Журнал: № 7 (267), Июль, 2016

В этом человеке философ неотделим от творца прекрасной музыки.

Владимир Ашкенази

8 мая 2016 года исполнилось 125 лет со дня ухода с земного плана Елены Петровны Блаватской. Она сама и её учение — теософия — оказали огромное влияние на передовые умы человечества. Лучшие представители науки, философии, религии, искусства, психологии оказались под влиянием идей Е.П. Блаватской. Были среди них и музыканты: Густав Малер, Ян Сибелиус и Александр Скрябин. Влиянию теософских взглядов на жизнь и творчество Александра Николаевича Скрябина и посвящена эта статья.

27 апреля 2016 года исполнился 101 год со дня, когда перестало биться сердце Скрябина. Для современников смерть этого великого композитора в возрасте 43 лет была неожиданностью, роковой случайностью. Друзья и поклонники запечатлели в своих воспоминаниях светлый, лучащийся радостью, невыразимо обаятельный облик Александра Николаевича.

После прощания с композитором его ученик Марк Мейчик писал: «Он не умер, его взяли от людей, когда он приступил к осуществлению своего замысла, недаром существует изречение, что "на небесах следят за тем, чтобы деревья не врастали в небо". Через музыку Скрябин узрел много такого, что не дано знать человеку, и хотел к этому многому приобщить людей — это был не тот Прометей, который похитил у богов огонь для людей, нет, он дерзновенно хотел ввести людей в самое царство богов...»

«В ряду наших великих соотечественников, искавших истину мира в восточных учениях и отразивших в своей деятельности реальность космической эволюции человечества, одно из первых мест принадлежит, безусловно, Александру Скрябину». Именно этот гениальный композитор поразил аудиторию начала XX века «неслыханными, фантастическими звукообразами, пришедшими как бы "из другого мира"... Искусство Скрябина проявляет на физическом плане реальность духовного мира композитора, столь же загадочного и непостижимого, как сама его личность, которую многие современники воспринимали как явление, выходящее за рамки земной действительности» (А.И. Бандура).

Своей главной задачей Скрябин считал пробуждение спящих в каждом человеке божественных сил, преображение человека в бессмертного повелителя материального мира. Он один из немногих гениев, кто на практике пытался ускорить космическую эволюцию человека.

«Скрябин сегодня всемирно известен как великий русский композитор. Однако сам он не ограничивал свою деятельность сферой музыки, считая себя не только и не столько музыкантом, сколько философом, человеком, соединившим музыку с философией и создавшим собственное учение. Философская составляющая творчества мыслилась Скрябиным как более важная, чем композиторская и исполнительская...» (Д.А. Шумилин)

Леонид Сабанеев, познакомившись с Александром Николаевичем, был поражён оригинальностью, глубиной, продуманностью и искренностью его идей: «Никогда не видал раньше музыканта, говорившего в такой плоскости и вообще вращающегося в этом мире отвлечённых идей. Наши музыканты меня не избаловали в этом отношении. Редко когда их разговоры вылезали из уровня технических рассуждений и обывательских пересудов. И вдруг человек рассуждает, видимо, что-то глубоко по-своему продумав в этой области, рассуждает уверенно, как свободно в этом мире ориентирующийся».

Знакомство Скрябина с философией началось с книги А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление». На рубеже веков его внимание особенно привлекали идеи Ф. Ницше. В зрелом возрасте композитор наиболее высоко из европейских философов ставил И.Г. Фихте. В разное время им было уделено внимание системам Платона Афинского, И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля, Ф.В. Шеллинга и В.С. Соловьёва.

Несмотря на тяжёлое материальное положение и постоянную нехватку средств к существованию, а следовательно — свободного времени, осенью 1904 года Скрябин принимает участие во II Международном философском конгрессе, сессия которого проходила в Женеве. В библиотеке композитора сохранился солидный том протоколов конгресса, из которого видно, насколько внимательно он относился к проблемам развития современной ему философии. Александр Николаевич изучил тексты многих докладов, выделяя отдельные их фрагменты карандашом.

Стремление Скрябина к осознанию законов, по которым развивается мироздание, любовь к философии с годами лишь крепли. Многие современники отмечали, насколько глубоко философия входила в каждодневную жизнь композитора. «В противо­положность большинству философов-специалистов, которые, как бы исполняя заданную им работу, отдают мышлению лишь определённую часть своего времени, в остальные же часы пребывают всецело на земной плоскости, в Скрябине, казалось мне, не прерывалась никогда работа мысли. Мало сказать поэтому, что он интересовался философией, но в н ём, что бы он ни делал, что бы ни говорил, всегда шла какая-то своя внутренняя напряжённая работа, которая никогда не прерывалась...» — вспоминает Б.Ф. Шлёцер. Скрябин целиком и полностью жил в том идеальном мире, который сам сотворил и постоянно продолжал творить.

Творческая деятельность Скрябина определялась его философскими идеями, которые, в свою очередь, подкреплялись опытом, полученным им в процессе творчества. «Музыка — путь откровения. Вы не можете себе представить, какой это могущественный метод познания... Всё, что я теперь думаю и говорю, всё это я знаю через своё творчество», — говорил композитор.

И всё же из всех философских систем самое сильное влияние на Александра Скрябина оказала теософия.

Свидетельствами о том, как он почитал теософию, изобилуют многие источники. Среди них книги и статьи А. Коптяева, Ю. Энгеля, Б. Фохта, И. Лапшина, А. Гольденвейзера, И. Стравинского, А. Белого, М. Гнесина, В. Оссовского. Ещё большее количество упоминаний о теософских увлечениях Скрябина содержится в письмах его знакомых и современников. Несмотря на это, некоторые биографы и исследователи творчества Скрябина обходили стороной вопрос о влиянии на него теософии, потому что считали это увлечение композитора чем-то незначительным, той слабостью гениального творца «Прометея», о которой нужно умолчать.

О принятии Скрябиным теософии было хорошо известно в России. И.Ф. Стравинский говорил, что Скрябин «был последователем г-жи Блаватской и сам считался серьёзным и видным теософом...». Л.Л. Сабанеев в журнале «Музыка» писал: «Уже давно та широкая синтетическая доктрина, которая известна под именем теософского учения, всецело завладела умом нашего композитора».

Два наших соотечественника — Елена Петровна Блаватская и Александр Николаевич Скрябин, композитор и философ, — никогда не встречались. Елена Петровна в год рождения Скрябина навсегда покину­ла Россию, а ушла она из жизни, когда композитор ещё учился в консерватории.

Но, несмотря на то, что жизненные обстоятельства автора «Тайной Доктрины» и автора «Поэмы экстаза» были весьма различны, близость мировоззрения двух великих русских очевидна.

Основательница Теософического общества ещё в детстве могла видеть события далёкого прошлого и жизнь тонких миров. «Пейзажи других миров наблюдал и юный Скрябин; описание одного из них содержится в программе к неоконченной Балладе (1887): "Призрачная страна! И жизнь здесь другая! Мне не место здесь! Но ведь мне слышатся голоса. Я вижу мир блаженных душ. Но не вижу её! Звуки умолкли, и я опять такой же жалкий. Я у великолепного замка. Тот же голос, та же мечта..."

И Блаватская, и Скрябин всегда охотно рассказывали о содержании своих прозрений окружающим, несмотря на то, что это значительно осложняло жизнь обоих.

"Буквально все, — пишет В.П. Пазилова, — знавшие Елену Петровну и в юности и в старости, и друзья и недоброжелатели, прямо или косвенно (в общем контексте воспоминаний) свидетельствуют об органически присущем ей качестве — необыкновенной искренности, открытости и доверчивости, доходившей до безрассудства. Эта черта сослужила ей дурную службу. Почти весь «компромат» на неё собран из её собственных высказываний, а то и цитат из её писем к самым случайным людям".

Сабанеев, рассказывая о поразительной доверчивости Скрябина, готового поведать о планах "Мистерии" первому встречному, также свидетельствует о печальных последствиях этого: "Сколь многие, набравшись таким путём от Скрябина его мыслей, потом передавали их в... окарикатуренном виде, нарочно сгущая краски, чтобы показать его «безумие», или бездарность, или беспринципность. Сколь многие не могли даже понять его мыслей и искажали их уже поневоле, от собственной бездарности..."» (А.И. Бандура).

«На столе [Скрябина] лежали обычно неизменный "Вестник теософии" и "Доктрина" Блаватской в трёх французских томах. Её по очереди брали читать друзья, доктор, Подгаецкий. Только я не удосужился её прочесть, а только мельком заглядывал в эти томы», — писал Л. Сабанеев.

Упоминая о теософии и Е.П. Блаватской в связи со Скрябиным, Б.Ф. Шлёцер пишет: «[Скрябин] считал, что своим развитием во многом обязан Тайной Доктрине; до конца жизни он не переставал восторгаться Блаватской. Особенно восхищали его мужество, с каким она осуществила грандиозный синтез, а также широта и глубина её взглядов, сравнимые для него с величием музыкальных драм Вагнера... Теософское видение мира служило стимулом для его собственного творчества. "Я не стану обсуждать с вами истинность теософии, — говорил Скрябин [одному своему знакомому] в Москве, — я просто знаю, что идеи Блаватской помогли мне в работе и дали силу выполнить мою задачу"».

Увлечение теософией у А.Н. Скрябина шло параллельно с интересом к Востоку. В письме от 14/27 марта 1905 года Вера Скрябина, первая жена композитора, писала 3.И. Монигетти о растущем интересе Александра Николаевича к странам древней культуры: «Мысли его и планы становятся всё оригинальнее и смелее: непременно хочет ехать в Египет, а потом в Индию». Индия, как никакое другое место на Земле, притягивала композитора. «Полушутя, полусерьёзно Скрябин сам неоднократно называл себя истинным индусом и указывал, что его духовной родиной является, скорее всего, Индия». Его концепция мира и человека была «близка восточному, индусскому мироощущению и миропониманию». «Внутреннее духовное устремление, обратившее мысль молодого композитора к Востоку, проявилось, между прочим, в использовании — сознательном или бессознательном — примечательных аналогий, как, к примеру, в случае названий скрябинской Третьей симфонии — "Божественной поэмы" и индуистской "Божественной песни" ("Бхагавад-Гиты")» (Д.А. Шумилин).

Очень тяготившийся необходимостью давать концерты для материального обеспечения своего существования, Александр Николаевич «в последние годы своей жизни постоянно концертировал, для того чтобы заработать деньги для предстоящей поездки в Индию. Он даже вёл переговоры о покупке земельного участка во внутренней Индии. В этой стране в предгорье Гималаев Скрябин планировал осуществить свою "Мистерию". Об этом намерении он говорил ещё в 1904 году и с тех пор не изменял ему на протяжении всей жизни» (Д.А. Шумилин).

«По свидетельству Ю.Д. Энгеля, Скрябин впервые познакомился с теософией во время гастролей в Париже в 1905 г.: "Приблизительно к той же эпохе... относится первое знакомство Скрябина с теософией. Произошло это в Париже, в какой-то беседе, после которой заинтересовавшийся Скрябин приобрёл себе кое-что по теософской литературе. И так как грандиозный синтетический размах теософии был во многом родствен мистическим тяготениям Скрябина, он горячо увлёкся новым учением. Б.Ф. Шлёцер полагает даже, что единственно сильное влияние, испытанное когда-либо Скрябиным, шло именно от теософии. Скрябин читал в этот период книги об Индии (между прочим санскритскую грамматику; «Свет Индии» был его любимой книгой), по истории религии..."

Первой книгой Е.П. Блаватской, с которой ознакомился композитор, был "Ключ к теософии". Скрябин впервые упоминает о ней в письме из Парижа к Татьяне Шлёцер [второй жене] от 22 апреля (5 мая) 1905 г.: "Читаю интересную книгу «La clef de la Theosophie» Блаватской".

Всегда критически относившийся к трудам других философов, Скрябин на этот раз серьёзно увлёкся новым учением. Через три дня, в следующем письме, он даёт труду Блаватской такую оценку: "«La clef de la Theosophie» замечательная книга. Ты будешь удивлена, до какой степени близко ко мне"» (А.И. Бандура).

Б.Ф. Шлёцер рассказывал о А.Н. Скрябине: «В Париже... он познакомился впервые с теософией. Не помню, кто из его знакомых указал ему однажды, что в том, что он говорит о "Мистерии", о слиянии всех и возвращении мира к единству, есть очень много общего с теософской доктриной, и посоветовал ему прочесть Блаватскую. Здесь, по-видимому, уже можно говорить о влиянии: Скрябин, когда я его увидел несколько месяцев спустя в Швейцарии, читал Блаватскую... и в беседах постоянно пользовался тео­софскими терминами: говорил о планах, семи расах, манвантарах и тому подобном как о чём-то само собой разумеющемся, вполне ясном и неопровержимом. И горячо восставал против сомнений, которые я высказывал относительно справедливости того или другого утверждения Блаватской, возражая мне с упорством и горячностью неофита» (Д.А. Шумилин).

М.К. Морозова, посетившая Скрябина в Больяско (Италия) в октябре 1905 года, отмечает, что «Александр Николаевич был в это время очень заинтересован Блаватской, её книгой Doctrines Secretes (Тайные учения). В связи с этим он очень романтически мечтал о поездке в Индию и об исполнении там своей Мистерии...»

В последующие годы увлечение Скрябина работами своей выдающейся соотечественницы лишь усиливалось. М.С. Неменова-Лунц, ученица Скрябина, вспоминала, что в период подготовки к изданию партитуры «Поэмы экстаза» (1907) композитор «очень много читал, интересуясь весьма сильно в то время вопросами теософии и сочинениями Блаватской».

Мы не знаем, был ли композитор знаком с первым из двух фундаментальных трудов Е.П. Блаватской — книгой «Разоблачённая Изида», вышедшей на английском языке в 1877 году. По счастью, в личной библиотеке композитора сохранилось французское издание «Тайной Доктрины» — второго и главного труда Елены Петровны. «Пять книг этого труда буквально испещрены пометками А.Н. Скрябина, число которых только в одном первом томе превышает всю совокупность пометок, сделанных композитором во всех остальных книгах библиотеки» (А.И. Бандура).

«О времени начала знакомства композитора с "Тайной Доктриной" точных данных нет. В 1905 году Скрябин мог приобрести лишь первую часть второго тома ("Антропогенезис"), изданную годом раньше. Однако этот труд производит на композитора такое сильное впечатление, что в последующие годы он не только собирает три недостающие книги двухтомника (вышедшие в 1906 и 1907 гг.), но и приобретает также третий том "Тайной Доктрины", составленный после смерти автора из её незавершённых рукописей и изданный во французском переводе только в 1909 году (в библиотеке композитора сохранилась лишь первая книга этого тома). Каждая из книг тщательно прорабатывалась Скрябиным, о чём свидетельствуют не только многочисленные пометки в тексте, но и воспоминания современников.

Л.Л. Сабанеев, оставивший нам самое подробное описание последних лет жизни композитора, утверждает, что "Тайная Доктрина" была "настольной книгой" композитора. "Блаватская, — пишет биограф, — была для него большим священным авторитетом, чем какое-нибудь Евангелие..." В присутствии Скрябина, продолжает Сабанеев, "против Блаватской спорить было уже нельзя". Автор "Воспоминаний о Скрябине" в отличие от многих других друзей композитора (В.В. Богородского, А.А. Подгаецкого) не был приверженцем теософии, — скорее наоборот. Это скрябинское увлечение вызывало у него искреннее недоумение» (А.И. Бандура).

«Александр Николаевич изучал внушительные по размерам тома "Тайной Доктрины" как никакую другую книгу в своей жизни. Собрав все части этого труда, он никогда надолго с ним не расставался. Только в последние годы жизни, вполне впитав сущность теософического учения, Скрябин перестаёт брать с собой при отлучении из дома на длительное время книгу Блаватской» (Д.А. Шумилин).

Скрябин был членом бельгийской секции Теософического общества. В 1914 году он оставил свою подпись в Книге почётных гостей в лондонском Теософическом обществе. При всём этом он понимал, что деятельность каждого выдающегося реформатора часто искажается его последователями. «Некоторое искажение идей основателей Т[еософического] о[бщества] наблюдал композитор и в деятельности современных ему теософов. Это дало Александру Николаевичу повод для следующего высказывания: "В сущности, у них [теософов] имеется одна только Блаватская; остальные не очень многого стоят". Это прозрение Скрябина, мало знакомого с большей частью теософической литературы, написанной сотрудниками и последователями Блаватской, весьма показательно» (Д.А. Шумилин).

Исследователи творчества композитора утверждают, что в его музыкальных произведениях последних лет явственно отражены идеи трудов Е.П. Блаватской. Так, в симфоническую поэму «Прометей» он впервые в истории музыки вводит партию Света. Скрябин первый использует светомузыкальные эффекты. Он осуществил дерзкую попытку воплотить на материальном плане реальность Тонких Миров. Композитор рассказывал Л.Л. Сабанееву: «...мне нужна была лучезарная гармония, которая бы отображала идею света. И я её получил вот по какому соображению. Я рассудил, что чем больше верхних звуков у гармонии, тем она вообще лучезарнее, тем она острее и ослепительнее».

Многие, знавшие А.Н. Скрябина, отмечали его гениальность, непохожесть на окружающих, душевную открытость. Леонид Сабанеев вспоминает, как полюбил крылатую душу Александра Скрябина, как пользовался благами этого солнца, светившего всем равно, — «это был какой-то лучезарный, напряжённый, чем-то насыщенный, совершенно отличный от всех остальных человеческих миров мир». «Он был не от мира сего, и как человек, и как музыкант. Только моментами прозревал он свою трагедию оторванности и когда прозревал, не хотел в неё верить».

«Есть гении, — писал К.Д. Бальмонт, — которые не только гениальны в своих художественных достижениях, но гениальны в каждом шаге своём, в походке, во всей своей личной запечатлённости. Смотришь на такого, — это — дух, это — существо особого лика, особого измерения. Из всех... особенных людей, бывших уже нечеловеками, или, во всяком случае, многократно и глубинно заглянувшими в нечеловеческое, в то, что совершается не в трёх измерениях, самое полное ощущение гения, в котором состояние гениальности непрерываемо и в лучащемся истечении неисчерпаемо, дал мне Скрябин».

К.Д. Бальмонт вспоминает о странном ощущении во время скрябинского концерта, «когда композитор на мгновение как бы приоткрыл в себе для слушателей черты обитателя иного мира»: «Скрябин около рояля. Он был маленький, хрупкий, этот звенящий эльф... В этом была какая-то светлая жуть. И когда он начинал играть, из него как будто выделялся свет, его окружал воздух колдовства... Чудилось, что не человек это, хотя бы и гениальный, а лесной дух, очутившийся в странном для него человеческом зале, где ему, движущемуся в ином окружении и по иным законам, и неловко и неуютно».

В конце жизни Скрябин пришёл к убеждению, что выполняет миссию, возложенную на него Великим Братством Махатм. «В учении посвящённых, — пишет Борис Шлёцер, — являющихся на земле посланцами высших сил... он находил объяснение и оправдание своей миссии на земле, ибо и себя считал непосредственно, свыше посвящённым, членом по рождению дивного братства — "Белой Ложи", — которое, он верил, существует где-то на земле, покамест тайно, и — ждёт его».

Все помыслы Скрябина были устремлены к далёкой Индии, легендарной Шамбале, где, по его словам, ему «нужно было кое-что разузнать». По-видимому, истина, пришедшая с Востока, была наиболее близка к тем законам, которые композитор открыл в музыке. «Мы, европейцы, — говорил он,  — больше знаем и чувствуем Восток, чем те, кто на Востоке. Я больше индус, чем настоящие индусы».

Творчество А.Н. Скрябина — одна из вершин в культурной панораме начала XX века, и современники композитора это хорошо ощущали. Как писал О. Мандельштам, «Пушкин и Скрябин — два превращения одного солнца, два перебоя одного сердца. Дважды смерть художника собирала русский народ и зажигала над ним своё солнце. Они явили пример соборной, русской кончины, умерли полной смертью, как живут полной жизнью, их личность, умирая, расширилась до символа целого народа, и солнце-сердце умирающего остановилось навеки в зените страдания и славы». Об этом же говорит русский философ Б.А. Фохт: «...есть два имени, которые каждый человек, усвоивший себе русскую культуру и особенно родившийся в России, всегда произносит с особенным благоговением и волнением: Александр Сергеевич Пушкин и Александр Николаевич Скрябин!». «"Солнцем" называл Скрябина и Вяч. Иванов. Вспомним также, какое пылкое признание в любви к своему кумиру делает Б. Пастернак в "Охранной грамоте", с каким восхищением отзывались о творчестве Александра Николаевича Н.Я. Мясковский и молодой С.С. Прокофьев!» (Д.А. Шумилин).

Творчество Скрябина — один из наиболее драгоценных кристаллов русской музыки.

Автор-составитель Людмила ГАНИНА

Литература

Бандура А.И. Александр Николаевич Скрябин — мистика творчества и магия светозвука // http:// theosophy.ru/lib/skr.htm

Бандура А.И. А.Н. Скрябин — мистерия жизни и огненное небытие // Там же. С. 107 – 118.

Бандура А.И. О «Предварительном действии» А.Н. Скрябина // «Учёные записки» Государственного мемориального музея А.Н. Скрябина / Сост. О.М. Томпакова. М., 1993. Вып. 1. С. 118 – 126.

Бандура А.И. Сказание о семи расах. Эволюция человека в музыкально-литературном наследии А.Н. Скрябина // Дельфис. 1997. № 3. С. 37 – 42.

Бандура А.И. «Тайная доктрина» глазами Скрябина // Культура и время. 2006. № 2. С. 16 – 31.

Крэнстон С. Е.П. Блаватская. Рига, 1996. — 736 с.

Сабанеев Л.Л. Воспоминания о Скрябине. М., 2014. — 392 с.

Шумилин Д.А. Влияние теософии на позднее творчество А.Н. Скрябина: диссертация ... кандидата искусствоведения. СПб., 2009. — 218 с. // http:// lib.ua-ru.net/diss/cont/358964.html

Рассказать о статье друзьям:

Работа СибРО ведётся на благотворительные пожертвования. Пожалуйста, поддержите нас любым вкладом: