Мысли на каждый день

Начиная что-либо, всегда предпосылайте удачу, страшная разрушительная сила заключается в сомнении и недопущении.

Рерих Е.И. Письмо от 23.02.1937

"Мочь помочь - счастье"
Журнал ВОСХОД
Неслучайно-случайная статья для Вас:
Сайты СибРО

Учение Живой Этики

Сибирское Рериховское Общество

Музей Рериха Новосибирск

Музей Рериха Верх-Уймон

Сайт Б.Н.Абрамова

Сайт Н.Д.Спириной

ИЦ Россазия "Восход"

Книжный магазин

Город мастеров

Наследие Алтая
Подписаться

Музей

Трансляции

Книги

«Величайший победитель в битве...»* П.Ф.Беликов о Ю.Н.Рерихе

Автор: Беликов Павел Фёдорович  



Теги статьи:  Юрий Рерих, Павел Беликов

Расскажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Юрием Николаевичем Рерихом?

Впервые я встретился с ним только по приезде его в Москву, в 1957 году. Но по переписке, заочно, знал его много раньше. Ещё в 1938 году Николай Константинович Рерих написал мне, что они разыскивают книгу Поппе «Грамматика монгольского языка», изданную в том же году в Ленинграде. Сам я работал тогда в «Международной книге» в Таллинне, в представительстве советской книги; я достал требуемую книгу и предложил свои услуги по ознакомлению с советской научной литературой, поскольку заказывал её для Эстонии и следил за всеми каталогами вплоть до «Книжной летописи». Вскоре пришло письмо от Юрия Николаевича с благодарностью за предлагаемую помощь в получении нужных изданий из первых рук — в то время Индия была ещё английской колонией и прямых контактов с Советским Союзом не имела. К письму Юрия Николаевича был приложен список разыскиваемых им книг. (...)

Чем же отличался Юрий Николаевич? Что бы вы сказали о его облике, о наиболее свойственных ему чертах характера?

Вообще говорить о нём трудно, но вместе с тем и легко. Трудно потому, что Юрий Николаевич Рерих был очень многогранным человеком. Я бы даже сказал — неожиданно многогранным. Круг его интересов распространялся далеко за пределы той научной области, в которой он работал. Неожиданно для себя вы вдруг открывали, что ему близки и он прекрасно ориентируется в вопросах, ничего общего с лингвистикой или востоковедением не имеющих. С другой стороны, говорить о Юрии Николаевиче легко, или даже скорее радостно, потому что воспоминания о нём всегда окрашены тем воодушевлением и радостью, которые он нёс людям; общение с ним, как мне кажется, у любого человека складывалось легко.

При первом знакомстве на вас прежде всего производила впечатление необыкновенная подвижность Юрия Николаевича, его мгновенная реакция на окружающее — и это при полнейшем отсутствии каких-либо признаков суетливости. Довольно редкое сочетание человеческих качеств, не правда ли? Это качество Юрия Николаевича подтверждают и его фотографии — среди них нет или почти нет похожих одна на другую. Конечно, подвижность исчезает в статическом моменте фотоснимка, её можно уловить лишь при живом общении с человеком. Интересен, например, такой факт: когда у Святослава Николаевича [Рериха] спросили, почему он, создавший столько замечательных портретов Николая Константиновича и Елены Ивановны, не написал ни одного портрета Юрия Николаевича, он ответил, что Юрий Николаевич был совершенно не способен позировать — его постоянно отвлекали другие дела, к которым он устремлялся как внешне, так и внутренне, всеми своими помыслами. И потому было сделано лишь несколько эскизов и ни одного законченного портрета.

Как известно, Юрий Николаевич был большим учёным — лингвистом и востоковедом. Вероятно, это как-то отражалось на его общении с другими людьми, на укладе его жизни?

На укладе жизни, возможно, отражалось. Он очень много времени уделял научным дисциплинам, непосредственно связанным с его работой, следил за всеми смежными областями, собрал уникальную библиотеку и вообще стремился быть в курсе всего, что предлагала мировая наука в области востоковедения. Но в общении с людьми Юрий Николаевич был очень скромный человек и не выставлял своих знаний напоказ. Все его обширные знания тонули в той душевной теплоте, в той деликатности, с которой он обращался к людям. Он был одинаково внимателен и участлив ко всем, с кем он соприкасался, и для него не имело значения, чем конкретно занимается данный человек, близкой ли к его интересам наукой или нет. В человеке он прежде всего искал человека и именно к нему обращался, ну а всё остальное, как то: образовательный ценз, занятия, национальность, мировоззрение — всё это отодвигалось на второй план. Если чего и опасался Юрий Николаевич, так это того, как бы незаслуженно не обидеть человека. Таким образом, главным в его обращении с людьми было проявление деликатности. Однако из этого не следует делать вывода о мягкости его характера, о готовности уступать и жертвовать своими убеждениями. Мы привыкли обычно связывать деликатность с мягкотелостью. Между тем качество деликатности скорее указывает на отсутствие грубости в характере человека. Могу подтвердить, что от любого проявления грубости Юрия Николаевича просто коробило.

У вас уже вполне сложившийся образ Юрия Николаевича Рериха; вы пришли к этому на основании длительного общения с ним или после глубокого изучения биографических материалов?

Скорее всего, имеет место и то и другое. Непосредственного личного общения с Юрием Николаевичем у меня было не так уж и много. Жил я в Таллинне, а в Москве бывал только «наездами», что не позволяло мне видеться с ним часто. Правда, недостаток личного общения восполнялся перепиской. Однако ключ к разгадке человеческой сущности лежит всё-таки в личном общении. Откровенно говоря, если бы мне не довелось лично повстречаться с Юрием Николаевичем, у меня сложилось бы о нём иное мнение. И сколько бы я ни изучал его жизнь и деятельность по документам, я бы, наверное, не смог почувствовать того, что непередаваемо на бумаге, — удивительного обаяния личности Юрия Николаевича. В интонации каждого его слова, в каждом жесте его заключалось обаяние, покорявшее собеседника; это обаяние, углубляя смысл слов, придавало особую интимность и доверительность вашему общению. Вероятно, каждый собеседник думал, что такое отношение было проявлено только к нему. Однако это был обычный подход Юрия Николаевича к людям, окружавшим его.

Не могли бы вы припомнить обстоятельства, при которых произошла ваша первая встреча с Юрием Николаевичем?

Конечно, могу; хотя со дня его кончины прошло более двадцати лет, образ его стоит передо мной как живой. Да и почти такой же период отделял начало моей переписки с ним от того момента, когда в 1957 году, приехав в Москву, я позвонил Юрию Николаевичу. Трубку поднял он сам. Назвав свою фамилию, напоминаю, что я тот, кто высылал ему когда-то советские издания. Однако напоминание оказалось излишним — Юрий Николаевич отличался завидной памятью. Он сразу назвал меня по имени и отчеству, спросил, где я нахожусь и не могу ли сразу к нему подъехать. Дело было к вечеру, я взял такси и через полчаса был возле дома на Ленинском проспекте, где была его квартира. Юрий Николаевич уже ждал меня. Он открыл дверь на мой звонок, мы поздоровались, и он провёл меня в свой кабинет. В кабинете, заставленном книжными полками, царил полумрак, горела лишь настольная лампа на большом письменном столе. Показав на полки с книгами, Юрий Николаевич сказал: «Чувствуйте себя как среди старых знакомых — среди книг много тех, которые вы посылали мне. Они вернулись на свою родину вместе со мной». Проговорив это, он обнял меня за плечи и усадил на стул. Тут я впервые почувствовал то обаяние, которое исходило от Юрия Николаевича и от всей окружающей его обстановки и которого, конечно, никогда не познаешь даже при самом тщательном изучении документов о человеке. В тот незабываемый момент сразу исчезли все разделяющие нас перегородки. Мне показалось, что я уже очень давно сижу в этом уютном полумраке кабинета, и без всякого напряжения между нами потекла сердечная беседа давно не видевших друг друга людей.

И о чём же, если не секрет?

Разговор начал Юрий Николаевич. Он подробно расспросил меня, как прожил я эти годы, как отозвалась в моей жизни война. Узнав о всех бедах и опасностях, которые мне, как и большинству советских людей, пришлось испытать, Юрий Николаевич сказал: «Если вы остались в живых после всего этого, значит, вы будете ещё нужны. Я считаю, что все, испытавшие на себе с риском для жизни это трудное время, пригодятся ещё для чего-то важного. Надо так сделать, чтобы пригодиться. Жизнь была продлена авансом, а всякий аванс нужно погашать делами». Затем я расспросил Юрия Николаевича о неизвестных мне деталях из их жизни, и разговор незаметно перешёл на более общие темы. Тут Юрий Николаевич, как радушный хозяин, предложил пройти в столовую выпить чашку чая. Но, признаться, я был так взволнован этой первой нашей встречей, так не хотелось мне разбавлять её чем-то обыденным, что от чая я отказался, объяснив причину своего отказа. Юрий Николаевич понял моё состояние и не настаивал на чаепитии. Он зажёг верхний свет и стал показывать незнакомые мне картины Николая Константиновича. Особенно сильное впечатление произвело на меня полотно «Гесэр-хан». Эта картина, созданная в 1941 году, была подарена Юрию Николаевичу ко дню рождения его отцом. Мне сразу открылась близость данного сюжета натуре Юрия Николаевича. Как и Гесэр, он был по складу своего характера воин. Внешний вид кабинетного учёного был лишь доспехом этого воина. Его деликатность была не чем иным, как оружием против царящей в мире грубости. Он не считал, что подобное изживается подобным.

На картине всадник с натянутою тетивой лука, верхом на гордом, благородном коне целился очень далеко — куда-то в пылающее красным заревом небо. Это был скорее вызов грядущему, нежели преследование какого-либо врага. Смотреть далеко вперёд и быть готовым вступить в бой за лучшее будущее человечества — таким качеством наделил своего героя Гесэра монгольский народ. Это качество в полной мере было свойственно и Юрию Николаевичу Рериху. (...)

Скажите, пожалуйста, какие темы вы затрагивали с ним в последующих беседах? Как он расценивал современность? Интересовался ли устремлениями молодёжи?

Думать о будущем и не интересоваться молодёжью — это было бы пустой фантазией. Юрий Николаевич отнюдь не был фантазёром — он исходил всегда из современного положения и, зная, что конкретными носителями будущего являются новые поколения, трезво оценивал нашу молодежь. Когда однажды я спросил у него, как он относится к излишней жажде материальных благ у молодёжи, к погоне за «красивой жизнью», он ответил мне: «В этом нет ничего страшного. Народ слишком изголодался за войну, хочет жить лучше и порою захватывает лишнее. Один раз должно наступить естественное насыщение или даже пресыщение, и положение изменится. Жажда знаний, потенциал которой очень велик, возьмёт верх над потенциалом ''красивой жизни''. Я верю в это». (...)

Сам Юрий Николаевич уже в возрасте пятнадцати лет хорошо знал, чего он хочет и у кого ему следует заниматься. Потому на двадцать первом году своей жизни он имел уже звание магистра индийской филологии. Юрий Николаевич считал, что, прежде чем добиваться чего-то, необходимо чётко представить себе, чего именно ты хочешь. А этого как раз и недостаёт в большинстве случаев нашей молодёжи. Для молодых у нас действительно открыты все пути, но это отнюдь не означает, что следует все их испробовать, двигаясь вслепую за «подвернувшимся» случаем.

Интересно, а как воспринял в целом свою жизнь на родине Юрий Николаевич? Ведь известно, что большую часть своей жизни он провёл за рубежом, получил там высшее образование, работал в иностранных институтах. Вероятно, у него были некоторые трудности, чтобы как-то переориентироваться в наших условиях?

А ему и не нужно было этого делать — Юрий Николаевич остался самим собою, ему это было легко именно потому, что ориентация у него всегда была русская. Он следил за всем, что у нас происходило, ему был совершенно чужд западный образ жизни, как и западнические тенденции в мировоззрении, тем более что в семье его всегда пользовались русским языком. Когда я однажды спросил у него, не сказалась ли перемена места и условий жизни на его научной деятельности, он ответил: «В Советском Союзе люди науки имеют всё необходимое для своей деятельности и обеспечиваются гораздо лучше, чем в западных странах. Нужно только, чтобы работа их была направлена на пользу своего Отечества».

Интервью взяла Т.Л.Калугина.
Декабрь 1981 г.

 


* Печатается по: Т.Калугина. Пути восхождения // Библиотека «Огонёк». 1984. № 44 (в сокращении).

Рассказать о статье друзьям:
ВКонтакт Google Plus Одноклассники Twitter Livejournal Liveinternet Mail.Ru
Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом:

Назад в раздел : Ю.Н. Рерих