Журнал: № 1 (213), Январь, 2012

Мы продолжаем знакомить наших читателей с воспоминаниями тех, кому жизнь подарила встречи и общение со Святославом Николаевичем Рерихом. Предлагаем вашему вниманию два таких материала, которые добавляют новые ценные штрихи к тому, что нам известно о младшем сыне Рерихов.

Кирилл НОВОСЕЛЬСКИЙ, доктор экономических наук, г. Москва

Кирилл Игоревич, у Вас были встречи со Святославом Николаевичем Рерихом. Расскажите о них.

На протяжении 11 лет, с 1982 по 1993 год, было несколько личных встреч, в том числе и в Индии, и в Москве во время его приездов. Были также телефонные звонки из Екатеринбурга, тогда ещё Свердловска. Мы, уральские рериховцы, разговаривали со Святославом Николаевичем, насколько я помню, два-три раза в год по случаю памятных дней его родителей, задавали ему вопросы, связанные с судьбой наследия Рерихов в России и в мире.

Самая первая встреча со Святославом Николаевичем была связана с поездкой на Алтай. В июле 1982 года я совершил первое путешествие в Верхний Уймон. Возникла масса вопросов, с которыми я вернулся в Москву, и стал задавать их В.М. Сидорову, тогда ещё активно работавшему. Познакомился с О.В. Румянцевой, заведующей мемориальным кабинетом Н.К. Рериха в Музее Востока. Именно она однажды, во время телефонного разговора, сказала: «У нас сейчас в музее Святослав Николаевич Рерих, только что закончилась встреча с ним. Было очень много народа, но он ушёл огорчённый с этой встречи. Его огорчили вопросы из аудитории». Оказывается, значительная часть вопросов была на тему «как добраться до Шамбалы». Поскольку таких вопросов было несколько, был нездоровый интерес к этой теме, то он ушёл расстроенный.

В Москве мне оставалось быть ещё два дня, и я спросил у Ольги Владимировны, можно ли его застать. Оказалось, что можно. Мне дали его телефон в гостинице «Советская». Мы созвонились, и я услышал удивительный, тёплый голос. Сразу вспоминается то далёкое время и такой тёплый и родной голос. Поскольку на следующий день мне надо было улетать на работу в Свердловск, то я сказал: «Святослав Николаевич, у меня есть только завтрашний день». Естественно, сказал, что я с Урала, из Академии наук, что ездил на Алтай и хочу с ним встретиться. Я знал, какие очереди к нему, и не исключал, что он скажет: «Извините, я не могу». Но ответ был совершенно другой: «Вы знаете, у меня завтра утром встреча в Академии художеств, но в пять можете прийти».

А мой самолёт был в семь, то есть практически был риск опоздать на самолёт, что и случилось.

Я приехал в гостиницу «Советская». Как сейчас помню, была осень, уже начинало темнеть, я сижу один в тёмном коридоре на этаже, где его номер, и жду приглашения от секретаря. Выходит женщина и приглашает меня: «Проходите, Святослав Николаевич сейчас выйдет». Меня провели в кабинет — небольшая комната, в которой были стол, диванчик, кресло, письменный стол, на нём лежал журнал «Москва» с нашумевшей статьёй Сидорова «Семь дней в Гималаях». Вторая дверь, как я потом понял, выходила в гостиную. Секретарь сказала: «Садитесь в кресло, Святослав Николаевич через несколько минут подойдёт». Я открыл свой блокнот, где было записано несколько вопросов к Святославу Николаевичу, и стал их повторять, держа при этом в поле зрения эту маленькую комнату. И потом произошла удивительная вещь. Буквально через несколько секунд напротив меня уже сидел Святослав Николаевич: «Здравствуйте, вы пришли ко мне с вопросами?» Мне показалось, что он появился просто из ниоткуда. Я не слышал, как открывалась дверь, как он прошёл и сел в кресло.

Я, конечно, забыл про все свои шпаргалки, которые лежали на столе, и началась беседа, которую я пытался потом, опоздав на самолёт, законспектировать.

Эта беседа продолжалась 25 минут, хотя мне дали 15. У меня даже создалось такое впечатление, что Святослав Николаевич не хотел меня отпускать. А в конце он написал в моём блокноте номер своего телефона в Индии: «Если что, звоните». В те далёкие 1980-е годы было сложно позвонить в другой конец земного шара, тем не менее для Святослава Николаевича этих расстояний и преград как бы не существовало. Он дал телефон своего кабинета в Бангалоре. Вот такой была эта первая, наверное самая яркая, встреча.

Вторая встреча со Святославом Николаевичем была в следующем году и касалась вопросов исследования иконостаса Пермской церкви Казанской Божией Матери. Мы показывали Святославу Николаевичу фотографии разрушающегося храма, повреждённые изображения Богоматери и Христа. Святослав Николаевич нужен был нам как эксперт. Тогда были сомнения в принадлежности Николаю Константиновичу эскизов иконостаса и архитектуры самого храма. Святослав Николаевич очень внимательно посмотрел все материалы — документы и фотографии — и сказал, что эскизы действительно принадлежат Николаю Константиновичу, а архитектура — возможно, его, но он в этом не уверен.

Перед встречей был ещё телефонный звонок в Бангалор и был задан вопрос: «Святослав Николаевич, мы нашли в Перми храм, где предполагается рука вашего отца». Что характерно почти для всех встреч со Святославом Николаевичем, он начинал отвечать ещё до окончания вопроса. И в этот раз тоже — середина вопроса, а он уже говорит: «Да, действительно, не только Николай Константинович там работал, но и вся наша семья дружила с семьёй заказчика, с Каменскими».

И вспомнил про то, что они посещали дома друг друга в Петербурге. Несмотря на то что с того времени прошло 70 с лишним лет, у Святослава Николаевича были абсолютно чёткие воспоминания. Я уверен, что за эти 70 лет никто его об этом не спрашивал, и вдруг совершенно чёткий, ясный ответ, как будто это было вчера. Совершенно феноменальная память.

Что поражало в нём больше всего?

В Индии меня поразили две его черты. Это было в Бангалоре, в гостинице «Ашока», в последние годы жизни. Когда он сидел напротив в кресле и мы, беседуя, встречались с ним взглядом, практически глаза в глаза, то было чувство, что утопаешь в его взгляде, — эффект бесконечности. Глаза словно уходят в другой мир.

И второе яркое воспоминание — голос Святослава Николаевича, идущий как будто из души, из таких глубин! Голос — оттуда, а взгляд — туда. То есть, если образно сказать, как проходила беседа со Святославом Николаевичем, то первое — это глаза в глаза, через которые ты уходишь куда-то, а когда он отвечает тебе на вопрос, который понял буквально по взгляду, звучит голос — оттуда, из другого мира.

Меня часто спрашивают, есть ли запись моих разговоров со Святославом Николаевичем. Буквально с первого момента приезда в Индию, и в Москве тоже, я понял, что абсолютно неуместно записывать разговоры со Святославом Николаевичем. Была единственная небольшая запись, когда я попросил его сделать обращение для Урала и Сибири. Тогда перед поездкой мы встречались с Наталией Дмитриевной Спириной, и она дала мне специальное задание. Для Святослава Николаевича была собрана целая сумка из Новосибирска и из Свердловска. Эта моя поездка в Индию была последней, и небольшой фрагмент записи его голоса остался у меня на диктофоне.

Было ли волнение перед встречами или во время встреч? Как вы себя чувствовали?

Волнение было всё время, перед всеми встречами, обусловленное разными причинами, в том числе и внутренними. Обстоятельства всегда складывались неожиданно и, можно сказать, даже критически, как, например, рейс через полтора часа или приезд в Бангалор между поездами, — всё на грани: состоится — не состоится. Но что удивительно — в ходе встречи, как только начинался разговор, волнение исчезало абсолютно, никаких барьеров не чувствовалось.

Говорил ли Святослав Николаевич что-нибудь об Алтае?

Во время самой первой встречи мы сказали Святославу Николаевичу, что только что вернулись с Алтая, но живём на Урале. И первая его реакция была — очень широкая улыбка. О роли Алтая в жизни Рерихов вопросов не возникало, но у нас были вопросы по Уралу, поскольку это была абсолютно неизвестная страница в рериховедении. И он ответил, что Урал — это регион, которому и матушка, и Николай Константинович уделяли большое внимание. Меня это очень приятно удивило.

Расскажите подробнее о вашей поездке в Индию и о встрече со Святославом Николаевичем Рерихом.

Толчком к поездке были последние слова Святослава Николаевича в Москве, когда он дал свой телефонный номер и сказал: «Вы звоните и приезжайте». Я, естественно, улыбнулся: позвонить — ещё можно было такое представить, а вот «приезжайте» — это было нереально. Прошло 8-9 лет, и в новосибирском Академгородке, в Доме учёных, состоялись Рериховские чтения. Я тогда учился в аспирантуре Новосибирского университета, тесно общался с Наталией Дмитриевной. На конференции присутствовал активно интересующийся культурой молодой индус, физик, который случайно попал на Рериховские чтения по линии Общества советско-индийской дружбы. У него заболела переводчица, и меня попросили его сопровождать. Между нами завязалась дружба, и, уезжая в Индию, он оставил свои координаты и записал наши. Когда у нас началась перестройка, он прислал приглашение в Индию. Получив его, я решил, что это шанс попасть к Святославу Николаевичу, поэтому оформил документы и отправился в Индию. Пробыв двое суток у своего индийского друга в Дели, я сказал, что хочу посмотреть Индию и побывать у Святослава Рериха. Он не удивился, поскольку был на нашей конференции и знал, о ком идёт речь, и проводил меня в такое большое паломничество. Надо сказать, что это было одно из моих немногих путешествий, где планы поездки осуществились на 95 %.

План я составлял ещё в самолёте, когда летел к Наталии Дмитриевне из Свердловска в Новосибирск за последним напутствием. Оттуда я полетел в Ташкент, из Ташкента в Дели и далее поехал в Бангалор. Я посетил Миссию Рамакришны в Калькутте, потом Восточные Гималаи, Калимпонг, место кремации Елены Ивановны. Состоялись совершенно удивительные беседы и встречи с теми людьми, которые ещё знали Николая Константиновича и Елену Ивановну. Целая история, как нашли ступу на месте кремации Е.И. Рерих. Потом почти двое суток в поезде до Мадраса, посещение Теософского общества в Адьяре — удивительном месте на земном шаре, такого я больше нигде не видел. Все эти поездки были подготовкой к встрече с С.Н. Рерихом. Визит к Святославу Николаевичу — это была кульминация пребывания в Индии.

Ночным поездом я приехал в Бангалор. Поезд пришёл в 6 часов утра, и я понимал, что так рано заявиться к Святославу Николаевичу крайне неприлично, поэтому пошёл пешком, определив путь по карте, и через два часа был в гостинице. Я позвонил по внутреннему телефону, услышал голос Святослава Николаевича и сказал: «Я вам привёз дары от Урала и Сибири». Потом наступила маленькая пауза, и он ответил: «Вы знаете, мне надо подготовиться, приходите часов в пять вечера». Я устроился в гостинице, погулял, всё осмотрел, часы ожидания были довольно утомительными. Но когда в пять вечера я пришёл к нему в номер, в его единственную маленькую удлинённую комнату, где он жил вместе с Девикой в последние годы, там был накрыт большой стол — чай, пирожные. Когда я вошёл и поздоровался со Святославом Николаевичем, он сказал: «Зовите остальных». Я говорю: «Кого остальных?» — «Вы же сказали, что делегация с Урала и Новосибирска, из Сибири». — «Нет, Святослав Николаевич, мы с вами не поняли друг друга по телефону». Я сказал, что представляю эти два региона, два города. Он улыбнулся: «Ну что же, теперь вам придётся съесть все пирожные и выпить весь чай». Пирожные, естественно, я съел не все. Мы пили потрясающий мятный чай, его любимый. Именно там у меня и появились эти впечатления о глазах и голосе Святослава Николаевича.

Он дал свою машину, и на следующее утро меня повезли на ней в школу, которую патронировал Святослав Николаевич. Потом был ещё второй вечер и целый день со Святославом Николаевичем, уже перед отъездом.

О чём вы беседовали?

Об институте «Урусвати», потому что после этой встречи предстояло возвращение в Дели и поездка в Западные Гималаи — в долину Кулу, в Наггар, в «Урусвати». И мне нужно было понять по крайней мере две вещи: каковы перспективы и какая от нас нужна помощь. Это был вопрос не только мой, но и рериховцев Екатеринбурга и Новосибирска, Наталии Дмитриевны и всех остальных, один из главных вопросов — судьба института «Урусвати». А второй вопрос — как мне туда попасть. Мне говорили, что нужна записочка от Святослава Николаевича для служителей дома. Но он мне сказал, что никаких препятствий не должно быть, мне всё откроют и покажут, всё будет нормально. А о судьбе «Урусвати» и о нашей возможной помощи он сказал: «Вы, главное, не беспокойтесь. Всё сложится, и помощь придёт». Мой вопрос содержал элемент беспокойства о судьбе наследия, картин, этого музея, исследований, архивов и прочего, что там было и есть. С этим напутствием я от него и уехал.

Приехав в Кулу, я сказал, что только что от Святослава Николаевича, и служитель ответил, что я могу посмотреть дом, но внутренние комнаты закрыты. Вот таковы результаты.

Что значили для вас встречи со Святославом Николаевичем и как это повлияло на вас, на ваше мировоззрение, на отношение к людям, к жизни, к себе?

Отвечая на вопрос о впечатлениях от встреч со Святославом Николаевичем, я уже упомянул такие яркие свойства его личности, как моментальное расположение к собеседнику, феноменальная память, способность отвечать на вопрос раньше, чем он прозвучал. Но, наверное, самое главное — его голос и глаза, которые убедили меня в том, что Святослав Николаевич был Вестником. Самый главный итог встреч с ним — благодаря этим личным встречам, личному общению я убедился на собственном опыте в существовании иного мира. Я сидел рядом с Вестником, по телефону говорил с Вестником и жал руку Вестнику — это, наверное, самое главное.

И второе — для меня это был самый достоверный источник. Конечно, не только для меня, но и для всех нас. Я помню, как возникали сложные вопросы, на которые трудно было от кого-то получить ответ, и Святослав Николаевич был последней инстанцией, только он мог сказать: «Да, это реально было, а этого реально не было». Дальше нам не надо было никуда идти.

Для меня 30 января 1993 года — страшная дата, потому что на нашем земном плане больше не стало человека, у которого можно было получить окончательные ответы на самые сложные вопросы.

Когда я узнал, что Святослав Николаевич ушёл из жизни и будет прощание, я скупил в газетных киосках по одному – два экземпляра всех газет. Эти вырезки я иногда пересматриваю. Практически все статьи, посвящённые уходу Святослава Николаевича, были не просто положительные, не просто возвышенные — они высвечивали грани величия всей семьи.

На всю жизнь у меня осталось ощущение единства этой семьи, единства этих четырёх людей, даже, если хотите, их равнозначности. У каждого своя сфера, своя область деятельности, область контактов, но невозможно представить, что не было бы кого-то одного из четырёх. Это совершенно уникальный мировой случай, когда все четверо выполняли миссию. Не кто-то один из четырёх, не двое, не трое, а именно четверо, и каждый выполнял свою роль.

Два самых главных итога — убеждение, что существует Нечто за Пределами, реальность общения с этим Нечто. Святослав Николаевич в своих лекциях, посвящённых жизни Николая Константиновича и Елены Ивановны, косвенно отвечал на вопросы нашей публики о том, как «проехать» к Учителям, как встретиться с ними и побеседовать. Предвосхищая эти вопросы, он говорил: «Да, это всё существует, есть Учителя, есть Вестники, но найти Их может только тот, кого Они сами захотят найти». Я почти дословно воспроизвожу слова Святослава Николаевича. Он рассказывал притчи о том, что, если ты ставишь целью своей жизни прийти Туда, ты как раз и не придёшь. А если ты просто живёшь по определённым правилам, то двери тебе сами откроются. Не надо никуда рваться, всё откроется само.

Надо жить в соответствии с нормами Живой Этики. Как записала Елена Ивановна: «Спросят — как перейти жизнь? Отвечайте — как по струне бездну — красиво, бережно и стремительно».

Фото: СВЯТОСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ РЕРИХ

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: