Журнал: № 10-11 (126-127), Октябрь - ноябрь, 2004

Илзе РУДЗИТЕ, художница, Алтай

 Мне посчастливилось встречаться не только с Юрием Николаевичем Рерихом, но и с его братом, Святославом Николаевичем. Индивидуальных встреч было немного, больше коллективных. Присутствовала на открытии почти всех его выставок и выставок его отца, Николая Константиновича, которые Святослав Николаевич устраивал в разных городах России, начиная с 1960 года, а также на многих конференциях, на многочисленных его лекциях и выступлениях в разных заведениях культуры, например, в Доме дружбы, в Доме кино, в Доме учёных, на юбилейных торжествах, посвящённых 100-летию Николая Константиновича Рериха, проходивших в Большом театре. Теперь почти все его выступления напечатаны в разных изданиях. В своих воспоминаниях коснусь лишь некоторых особенно запомнившихся моментов встреч, акцентируя внимание на мыслях, имевших, по-моему, особую значимость в его жизни, к которым он возвращался в разных беседах.

Самое незабываемое впечатление от встреч со Святославом Николаевичем — его нравственный облик: светлый, чистый, высокодуховный, целеустремлённый. Во время встречи в 1960 году на квартире Юрия Николаевича мой отец, Рихард Яковлевич, задал вопрос о возможности деятельности сегодня (имелось в виду хрущёвское время крайнего атеизма, бездуховности). Святослав Николаевич ответил: «Главное — это личный пример. Это, может быть, в сотни и в тысячи раз больше, чем всё остальное».

Во всех беседах, когда речь заходила о самосовершенствовании, Святослав Николаевич рассказывал о своём отце: «Николай Константинович всегда ставил искусство жизни выше всякого другого искусства. Он был не только великим живописцем. Он был, прежде всего, великим художником жизни». В год празднования 100-летнего юбилея Николая Константиновича, выступая со сцены Большого театра, он назвал своего отца примером совершенного человека: «Надо было знать Николая Константиновича, нужно было с ним жить, чтобы достойно оценить эту изумительную личность, замечательную во всех своих гранях и замечательную по своей человечности! Для меня он олицетворял как бы совершенного человека — того, о ком говорил в своё время Конфуций и другие великие люди, которые представляли себе, каким должен быть, каким может быть совершенный человек».

Касаясь пространного доклада академика В.С.Кеменова о деятельности Николая Константиновича, Святослав Николаевич добавил, что «он был замечательный человек, но он был не один! У него была верная сотрудница — моя матушка, Елена Ивановна. Вместе они провели всю свою жизнь и с самого начала слились в прекрасный союз — единый общий подвиг». Далее Святослав Николаевич говорил: «Даже в очень трудные минуты жизни Николай Константинович всегда оставался самим собой, вполне уравновешенным, вполне гармоничным человеком. Его, в конце концов, ничто не тревожило, он никогда не волновался и поэтому мог спокойно решать сложнейшие задачи в очень трудные моменты и находить самые лучшие решения».

Своего отца и свою мать Святослав Николаевич назвал теми «неизменными проводниками», благодаря которым он «познал великие ценности жизни и имел контакты с личностями, которые давно прошли по великому и царственному пути самоосвобождения».

Несмотря на то, что ещё в детском возрасте Святослав Николаевич покинул Россию, всё по-настоящему русское, духовные основы — остались в его сердце на всю жизнь. В передаче по бангалорскому радио Святослав Николаевич рассказал о происшедшем с ним в юности событии, оставившем неизгладимое впечатление на всю жизнь: «Среди тех многих впечатлений, которые стали моим источником вдохновения, ярко помню очень трогательный случай, который пережил четырнадцатилетним мальчиком. Это было богослужение памяти двух великих русских святых в подземном склепе, проводимое со всеми отшельниками и анахоретами, которые вышли для этого из мест своего уединения. Там, в этом склепе, вокруг гранитного саркофага стояли отрешившиеся от мира старцы в своих торжественных одеяниях. Они вышли в памятный день двух великих святых, чтобы помолиться во время особенно красивой службы. Их неподвижные, суровые и добрые лица были скрыты под покровами схимнических одеяний. Видны были только серые бороды. Худые пальцы держали длинные восковые свечи. Что может быть значительнее, чем то состояние, когда находишься среди святых и можешь присоединиться к их молитве во время богослужения! Вижу всё это сегодня так же отчётливо, как и тогда, столько лет тому назад. Это воспоминание никогда не забывается, не тускнеет и вечно излучает на меня свою благодать. Когда незабвенное переживание вспоминается с особенной радостью и благоговением, его можно назвать вдохновением. Оно становится особым светом и неотъемлемой частью нашего существования»¹.

Во время многочисленных встреч Святослав Николаевич часто говорил об основах жизни: «Когда человек стремится к прекрасному, к совершенствованию — это его поднимает, возвышает, выводит на новую ступень эволюции. Но это стремление должно быть сознательно, каждое действие должно быть осознанно. Нет иных путей преобразить жизнь, кроме желания сделать каждый день лучше прежнего. И молитва есть стремление к прекрасному. Внутренняя молитва сердца — это предстояние перед вечностью, молитва как бы устремляет нас ко всему высшему, связывает нас с эволюцией. Но важно, чтобы молитвенное состояние воплощалось в жизни, я бы сказал, что нужно молиться всей жизнью, действиями и поступками».

В те годы, когда мы встречались со Святославом Николаевичем, в советском обществе рос интерес к религии, в частности к православию, стали выпускаться православные книги, действующие храмы были переполнены верующими, потому так необходимо было нам узнать и мнение Святослава Николаевича о православии. Для меня это было очень важно в связи с тем, что я была свидетелем, как много раз о православии и о великом святителе Иоанне Кронштадтском, духовнике семьи Рерихов, рассказывал Юрий Николаевич Рерих. Воспитанный вместе с братом в православной семье, Святослав Николаевич не мог представить историю русской культуры без её основы — православия. Он говорил: «Православие выросло у нас в России. Оно впитало в себя все наши настроения, устремления на протяжении веков. Так что оно является как бы зеркалом столетий. И конечно, оно впитало в себя всё величественное и героическое, что было в нашей истории. Православие содержит самые прекрасные идеалы, но только мы должны этим идеалам следовать в жизни. Важно, чтобы в идущем был бы действительно мощный порыв к чему-то более совершенному и прекрасному. Живая Этика как раз говорит об этом, она является синтезом лучших путей и объясняет то многое и новое, что приближается к нам». Святослав Николаевич очень просто и ёмко дал свою оценку основной религии России — православию — и коротко определил главные направления Живой Этики.

В личности Святослава Николаевича мудрец, человек большой совести, и художник, творец цвета, слиты воедино. Художник-мыслитель утверждает бытие как труд, труд как творчество, а творчество как соединение с Высшим Миром.

Когда мы смотрим на картины художника, мы входим в его «дом духа», знакомимся с его миром, его страной — державой, с людьми, жившими рядом, которых он знал и любил или которых, путешествуя, он встретил на своём пути.

Его картины — свидетельства гражданского отношения к событиям мира и войны, проблемам технократизации, пагубно отражающейся на обществе, взаимоотношения природы и человека. Серии полотен на сюжеты Библии и Евангелия передают глубину религиозных переживаний художника. Многие произведения — о многогранной жизни Индии, легендах, образах, связанных с её историей, а более всего — о современниках. Во всём этом многообразии и в том, как написаны эти картины, — весь нравственный облик художника.

 

Запомнилась первая встреча. Это было 25 мая 1960 года. В связи с экзаменационной сессией в Латвийской Академии художеств, на открытие первой выставки картин С.Н.Рериха, которая состоялась 11 мая в залах Государственного музея имени А.С.Пушкина, я не попала. Приехала гораздо позже и с поезда сразу же пошла на выставку.

Первое впечатление: чистота и музыкальная звучность ярких цветосочетаний. После серых и мрачных полотен кажется, что шагнул из тёмного подвала в ослепительно яркий солнечный день. Природа и люди Индии, новизна формы — цветосочетаний, ритмов и линий, — открывающая новое содержание, необычные мысли, чувства.

Портреты государственных деятелей, философов и мудрецов страны. Портреты удивительно красивых женщин на фоне цветущих деревьев. Сельские пасторали и милые крестьянские дети. Тут же рядом — монументальные апокалиптические полотна с изображением военных действий, с небесами, откуда огненным потоком льётся на людей Божья кара. И дальше сюжеты из Библии: «Победа Давида над Голиафом», «Борьба Иакова с Ангелом», «Добрый самаритянин».

И снова сказочная Индия, её удивительные цвета: красная земля и отливающая медью кожа полуобнажённых женщин, жёлтое небо и зелёно-жёлтая земля, всё цветёт, играя в солнечных бликах. Как это всё чудно!

И такое же яркое, полное света впечатление произвёл облик художника, которого я увидела, прежде чем отец, Рихард Яковлевич Рудзитис, представил меня великому мастеру. Стройный, подтянутый, в светло-бежевом восточном френче, вместе со своей супругой, знаменитой индийской киноактрисой Девикой Рани, одетой в ярко-алое индийское сари, удивительно лёгкой, королевской походкой Святослав Николаевич прошествовал по залу выставки. Мне видилась над его высоким лбом невидимо сияющая звезда...

Отец зовёт меня с сестрой, и мы входим в кабинет директора музея, где Святослав Николаевич с Девикой расположились отдохнуть. Святослав Николаевич и Девика Рани обнимают отца и нас. Впервые тогда услышала и запомнила особого тембра, чёткий, музыкальный голос Святослава Николаевича: «Народу на выставку идёт масса. С утра до вечера среди людей, иногда удивляюсь, как ещё могу двигаться. И надо сказать, что ещё выдерживаю напряжение», — говорит он. Хотя наши друзья сказали, что не один раз Девика должна была выводить Святослава Николаевича из зала из-за сердечных болей, участившихся у него после пережитого в связи с уходом брата.

 

Незабываемая встреча состоялась на открытии выставки картин С.Н.Рериха в Третьяковской галере в 1974 году. Приехали задолго до открытия выставки, чтобы посмотреть некоторые залы Третьяковки, и в надежде, что смотрители позволят нам пройти по выставке одним, иначе после открытия в создавшейся сутолоке посмотреть картины будет невозможно. Надежда оправдалась!

Прошли по залам Серова, Репина, подольше постояли у особо любимого нами Врубеля... Проходим дальше, и в открытые двери на нас хлынули ослепительно сверкающие рериховские краски. Увидели и самого Святослава Николаевича, одного, без сопровождающей свиты, и поспешили к нему. Не успели опомниться, как он, поздоровавшись с нами, предложил провести нас по выставке. Нас одних! Какая честь! Да ещё и перед открытием.

Идём потрясённые. Столько новых работ. Мастер ведёт нас от картины к картине, подробно комментируя: «Трансгималайский сюжет "И мы приближаемся". Лодка с путниками скользит по нефритовой глади высокогорного озера к сверкающим снежным вершинам, от тёмных скал и ущелий плывут к Свету». Так просто, но мы видим много, много больше.

Портрет «Карма Дордже». Первый душевный отклик: какое чудное произведение! Незабываемое лицо горного учителя. На нём редкой чистоты сиренево-пурпуровый плащ, удивительно красиво сочетающийся со снежными вершинами и сиреневыми тенями фона. «Это близкий друг нашей семьи, который жил в пещере недалеко от нашего дома в Кулу и часто приходил к нам в гости», — пояснил Святослав Николаевич. Со своей стороны напомнили ему, что у нас, в нашей квартире в Риге, хранится его довольно большая картина «Карма Дордже», на которой знаменитый индус изображён сидящим в позе лотоса в тёмно-розовой накидке на фоне ярко-голубых гор. Поведали, как в трудные времена сталинских репрессий, когда арестовали обоих родителей и конфисковали большую библиотеку отца, наш родственник успел перенести картину в свою комнату, а когда чекист увидел её и хотел забрать, дядя не растерялся и предложил бутылку вина, благодаря которой картину оставили.

«Скорбящая» («Пиета»). «Оплакивание Спасителя Божией Матерью и Магдалиной. Это общечеловеческая тема. Герой пожертвовал собой за идеал. Рядом его мать и любящая женщина, которые тоже участвовали в его подвиге. Никто не может измерить чувство матери или чувство любящей женщины. И мы должны помнить, что не только один герой совершал подвиг, но были и близкие, которые переживали и поддерживали его. Розовый луч, пронизывающий тьму, — это луч надежды. Во всём, даже в страшной кромешной тьме, всегда есть что-то, что освещает глубину нашего горя и даёт нам надежду...»

«Воззри, человечество!» «Это апокалиптическое полотно, где люди в смятении около пропасти взирают на видение огня, который падает на город всечеловеческий. Всечеловеческий потому, что в нём строения, принадлежащие всем расам. Это своего рода предупреждение, что если человечество не одумается, не пойдёт правильным путём, оно может пострадать от огня...»

«Ближе к тебе, мать-земля!» «Современные хиппи, осколки пресыщенного общества, тоже ищущие иногда новых решений, новых подходов к жизни, исходных корней земли, противопоставлены в этой картине женщине земли, которая со своим ребёнком и плодами в корзинке является олицетворением жизни. Она не ищет эти корни, потому что она сама является этим основным корнем...»

«Глина приобретает форму». «Сельские гончары юга Индии. Жизнь богата разнообразием форм...»

«Эти краски никогда не должны померкнуть». «Идея картины заключается в том, чтобы эти яркие краски Индии никогда не ушли из её обихода...»

«Канченджанга». «Много картин написано с этой горы. Особо выразительна она в предрассветный час». Мастер показывает на целый ряд сверкающих в цвете пейзажей. Задаю вопрос: «Святослав Николаевич, то, что Ваши картины сверкают, явно заслуга не только превосходного качества темперы, как Вы достигли этого?» На что Святослав Николаевич ответил: «Если вы дадите правильный контраст цвета и тона, положите рядом цвета, которые друг друга выявляют и дополняют, цвета начнут сверкать».

Отведённое для нас время закончилось, и Святослав Николаевич спешно уходит, а мы остаёмся наедине с картинами.

Во время выставки, когда мы с Л.Р.Цесюлевичем рассматривали и анализировали картины, нас пригласили перед телевизионной камерой задать Святославу Николаевичу особо интересующие вопросы. Леопольд Романович начал с символики цвета в жанровых картинах Святослава Николаевича, указывая конкретно на одно из ближайших полотен. Святослав Николаевич объяснил, что когда он работает над той или другой картиной, он не думает о том, чтобы какие-то цвета имели символическое значение, лишь конкретное взаимное сочетание цветов несёт в себе определённый символ.

На вопрос о древнерусской живописи мастер ответил, что очень любит это искусство и считает его великим, у которого и любой современный художник может многому поучиться, хотя бы в решении проблем композиции.

Из близких ему современных художников он отметил Корина и Коненкова.

Помню, как в перерыве просмотра выставки в Третьяковке мы спустились вниз, в подвальное гардеробное помещение, и, проходя через неосвещённый коридор, неожиданно столкнулись со Святославом Николаевичем. Он взял наши руки своими и особо тепло их пожал. В этом его пожатии мы почувствовали всю скрытую его любовь к нам, желание общаться с нами, но его всё больше и больше окружали официальные лица, и для этого совсем не оставалось возможности.

Одна из частных встреч со Святославом Николаевичем в 1981 году в Москве была назначена в гостинице «Советская» на 12 июня, на 9 часов утра. Мы пришли вместе с Л.Р.Цесюлевичем. В номере кроме Святослава Николаевича находились сопровождавшие его П.Ф.Беликов и стенографистка К.А.Молчанова. Мы поздоровались и стали располагаться для беседы. Леопольду Романовичу нездоровилось, поэтому он сел подальше, а я устроилась поближе, на софе, замирая от предчувствия, что на этот раз разговор будет вестись между великим художником и мною. Поэтому я вздрогнула, когда Святослав Николаевич сел рядом и всмотрелся в меня внимательным, сильным взглядом своих тёмных, проницательных и очень сердечных глаз. Волнуясь, я задала вопрос, на который он ответил подробно, проникновенно. Уже тогда у меня создалось впечатление, что Святослав Николаевич читает мысли собеседника, что действительно подтверждалось не однажды.

В то время были большие сложности со строительством Музея Н.К.Рериха в Верхнем Уймоне на Алтае, и мы хотели тогда спросить, как быть с этим Музеем,где нет надёжных сотрудников? На что последовал ответ: «Всюду, во всём мире очень мало таких людей, на которых можно полностью положиться, очень мало, но бывают. Мы не должны беспокоиться о том, чтобы что-то было сделано в какие-то сроки. Главное, чтобы само дело было жизненным. Тогда через некоторое время люди появятся. Я верю, что на Алтае всё разовьётся, но я не ставлю никаких рамок, никаких дат.

Вы можете следить за ростом дела, помогать советом, можете привлечь других, следить, чтобы были жизненность и ответственность. Место должно заслужить известное положение, чтобы, с одной стороны, была стабильность в организации, уверенность в её будущем, чтобы были реальные прогнозы на будущее. И с другой стороны, чтобы были ответственные ячейки или ячейка, которой можно доверить, и иметь уверенность, что она всё понесёт в правильных направлениях.

Есть испытанные друзья, испытанные сочетания людей, которые могут выстоять в препятствиях и которым можно доверять. Есть и скороцвет, который быстро расцветает и так же быстро отцветает.

Каждая организация должна быть жизненной, тогда появляются новые возможности.

И за границей есть затруднения. Даже у Зинаиды Григорьевны Фосдик. Нет помощников, настоящих помощников. Они бедствуют. Это одно из испытаний. То есть количество людей очень ограниченно. Бывает, ячейки вспыхивают, но не умеют привлечь людей.

Пусть группа остаётся маленькой. Большого количества не надо. Это только затруднит работу. Чем больше группа, тем труднее ею управлять. Внутренняя группа должна быть очень маленькой. Но маленькая группа должна уметь управлять большой организацией. Говорилось, что если бы семь человек были абсолютно спаянными, то они могли бы перевернуть весь свет».

Потом наступила пауза, и художник снова посмотрел на меня пронизывающим насквозь взглядом, и словно читая мои мысли, не дожидаясь вопроса, заговорил о самом главном для меня, о чём хотелось тогда мне особенно говорить, — о самосовершенствовании.

«Жизнь — это сплошные испытания. Мы должны упражнять даже свою мускулатуру. Всё время должны двигаться. Лягте в постель, и через несколько дней почувствуете, как ослабли ваши ноги. Не будете в чём-то упражняться — то будет также трудно. Это закон и нашей внутренней жизни. Мы растём препятствиями. Человек не может расти без препятствий. Если бы не почувствовал голод, не стал бы есть. Должен быть импульс, и вы должны сражаться. "На то и щука в море, чтобы карась не дремал". И наша внутренняя сила должна превозмочь это. Она растёт в преодолении препятствий. И не надо бояться.

Если мы будем продолжать свои искания, преодолевать трудности, мы дойдём. Должна быть устойчивость и сила не бояться. "Мы все воины за добро", как говорил Будда».

Он остановился, посмотрел на нас обоих тёплым взглядом, улыбнулся и продолжил: «Духовность заключается в том, чтобы жить в стремлении к большему и в свершении всего этого. И надо не замыкаться в себе. А я знаю, в Америке много людей "божественных", которые сидят в расслабленном состоянии и думают, что приближаются. Но это не так. Никому они не помогут — ни себе, ни Богу — и являются ненужной пеной жизни».

Потом, казалось, угадывая мой путь углубления в русское православие, мою любовь к св. Сергию Радонежскому, мои особые симпатии к св. Серафиму Саровскому, он перешёл к беседе о Святителе: «Когда Серафима Саровского спросили, в чём заключается достижение, соискание Святого Духа, он ответил, что вся работа, все усилия должны быть направлены только на одно, чтобы приблизить себя к тому, что есть Святой Дух, то есть к Высшему Миру, тогда подниметесь на следующую ступень. Всё это, говорил Серафим Саровский, просто и чрезвычайно сложно, но это усилие подняться необходимо. Без усилия ничего нет».

Всего четыре года спустя, совсем неожиданно, вместе со старинной иконой Казанской Божьей Матери в окладе начала 19 века, судьба подарит мне и маленькую иконку Серафима Саровского в окладе из чистого серебра, которую позже я возила с собой для освящения на мощах Святителя в Дивеево. Этот монастырь и канавка Пресвятой Богородицы станут для меня вторым после Троице-Сергиевой Лавры самым дорогим местом в России.

Очевидно, Святослав Николаевич угадывал мою особую привязанность к Святому. Годом позже в одной из встреч он снова заговорил об этом: «Серафим Саровский никогда сам не писал. Мотовилов записал беседы с ним. Мотовилов был очень умным человеком, с университетским образованием. Он спросил Серафима Саровского: в чём заключается дисциплина нашей христианской веры и церкви? Что это такое? Серафим Саровский ответил, что это так называемая евхаристия — стяжание Святого Духа, и тут же показал, из чего это состоит, что в себе заключает. Мотовилов описывает свои переживания. Серафим Саровский сказал: "Ты на меня смотри". Мотовилов посмотрел и зажмурился, так как ему показалось, что смотрит на яркое солнце. И Серафим Саровский сказал: "Почему ты не смотришь на меня?" Мотовилов ответил: "У меня глаза болят, я не могу смотреть". Серафим Саровский сказал, что "это есть то, что ты потом сам освоишь". И Серафим Саровский провёл его через ступени разных видений. То, что описывает Мотовилов, в Тибете называется "тумо" — развитие внутреннего жара. Это энергия, которая, с одной стороны, физическая, с другой стороны, не физическая, вернее — другая физическая, которую мы сейчас ещё не можем измерить. Ещё таких энергий много. Они существуют помимо нас, и мы не имеем возможности их измерить. Серафим Саровский провёл Мотовилова через всё это. И когда Мотовилов вдруг почувствовал, что всё внутри горит, что он находится как в самой горячей бане, Серафим Саровский сказал: "Это то, что ощущали отшельники во время зимнего холода. То, что ты сейчас ощущал и видел, — это маленькая доля того, что ты можешь обрести"».

У Серафима Саровского не было учения как такового. Это были случайные беседы с приходящими. Мне говорили, когда мы были в Швейцарии, что он стал популярен именно сейчас во Франции благодаря издаваемым книгам о нём. Вы видите, какой это был большой Святитель. Серафим Саровский, как и все большие люди, имел широкий кругозор и знание жизни. Все советы были чрезвычайно жизненны.

У меня в Индии есть все эти издания "Добротолюбия" — все книги разных святителей, которые были напечатаны ещё в русских скитах на Афоне в начале прошлого столетия. Они считаются первым изданием "Добротолюбия", напечатанным непосредственно с рукописей. Оно состоит из семи – восьми больших томов, является описанием жизни всех святителей с самого начала христианства, и в него входят чрезвычайно интересные жизненные советы старцев своим монахам, советы, которым они следовали».

После этого я усердно искала «Добротолюбие», и найдя, читала драгоценные тома с большим вниманием и интересом. Тогда я была преподавателем художественного училища, мне приходилось обмениваться некоторыми томами с моими учениками, ведь в то время ещё не так легко было купить эти книги. И это всё было в советское время, тогда уже с 1985 года я начала носить православный крест, освящённый тем же старцем, у которого, как я позже узнала, во время своих приездов в Россию исповедовался и причащался Святослав Николаевич и который дарил ему православные иконы, книги и чётки.

Сейчас не помню, кто мне рассказывал: когда Святославу Николаевичу подарили икону Св. Серафима Саровского, он, принимая этот дар со слезами, приложился к ней.

 

Встреча 9 мая 1987 года в гостинице «Советская» в Москве. Всё труднее было попасть к Святославу Николаевичу лично, потому так обрадовалась, когда П.Ф.Беликов записал нас с Л.Р.Цесюлевичем — представителей Алтая — совместно с сибиряками в большую группу.

Как обычно, серьёзные вопросы в большом коллективе мало кто осмелился задать, а те, которые были заданы, не имели существенного значения; потому Святослав Николаевич сам стал говорить для нас всех и, казалось, для каждого лично о самом для нас необходимом. Было 9-е мая, и с этого Святослав Николаевич начал беседу: «Сегодня День Победы. И пусть каждый день будет днём Победы. Это зависит от нас, от нашего отношения ко всему. Если мы действительно будем смотреть на всё как на завоевание Победы, то увидим, как можно много сделать. Всё зависит только от нас. И всё это очень просто. Не нужно думать, что для духовных достижений нужны лишения или какие-то меры особые нужно принимать. Всё очень просто, если мы все будем каждый день делать что-то немного лучше, чем вчера. (...) И тогда увидите, как и обстоятельства меняются к лучшему. (...) ...Мы должны всё время ощущать присутствие нашего устремления. Не только сегодня, но и завтра. Чтобы не было регресса. (...) Об этом говорили и подвижники. Всё зависит только от нас самих, если мы будем действительно устремляться. Эту энергию называли в разное время разными именами. Например, у нас — "умная молитва". Так называли это внутреннее устремление в наших русских монастырях отшельники, схимники. И всюду, в других странах вы найдёте то же самое. Поэтому сегодня, в этот День Победы, мы будем думать о том, как каждый день для нас будет завершающим днём, в котором мы будем стараться что-то немного лучше сделать, чем вчера. И это очень просто. Только нужно действительно этим жить. Надо, чтобы мы переродились в этом...»²

Мне показалось, что он посмотрел на меня и снова заговорил о том, что для меня было так важно и дорого: «Эти энергии всегда были известны подвижникам. У нас жил в начале прошлого века известный подвижник Серафим Саровский. И к нему приезжали люди советоваться. Как-то раз к нему приехали учёные, которые хотели узнать, что лежит в основе подвигов православной церкви, таких как бдение, столпничество, — к чему это приводит. Он сказал, что всё это только для одного: низвести на себя Святой Дух»³.

Незадолго до ухода Святослава Николаевича очень ждали его приезда. Многократно звонила Л.В.Шапошниковой, но почему-то художник не смог приехать. Пришла весть, что Святослав Николаевич сильно болеет, и хорошо, если бы он смог приехать сюда, чтобы умереть на Родине.

В последний приезд в Россию Святослава Николаевича поместили на даче М.С.Горбачёва и почти никого к нему не пускали. В то время осталось столько нерешённых вопросов: и захваченная В.Ю.Васильчиком квартира Ю.Н.Рериха в Москве, и Музей картин Н.К.Рериха в Москве, и мемориальный музей Н.К.Рериха на Мойке в Ленинграде, и не распределённые для Алтая картины... Друзья решили послать в Москву меня. Надеялись, что Л.В.Шапошникова должна меня к нему пустить. Тем более, что, по её словам, Святослав Николаевич должен ещё задержаться на несколько дней. Уже купили билет на самолёт. Перед вылетом звоню Людмиле Васильевне, и оказалось, что Святослав Николаевич на три дня раньше намеченного вылетает обратно в Индию. Вылетать, чтобы попытаться встретить его в аэропорту, не имело смысла.

Очень немногим удалось тогда встретиться со Святославом Николаевичем. Один человек пришёл к нему в шесть часов утра и потом рассказывал мне о своём очень тревожном впечатлении. Святослав Николаевич выглядел так, будто его лечат какими-то тормозящими препаратами или, может быть, воздействием экстрасенсов. Не узнать было прежде всегда предельно бодрого, активного человека. Также те из друзей, которые попали к нему и смогли задать мои вопросы, получили один и тот же ответ, что этот вопрос или проблема теперь не рассматривается, что это отложено...

Позже, уже зимой 1993 года, после ухода из жизни мастера те, кому удалось с ним повидаться в Индии, рассказывали мне последние, полные трагизма впечатления. Много противоречивого, особенно в записанном на видеоплёнку длинном выступлении Девики Рани. И самое-самое больное в происшедшем предательстве — то, что было утеряно завещание и не выполнена последняя воля Святослава Николаевича — похоронить его по православному обряду на его родине, в Санкт-Петербурге, с отпеванием во Владимирском соборе. Ведь по распоряжению президента был отправлен самолёт из Москвы в Индию за останками Святослава Николаевича, но не долетел до Бангалора и был отправлен обратно. Кто отправил его обратно? Кто взял на себя всю планетарную ответственность за непоправимую ошибку и за тяжелейшие последствия? (Если бы могила Святослава Николаевича была в Санкт-Петербурге, под православным крестом, возможно, не было бы такого негативного отношения православной Церкви к семье Рерихов.) У него было столько друзей, знакомых, сотрудников, вплоть до государственных деятелей, и никто не мог защитить его. Неужели никто ничего не мог сделать?!

Вспоминая дорогой сердцу облик Святослава Николаевича Рериха, особенно последних лет его жизни, я вижу светлого старца, достигшего той степени святости, духовного совершенства, для которой характерны прозорливость, мудрость, смирение и всецелая преданность Высшей Воле.

 

---

¹ С.Н.Рерих. Стремиться к прекрасному. М., 1993. С. 63.
² Там же. С. 99-100.
³ Там же. С. 100.

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: