконечном кошмаре»¹⁶.

Художник потрясён. При столкновении с человеческой предвзятостью, невежеством и злобой в нём вспыхивает алое пламя. «Пламя гнева. Пламя безу­мия. Оно застлало глаза. Заполнило смысл сущности»¹⁷. «Вообще, бойтесь алого пламени, — предостерегает Рерих. — Оно выедает все ценные условия восхождений и ясного сознания. Это пламя — пламя судороги, припадка, но жить и созидать среди этого пламени нельзя»¹⁸.

И герой повести начинает бороться за то, чтобы его пламя изменило цвет. Он находит в себе силы оставить всё и, уединившись на острове, всецело отдаётся творчеству. Поиски Высшего, самоуглуб­лённая творческая работа вдали от всех приносят ему утраченное душевное равновесие. Он обретает спокойствие. Пламя его меняет цвет: из алого становится голубым, символизирующим равновесие и гармонию. Переосмыслив свою жизнь, герой готов начать новую страницу.

Нужно отметить совершенно особый язык повести и весь её вдохновенный строй, сближающий прозу Рериха с белыми стихами, создаваемыми тогда же в Карелии. Словом Рерих рисует не менее ярко, чем кистью. Вот как говорит он о северной природе, о её своеобычной красоте:

«Не буду говорить о чудесах нашего края. О глубоких, эмалевых красках камней. О самородках серебра, меди, свинца. О парчовых, затейливых коврах мха.

Не буду описывать прекрасные картины заката и восхода. Не скажу о великих грозах и сказочных туманах. О сверкающем снеге не буду говорить. Пройду мимо весёлых игр волн под утёсом.

Не скажу о пещерах и скалах, таких извилистых, таких причудливых...

Не остановлюсь на разноцветной весенней листве, на пышном золоте осенних уборов. Даже не скажу о таинствах засыпающей и вновь проснувшейся природы...

Всё это остановило бы внимание настолько, насколько всё это вечно чудесно. А это было бы длин­но. (...)

Вообще помни о Севере. Если кто-нибудь тебе скажет, что Север мрачен и беден, то знай, что он Севера не знает. (...) Где найдёшь такую синеву далей? Такое серебро вод? Такую звонкую медь полуночных восходов? Такое чудо северных сияний?»¹⁹ «И природа помогала... В ней забывались люди. В ней копились силы против злобы и против глупости»²⁰.

В уста своего героя Рерих вкладывает собственные мысли о сущности искусства. Он размышляет об извечных вопросах, всегда волновавших человечество: что есть искусство? что отличает подлинную художественность от ремесленничества? Рерих говорит о том, что, казалось бы, не поддаётся постижению, но его слова — зовущие, огненные — покоряют и убеждают: «Мощь искусства именно в его безотчётности, в его стихийности, в его благой интуиции. ...Победа искусства — его таинственная убедительность и заразительность. (...)

Сколько бы тебе ни твердили о значении произведения, но если оно само не сообщает тебе своё непосредственное очарование — все уверения, все законы будут бессильны.

В чём это очарованье? В чём истинная правда произведения? Где границы радости и подъёма, сообщаемого искусством? ...Мы не знаем. К счастью, не знаем. Но чувствуем эту беспредельную, несказуемую тайну.

Если мы не знаем о каждодневных предметах, если мы не знаем о душе человеческой... то нам ли знать о значении и пределах искусства? (...)

Благо, что искусство есть... что оно даёт и заполняет лучшие стороны жизни. Может быть, единственно ценные стороны жизни. Да будет благословенно всё, что проходит в жизни под знаком водительства духа»²¹.

Рерих подводит нас к пониманию того, что человеку труднее всего открыть глаза на красоту окружающего, привычного мира. «Одна мать, держа на руках своего младенца, спрашивала: что есть чудо? Спрашивала, отчего чудеса не встречаются в нашей жизни. Держа в руках чудо, она спрашивала о том, что есть чудо»²². Любителям чудес и феноменов Рерих заявляет: мир, окружающий нас, и есть феномен подлинно чудесный. Именно в повседневности таится возможность того, что люди именуют сказкой. Красота жизни разлита повсюду, она мерцает даже в том, что на первый взгляд кажется будничным и малоинтересным, но нужно открыть глаз к красоте и добру.

Художник в полной мере обладает этим великим умением — видеть необыкновенное в обыкновенном. «Мы окружены чудесами, — говорит он, — но, слепые, не видим их. Мы напоены возможностями, но, тёмные, не знаем их. Придите. Берите. Стройте»²³.

«Среди безумия толпы что им чудо? Какими бы словами ни говорить людям о чуде, они будут глухи к этим словам. Понятия вражды и ссоры им гораздо ближе»²⁴. И Рерих повторяет словно заклинание: «Нужно уничтожить всё, что угрожает и вредит мирному строительству, знанию и искусству. Всякая распущенность мысли погибнуть должна. Всякая невежественность погибнуть должна. Кончится чёрный век наш»²⁵.

В повести Рериха мы встречаем необычное и неоднократно используемое им словосочетание Голгофа искусства. Ещё в 1906 году в очерке с таким же названием он писал: «Трудно поверить, чтобы так высока, так тяжела была Голгофа искания красоты. Злоба, зависть, двуличие собираются именно там, где менее всего им уместно»²⁶. Рерих, как никто, знает, какой ценой даётся художнику его путь в искусстве. Сколько раз ему самому приходилось сталкиваться с людскими предубеждениями, с «закрытым глазом»: «Невежество и пошлость. Ещё страшнее злобы они»²⁷, — читаем в повести «Пламя». Он задаётся вопросом: «Совершенно непонятно, почему около искусства всегда гнездится столько вражды и ненависти...»²⁸ И отвечает: «Может быть, и эти тёмные знаки нужны. Не они ли порождают мистическую Голгофу искусства? Она нужна при всяком подвиге. А в искусстве нужен подвиг. Слышишь, необходим!»²⁹ Так сказать мог только истинный воитель духа, каким был Николай Константинович Рерих.

Читая повесть, мы ощущаем, что она проникнута чувством молитвенного предстояния перед чем-то Несказуемым. Вот слова, рождённые в ладожском уединении: «Где оно — облако благодати, чтобы покрыть ожесточение сердца? Какою молитвою молчания можно вернуть тишину? Каким взором можно взглянуть в бездну неба? Все строения разрушаются бездонным творчеством облачным. Не в храм рукотворный, но в пустыню тишайшую отдам молитву мою»³⁰.

И наконец, сказано об Учителях: «Делаю земной поклон учителям. Они внесли в жизнь нашу новую опору. Без отрицаний, без ненавистных разрушений они внесли мирное строительство. Они открывали путь будущего»³¹, — читаем в «Пламени». А вот какие уточнения к этим словам мы находим в черновых записях Николая Константиновича, сделанных тогда же: «Делаю земной поклон Учителям Индии. Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество, и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды Они подали нам Зов. Спокойный, убедительный, мудрый знанием»³².

И Рерихи услышали Зов Учителя, отныне он становится для них ведущим. «Знаем властные зовы и провозвестия...»³³ — говорит Рерих в «Пламени».

И уже тогда, задолго до путешествия в Гималаи, сердце художника прозревает существование Братства Учителей и знает твёрдо, что их там ждут и «об этой гармонии жизни уже работают реально и, в братстве, возводят ступени храма»³⁴.

Чем ближе к концу повести, тем чаще мы забываем о необычном сюжете и судьбе её героя и погружаемся в мысли самого Николая Константиновича.

В повести Рерих приводит ряд подлинных фактов из своей жизни (это подтверждают его черновые записи, где названы и конкретные имена): «Злобная погоня неслась за мною, но не настигла. Клевета и ложь преследовали меня, но побеждала правда. Был обвиняем в убийстве человека, но пережил и это измышление зла. Сидел со злобными лукавцами, но уберёгся. Бедствовал с глупцами, но устоял. Так было нужно»³⁵.

В связи с этими труднейшими испытаниями, через которые Рериху довелось пройти, приведём слова П.Ф. Беликова: «Испытал ли Николай Константинович на себе опаляющие касания "алого пламени"? Думается, что если бы не испытал, то и не писал бы об этом. (...) Перед Архатом ставятся эпохальные задачи человеческой эволюции. И можно ли приступить к их решению, не преоборов в самом себе то, что угрожает миру, что предназначено к коренному переустройству?»³⁶

В первой книге Учения Живой Этики — «Листы Сада Мории. Зов» — Учитель говорит: «Гнев порождает гнев, но Мои дети побеждают алое пламя синим лучом»³⁷.

И когда мы читаем в «Пламени»:

«...Приказ звучит.
Пламя меняет цвет.
Я чувствую силу начать новую страницу жизни. Мне ничто не мешает. Бывшее уже не касается меня.
И глаз мой вперёд обращён»³⁸, —

мы понимаем, что эти слова относятся непосредственно к Николаю Константиновичу Рериху.

В духовной биографии Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерих повесть «Пламя» играет огромную роль. Она рассказывает об их приближении к Учителю и пониманию своего дальнейшего пути. Как пишет П.Ф. Беликов, «Учителя Индии и природа Карелии совершили в Рерихах тот переворот, для которого Николаю Константиновичу понадобилось своего героя из повести "Пламя" столкнуть с придуманными обстоятельствами»³⁹. «Рерих готовился к новому этапу жизни, к новым битвам, что в полной мере проявилось в повести "Пламя", и в этом заключается смысл и сила этого произведения. Зов был услышан и принят безоговорочно»⁴⁰.

Повесть заканчивается дивными словами из «белой книги», как названа здесь «Бхагавадгита»:

«Знай, что то, которым проникнуто всё сущее, неразрушимо. Никто не может привести к уничтожению то Единое, незыблемое.

Преходящи лишь формы этого Воплощённого, который вечен, неразрушим и необъятен.

Поэтому сражайся»⁴¹.

* * *

Впервые повесть «Пламя» была опубликована в 1924 году в книге «Пути Благословения» (издательство «Алатас», Нью-Йорк). Статьи из сборника «Пламя» впоследствии были переработаны Н.К. Рерихом и включены в другие издания; стихи вошли в книгу «Цветы Мории» (Берлин, 1921 г.). Пьеса «Милосердие» появилась в печати лишь в 1983 году, в альманахе «Советская драматургия» № 1. В настоящее время эти произведения Н.К. Рериха вышли в свет в Издательском центре СибРО «Россазия».

Полный текст задуманного Н.К. Рерихом сборника «Пламя» был впервые опубликован в 2008 году «Исследовательским фондом Рерихов» и издательской группой «Синтез» в книге «Н.К. Рерих. 1917 – 1919: Материалы к биографии» (СПб., ООО «ИПК "Фирма Коста"»).

---

¹ Соболев А.П. Предисловие // Н.К. Рерих. 1917 – 1919: Материалы к биографии. СПб., 2008. С. 5.

² Н.К. Рерих — А.В. Руманову. 3 окт. 1917 // Там же. С. 69.

³ Н.К. Рерих — А.Н. Бенуа. 5 дек. 1917 // Там же. С. 124.

⁴ Н.К. Рерих — А.Н. Бенуа. 17 июля 1917 // Там же. С. 47.

⁵ Н.К. Рерих — С.П. Яремичу, И.М. Степанову. 11 нояб. 1917 // Там же. С. 104.

⁶ Н.К. Рерих — С.П. Яремичу. 17 сент. 1917 // Там же. С. 64.

⁷ Н.К. Рерих — А.В. Руманову. 3 окт. 1917 // Там же. С. 69.

⁸ А.А. Рылов — Н.К. Рериху. [Октябрь] 1917 // Там же. С. 77.

⁹ Рерих Н.К. Пламя // Там же. С. 247.

¹⁰ Беликов П.Ф. Рерихи: опыт духовной биографии // Рерихи. Вехи духовного пути. М., 2001. С. 97.

¹¹ Рерих Н.К. Пламя. С. 256.

¹² Рерих Н.К. Пламя. С. 258.

¹³ Там же. С. 259.

¹⁴ Там же. С. 262.

¹⁵ Там же. С. 263 – 264.

¹⁶ Там же. С. 264 – 266.

¹⁷ Там же. С. 265.

¹⁸ Там же. С. 267.

¹⁹ Там же. С. 254 – 255.

²⁰ Там же. С. 269.

²¹ Рерих Н.К. Пламя. С. 257.

²² Там же. С. 268.

²³ Там же.

²⁴ Там же. С. 270.

²⁵ Там же.

²⁶ Рерих Н.К. Голгофа искусства // Пути Благословения. М., 1999. С. 91.

²⁷ Рерих Н.К. Пламя. С. 268.

²⁸ Там же. С. 257.

²⁹ Там же.

³⁰ Там же. С. 269.

³¹ Там же.

³² Цит. по: Рерихи. Вехи духовного пути. С. 108.

³³ Рерих Н.К. Пламя. С. 269.

³⁴ Там же. С. 271.

³⁵ Там же. С. 268 – 269.

³⁶ Рерихи. Вехи духовного пути. С. 16 – 17.

³⁷ Листы Сада Мории. Зов. 2.12.1921.

³⁸ Рерих Н.К. Пламя. С. 268.

³⁹ Рерихи. Вехи духовного пути. С. 108.

⁴⁰ Там же. С. 98.

⁴¹ Рерих Н.К. Пламя. С. 271

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: